Наконец она взяла себя в руки и, глядя на ждущих домочадцев, произнесла:
— Я хочу, чтобы все было хорошо с мамашей и с папашей, с нашим новым домом и со всеми нашими друзьями в Галвестоне.
Мы вежливо похлопали, но что-то меня резануло. Слишком уж простенько. Но что можно возразить против такого бескорыстного желания? Ей пришлось так далеко уехать и столько всего пережить.
После ужина взрослые перешли в гостиную, чтобы выпить по стакану шипучего вина. Как можно пить такую гадость? Это выше моего понимания.
Детей выставили поиграть на улицу. Мальчишки затеяли было игру в футбол, но все так объелись, что могли только медленно бродить взад-вперед. Кое-кто вернулся в дом полежать, я с тоской подумала о своем матрасе, но решила: если лягу, меня потом и лебедкой не поднимешь.
Неблагодарная работа мыть посуду выпала на долю Сан-Хуаны. Она привела в помощь двух взрослых дочерей. Беспорядок был такой, что одной не управиться. Виола превзошла саму себя, поэтому получила от мамы серебряный доллар за труды.
Я поступила мудро, уговорив Тревиса прогуляться со мной — надо же растрясти праздничный ужин. Наступило мое любимое время суток. Багровое закатное небо; глубокая тишина, какая бывает только осенью, изредка прерывается несмелыми криками запоздавших перелетных гусей. Мы оба слишком наелись, чтобы болтать, но немного прошлись и даже поспорили (ставка — три леденца), кто первым увидит звезду.
Тревис увидал на западе слабый свет и зачастил:
— Звездочка светлая, звездочка яркая, звездочка первая, звездочка ранняя…
— Это не звезда, это планета. Юпитер. Поэтому не считается.
— Чего? — возмутился брат.
— Видишь, как ровно она светит? Совсем не мерцает, значит, это планета. Мне дедушка объяснил. Ее назвали в честь главного римского бога.
— Ты просто платить не хочешь.
— Тревис! — я судорожно рылась в памяти. — Я тебя когда-нибудь обманывала?
— Ну… пожалуй, нет. Во всяком случае, я не помню.
— Вот видишь! Даже если это первый на сегодня источник света, это не звезда. Значит, ничья. Никто никому ничего не должен.
Самый покладистый из братьев и на этот раз не стал спорить.
Мы отправились к хлопкоочистительной машине. У рабочих был выходной, и без привычного грохота тишина казалась жутковатой. Мы уселись на запруде чуть повыше колеса, которое приводит в действие хлопкоочистительную машину. В одном из сухих водосбросов свернулся водяной щитомордник толщиной в мою руку. Он тоже наслаждался тишиной.
Тревис вздрогнул, когда я показала ему змею, но мистеру О’Фланагану змеи не мешали, наоборот — они уничтожали крыс. Крысы — это вечная проблема, они грызут кожаные ремни, приводящие в движение машину. Мистер О’Фланаган однажды принес нескольких подросших котят, но их нежная нервная система не выдержала ужасного шума, и они, один за другим, исчезли в неизвестном направлении. Как-то он привел Аякса, который с энтузиазмом, но без особого толка провел пару часов, обнюхивая все углы. Но он был слишком крупный, чтобы добраться до крыс в их норах. Я думала: не пригодится ли Полли, если снять у него с ноги цепочку? Не знаю, ест ли он грызунов, но любая крыса, увидев такие когти, побежит сломя голову и не остановится до самой границы нашего округа.
Так мы и сидели рядышком. Тишина, только в животах время от времени урчит (что в данных обстоятельствах вполне естественно). Над рекой мелькают летучие мыши — просто высший пилотаж. Наверно, охотятся за жуками, чтобы наесться впрок для неизбежного перелета на юг. А может, решат перезимовать у нас? Тогда зима будет бесснежная — есть такая народная примета.
Тревис задумчиво спрашивает ни с того ни с сего:
— Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
Ни разу в жизни никто меня об этом не спрашивал. Сложный вопрос, бесхитростно заданный тем, кого я люблю и кто любит меня. Надо же, нашел, о чем спрашивать. Мое сердце сжимается. Это у него есть выбор, не у меня.
— Я, наверно, хотел бы стать звериным доктором, — продолжает Тревис.
— Правда? — я вспоминаю, как на него подействовали внутренности червяка. — Ты отдаешь себе отчет, что придется видеть кровь, кишки и всякое такое? Ты это правда понимаешь?
Он помолчал минутку, а потом медленно произнес:
— Думаю, да. А как получилось, что на тебя это никак не действует?
По правде говоря, иногда очень даже действует, но я никогда не признаюсь, и особенно младшему братишке. Можно и приврать слегка.
— Потому что я Ученый.
— Нет, как ты выдерживаешь? Сможешь меня научить?
