Глядя на Агги, я решила, что копить деньги — неплохая мысль. Правда, у меня не было никакой особой цели. Хорошо бы накопить денег на билеты до Остина для нас с дедушкой. Или купить свой собственный микроскоп. Больше ничего не придумывалось. Тренируя силу воли, я позволяла себе тратить только цент в неделю на сласти. Мы с братьями всегда тщательно выбирали конфеты, чтобы вышло и повкуснее, и подешевле. Каждую пятницу, получив карманные деньги, я не отказывала себе в маленьком приятном ритуале — полюбоваться своей золотой монетой и пересчитать никели и пенсы, прежде чем завернуть их в папиросную бумагу и спрятать в коробку из-под сигар. Сбережения уже достигли внушительной суммы в 5 долларов и 42 цента.
В один прекрасный день, поблагодарив папу за никель, я побежала себе в комнату. Достала из-под кровати коробку и только дотронулась до папиросной бумаги, поняла: что-то неладно. Еще не веря, я развернула сверток.
Нету.
Мой мир пошатнулся. Мисс Свобода, моя любимая монета, пропала. Блестящая, приятно увесистая, мой залог на будущее. Все еще не веря, я продолжала рыться в коробке — монетки поменьше, не такие ценные, обрывки бумаги — уже понимая, что ничего не найду.
Пропала.
Ладно, значит, пропала. Надо взять себя в руки и осознать, что это в самом деле случилось. Пора подключить мои гениальные мозги и вернуть ее. Я осмотрела коробку. Один угол размочален, словно прогрызен. Но дырочка слишком мала, монета не пролезет. Кто или что было у меня под кроватью? Мышь? Возможно, змея? Заметила блеск и, как сорока, утащила монету за плинтус? Непохоже. Сэр Исаак Ньютон? Как-то я извлекла его из-под кровати, он был весь в пыли. Проверила — тритон мирно плавает в своей миске, камень надежно удерживает проволочную сетку.
Я перешла к подозреваемым-людям. Один из братьев? Папа убьет, если узнает. Никто не осмелится, хотя Ламар мог бы. Сан-Хуана, наша многолетняя служанка? Сама слышала, как мама говорила: она надежна, как скала. Или Виола? Она появилась у нас еще до рождения Гарри. Немыслимо. Кто же остается? Агги.
Самый очевидный вариант. Жадная до денег. Есть средства, мотив и возможность. К тому же сестра не родная, не ближайший родственник. Непрочные узы крови позволят без угрызений совести меня обокрасть. Настоящий Шерлок Холмс, я сумела все расставить по местам. Это она!
И в эту самую минуту «она» вошла и посмотрела на меня — ограбленную, раненную в самое сердце — как ни в чем не бывало. У нее в жилах не кровь, а холодная водица! Уселась на стул напротив зеркала, сняла шляпку, пригладила волосы.
Тут-то я и не выдержала — спихнула ее со стула. Она взвизгнула и растянулась на полу в непристойной позе, юбка задралась, нижняя юбка наружу.
— Ты с ума сошла?
Я стояла над ней, в ярости стиснув руки, и тяжело дышала. Она на четыре года меня старше и на целый фут выше, но в воровских глазах мелькает страх. Она неуклюже поднялась на ноги. Волосы растрепаны, одежда в беспорядке.
— Верни немедленно!
— Да что случилось? Не сходи с ума!
Я надвигалась на нее, Агги отступила в угол.
— Верни. Немедленно.
— Что вернуть?
— Мои деньги. Немедленно верни.
— Не подходи! — она попыталась оттолкнуть меня. — Понятия не имею, о чем ты.
Похоже, не врет. Я начала терять уверенность. Мелькнула мысль: а ведь в драке она меня победит. Я остановилась и сказала как можно более спокойно:
— Моя монета. Золотая монета в пять долларов, которую ты украла.
— Ничего я не крала! Не сходи с ума.
На этот раз я поверила. Она выскочила за дверь и помчалась вниз по лестнице. Я сдувалась как проколотый шарик. Ну я и влипла!
Естественно, через минуту я услышала мамин голос. Никогда она не говорила так сердито.
— Кэлпурния! Иди сюда немедленно.
Да, потеря денег — ничто по сравнению с неприятностями, которые я сама навлекла на свою голову. Зря я налетела на Агги. Я побрела вниз, стараясь по дороге придумать какое-нибудь оправдание, хотя понимала, что оправдания мне нет.
Вошла в гостиную и встала на турецком коврике — тут обычно стояли провинившиеся. Я тут не раз стояла, склонив голову, поэтому успела хорошо изучить замысловатый узор.
— Это правда? — грозно спросила мама. — Ты действительно столкнула Агги на пол? Скажи мне, что этого не может быть.
Что за странный вопрос? Прикажете лгать? Я глянула на маму и сразу отвела глаза. Никогда ее не видела в таком гневе.
— Мамочка, простите, — смиренно прошептала я.
— Говори громче!
— Мамочка, простите, — получилось погромче.
— У Агги надо просить прощения, а не у меня!
— Прости, Агги!
Ковыряю пальцем ноги голое пятно на ковре, которое мы с братьями протерли за долгие годы.
— В глаза смотри! — гремит мама.
— Прости, Агги, — сейчас я вполне искренна. — Я просто думала, что ты украла мою золотую монету.
Агги фыркает.
Мое объяснение не производит желаемого эффекта. Мама говорит все громче и пронзительнее.
— Ты потеряла золотую монету, папин подарок? Как можно быть такой безалаберной?
— Я ее не потеряла, монету украли.
— Ерунда! В нашем доме воров нет. Папа дал тебе десять долларов, а ты? Потеряла деньги!
Я растерялась.
— Вы хотели сказать пять долларов?
Мама непонимающе уставилась на меня.
— Десять долларов, а не пять. Дрянная, неблагодарная девчонка.
Зачесалась шея, опять начинается крапивница.
— Я… не…
— Папа дал тебе десять долларов, а ты их потеряла. Прочь с глаз моих! Ступай в свою комнату. Нет, погоди, лучше на улицу. Агги нужно немного покоя и тишины. И не суйся в свою комнату, пока не пора будет ложиться, поняла?
— Но я…
— Ты поняла?
— Да, мама. Агги, мне правда очень жаль. Надеюсь, ты меня простишь.
— Ну, так и быть.
Я вышла на веранду. Постояла, расцарапывая сыпь на шее. Поплакала. Ничего не понимаю, остается только злиться. О чем она говорила? В дальнем конце подъездной дорожки показались Сэм Хьюстон и Тревис. Прежде чем они смогли увидеть мое унижение, я нырнула в кусты и побежала на реку.
Я дошла до бухты, уселась на берегу и вволю поплакала над всеобщей несправедливостью. И над своей собственной глупостью. Я забыла дедушкины заветы: наблюдение, анализ, выводы. Пришла к поспешным заключениям без достаточных оснований, и смотрите, куда это меня привело. Сколько проблем на мою голову и, возможно, на всю жизнь. А кто вор — так и непонятно. Я окунула платок в воду и обтерла лицо. И плевать, сколько там микроскопических водорослей и инфузорий. Охладилась снаружи, и на душе стало поспокойнее. Могла я сама потерять монету? Вряд ли. Куда же она делась? От размышлений у меня даже голова разболелась. Лучше направлю свой хваленый интеллект на решение другой проблемы. Пять долларов или десять? Или мама ошибается, или она права. Ни к папе, ни к маме не подступишься, значит, надо соображать самой. Старшим братьям выдают по десять центов, младшим по пять, мне тоже только пять. По тем же причинам папа мог дать старшим по десять долларов, а младшим по пять. Но точно я этого не знаю. Кого бы спросить? Гарри ответил бы, но в тот день его как раз не было. Поговорить с Ламаром? Слишком уж он самонадеян (и без всяких на то оснований). Это уж на крайний случай.
Остается Сэм Хьюстон. Это, кажется, подходящий кандидат. Мы обычно ладим, кроме тех случаев, когда он попадает под влияние Ламара. Сэм, пожалуй, годится.
Я услышала, как на заднем крыльце Виола звонит в колокольчик. Я насухо вытерла руки и лицо и пошла домой, обдумывая свой план.
Ужин проходит нервно. Мама все больше молчит; папа смотрит на меня с ужасом; Гарри глядит, будто я любопытный экземпляр, которого он раньше никогда не видел; Агги намеренно равнодушна. Братья, ясное дело, уже все знают и украдкой переглядываются над тарелками супа. Я сижу молча, голову опустила, украдкой поглядываю вокруг так черепаха то высунет голову из-под панциря, то спрячется. Один Тревис безмолвно выражает симпатию движением бровей. А дедушка и Джей Би, кажется, совсем не обращают внимания на напряженную атмосферу в столовой. Малыш заполняет непривычную паузу в разговоре болтовней о своих оловянных солдатиках — конфедераты хорошие, они убьют плохих янки, он как выстрелит из пробкового ружья. А еще он знает, как писать слово собака: САБАКА.
— Очень мило, дорогой! — рассеянно отзывается мама.
Сан-Хуана убирает со стола и нарезает вишневый пирог со взбитыми сливками. Ставит тарелку и передо мной, но тут вмешивается мама.
— Кэлпурнии десерта не давать. Она не получит сладкого еще две — нет, лучше три — недели.
Весь стол шумно вздыхает, услыхав о таком беспрецедентном наказании. Беспримерная жестокость, но как я могу протестовать?
— Попробуй от моего, Кэлли, — шепчет Тревис.
— Не смейте с ней делиться, — немедленно вмешивается мама.