— Ну, не знаю…
Тревис обескуражен. Но тут он говорит то, что наверняка обеспечит ему мою помощь.
— Ты же умная, Кэлли Ви, умная, как целая стая сов. Ты найдешь выход.
— Я подумаю. И у дедушки спрошу. Если у меня не получится, может быть, дедушка что-нибудь придумает.
Помолчали. Вдруг я замечаю на запруде, с той стороны, где падает вода, какое-то мелкое существо на четырех лапах.
— Смотри, — шепчет Тревис.
Как ни странно, загадочный зверь выжил и даже выглядит получше. Распухшие слезящиеся глаза зажили, но он по-прежнему страшно тощий и весь в коросте. Темнеет, но я могу разобрать, что он не похож на хрупкую, грациозную, тонкокостную лисицу. Грудная клетка пошире, ноги покороче, словом, скорее собака, чем лиса. Совсем молодой еще пес.
Бедный зверь слегка вильнул хвостом, подтверждая, что относится к псовым, а не к лисьим.
— Уверена, это собака.
— Не может быть! А какой породы?
— Беспородная дворняжка.
И правда, породистостью и не пахнет. Понемножку отовсюду Смешали, взболтали, вылили… и вот.
— Может, доктор Прицкер…
— Даже не думай. Нельзя спасти всех, даже если очень хочется.
Пес опять вильнул хвостом. Честное слово, в глазах — тоска. Это же домашняя собака, а не дикий зверь. Дикая метнулась бы в кусты при нашем приближении, только мы ее и видели. Тем более не стала бы вилять хвостом. Меня затопил гнев. Что за бессердечный хозяин предал свою собаку, прогнал, обрек на злую судьбу, оставил в одиночестве?
Ответ пришел, как озарение. Как я раньше не догадалась!
— Я знаю, кто это, — хрипло прошептала я.
Это очевидно и вместе с тем невозможно.
— Тише, спугнешь!
— Теперь все понятно! Это один из щенков Мейзи. Смотри, Тревис. Что получится, если смешать терьера с койотом?
Тревис разинул рот.
— Не может быть! Мистер Холлоуэй их утопил.
— Ну, мешка-то мы не видели. Наверно, один как-то выбрался, а может, сбежал раньше, чем остальных кинули в воду. Он, наверно, ворует рыбьи потроха на причале, роется в мусоре на свалке — так и живет.
Тут мне пришла в голову еще одна мысль.
— И кур ворует.
Да, тут возможны сложности.
— В общем, это обыкновенный койпёс — полусобака, полукойот.
— С ума сойти! — Тревис прищелкнул языком и громко позвал: — Ко мне, собаченька!
Пес бросился обратно в кусты и исчез из виду.
Я строго сказала братишке:
— Не давать кличек, не таскать к врачу, не приносить домой. После Бандитки мы договорились: больше никаких диких животных.
— Он же не совсем дикий, только наполовину. Другая половина домашняя.
— Папа разгневается и пристрелит его. Точно пристрелит. И ты не должен его трогать, вдруг он заразный. Вспомни Носика. Обещаешь?
— Ладно уж… — уныло протянул Тревис.
— Слово?
— Слово!
В попытке отвлечь нас обоих от мыслей о койпесе я показала брату парочку настоящих звезд и планету Сатурн. Сработало не так чтобы очень.
Глава 16
Самая несчастная собака в мире
Пастушьи собаки каждый день приходят к дому за мясом и, как только получат кусок, скрываются, как будто им стыдно за себя. В этих случаях домашние собаки сущие деспоты, и даже самая маленькая из них кинется на пришельца и погонится за ним.
На следующее утро я проснулась до рассвета и на цыпочках прокралась в кухню. Залезла в кладовку, оторвала пару кусков от вчерашней индейки, завернула в вощеную бумагу, и вдруг появляется Тревис. При виде меня он испугался до полусмерти.
— Тревис, что ты тут делаешь?
— А ты что?
— Думаю, то же, что и ты. Давай скорее, Виола вот-вот придет.
Я поглядела в окошко — и точно, в тусклом свете видна Виола, шагает себе от хижины к загону для кур. Она встает раньше всех — яйца надо собрать, печку растопить, еды наготовить.
— Идет! — прошептала я.
Мы выбрались из дома и тихонько прикрыли за собой дверь. Вихрем пронеслись по дорожке и только за поворотом, вне зоны видимости, перешли на шаг. Перед рассветом всегда холодно, а никто из нас и не подумал накинуть куртку. Изо рта вырывается пар — верный признак, что скоро еще подморозит. Пахнет осенью. Как всегда на рассвете, завыла Матильда, соседская гончая. Странный прерывистый вой слышен по всему городу. Не свист пара, не городские часы: Фентресс будят петухи — и Матильда.
