Это уже становилось любопытным. Опять та самая девчушка…
Они вошли в дом. Дворняжка опять подбежала к березе, просяще тявкая, и Самсонов наконец догадался, что собака почуяла запах колбасы, которую он взял с собой, чтобы не скучать на наблюдательном пункте в крапиве.
Он отломил кусок колбасы и кинул собаке. Та прыгнула к подачке, стараясь на лету поймать ее, но промахнулась и щелкнула зубами. Самсонову показались забавными цирковые трюки дворняжки, он отломил очередную порцию, чтобы бросить собаке, но в это время услышал ребячий разговор. Витька выглянул из-за листвы и замер: по дороге шли Галка Павлова и Ромка Черданцев. Они направлялись сюда. Голова Самсонова пошла кругом. Загадка на загадке.
Павлова первой вошла в ограду.
— Не трусь! — сказала она Ромке. — Нам нечего трусить!
Она кулаком стукнула в дверь. На крыльцо вышел мужчина в украинской расшитой рубашке и, увидев ребят, расплылся в улыбке:
— Проходите, дети… Очень рад…
Галка и Ромка шагнули через порог.
Ромка увидел Аленку на улице случайно. Она еле поспевала за теткой Феклиньей. Вожатый звездочки почувствовал неладное.
— Аленка, — крикнул он. — Ты куда?
Девочка смущенно улыбнулась. Тетка взяла ее за руку и пригрозила Ромке:
— Отвяжись от нее, ради бога. Шагу не дают ступить девчушке.
Аленка послушно затопала за теткой. Ромка смотрел им вслед, пока они не скрылись во дворе усадьбы баптистского пресвитера Руденко.
У вожатого на глазах увели октябренка в молитвенный дом?! Ромка от бессилия сжал кулаки. Но что он мог поделать? Пойти к этому Руденко? Мальчик не знал, о чем разговаривать с ним, да и, признаться, побаивался его.
Ромка побежал к Галке Павловой.
— У баптистского вожака моя Аленка, — запыхавшись, сообщил он председателю совета отряда. Галка отложила учебники и насмешливо посмотрела на Ромку.
— Поздравляю, Черданцев. Ты делаешь успехи.
— «Поздравляю», — взорвался Ромка. — Издеваться проще всего, а что мне делать? Нет, ты скажи, что?
Галка примирительно сказала:
— Ну что ты взъелся? Думаешь, я знаю?
Она вздохнула и посмотрела в окно.
— Знаешь, Ромашка, давай сходим к этому пресвитеру. Ведь человек же он, должен понимать, что нельзя девчушке калечить жизнь, — неуверенно предложила Галка.
— Ходили уже к баптистке, — напомнил Ромка.
— Но не ждать же теперь, когда твоя Аленка за ум возьмется.
…Пресвитер Руденко обрадованно повторял:
— Рад, дети, рад…
Он провел Галку и Ромку через большую светлую комнату. Посредине ее возвышался квадратный стол, застланный бархатной скатертью, на стенах висели плакатики в деревянных рамках. Ребята мельком взглянули на них. В плакатиках упоминались бог и Иисус Христос. В комнате стояло десятка три мягких стульев. На одном из них сидела тетка Феклинья. Увидев ребят, она приподнялась и, обращаясь к пресвитеру, сказала:
— И эти вот покоя не дают. Впились, как клещи, в девочку, не отстают от нее.
— Все образуется, сестра, — улыбнулся Руденко.
Он привел гостей в комнату поменьше. В ней ребята и увидели Аленку. Она сидела за пианино и стучала по клавишам, подбирая какой-то мотив. Аленка оторвалась от инструмента и, заметив ребят, вздрогнула. Пресвитер легонько провел по ее голове ладонью и ласково сказал:
— Играй, горлица.
И обратился к ребятам:
— Плохо это — учиться играть на пианино? В школе-то нет у вас. А надо бы. Аленушка тянется к музыке, по душе ей она. Пусть учится…
Ни Галка, ни Ромка ничего не могли возразить. Конечно, плохо, что в школе нет пианино. Или музыкального кружка…
Галка однажды вместе с дедом была в детской комнате милиции. Тогда они ездили в город, и дедушка по делам заходил в детскую комнату. Галка помнит, что там видела много игрушек. Но здесь, в молитвенном доме, их было гораздо больше. И не какие-нибудь побитые и поношенные игрушки, а совершенно новые плюшевые и синтетические медвежата, волки и зайцы, заводные и инерционные машины, танки, луноходы… Глаза разбегались от многообразия игрушек, каждую хотелось потрогать руками. Пресвитер, видимо, заметил интерес гостей к игрушкам и подбодрил их.
— Вы берите, смотрите… И будьте как дома. Я вот уже старый, можно сказать, а нет-нет, да и приду сюда, полюбуюсь, а то и поиграю тайком…
И он доверительно засмеялся.
Ромка посмотрел на склонившуюся над пианино Аленку и, набравшись смелости, сказал:
— Не надо нам ваших игрушек. Это вы малышей заманиваете. И пианино у вас для заманивания.
— Люди, которые приходят к нам, не скучают, — согласился пресвитер.
— Гоните вы их, брат Фома, — сказала тетка Феклинья. Она стояла у порога и со злостью смотрела на ребят. — Такие же вот отлучили сына моего от веры, теперь и до племянницы добираются.
— Спокойнее, сестра. Причем здесь ребята? Многое они еще не понимают. Они ведь не партийные люди, вот и объяснить им надо, что к чему…
Галка Павлова посмотрела на пресвитера и, поправив галстук, твердо сказала:
— Ошибаетесь. Мы — партийные. Мы — пионеры. И не надо нам объяснять ничего. Что такое религия — нам известно. Это мы будем объяснять Аленке…
— Вот и поговорите с ними, — осуждающе вздохнула тетка Феклинья. — Им слово, а они десять в ответ. Старших и слушать не хотят.
Галка повернулась к тетке Феклинье и посмотрела ей в глаза.
— Зря вы, тетенька, — сказала она. — Старших мы никогда не будем слушать, если они нас станут заставлять верить в какого-то бога. — Галка волновалась:
— Таких старших не будем слушаться, — поправилась она. — Мы никогда не скажем и слова против таких, как мой дедушка. Потому что мой дедушка думает не о загробном царстве, а о коммунизме, вот!
Пресвитер сел на стул.
— Теперь и я уверился, что говорю с партийными людьми, — усмехнулся он.
— А вы не смейтесь, — сказала Галка. — И пионеры, и комсомольцы — тоже партийные, потому что у них одно дело.
— Знаю, — кивнул Руденко. — Знаю и не смеюсь, дети. Все мы — и партийные, и беспартийные — под одним небом живем, под одним богом ходим. Все дела наши от него, всевышнего, зависят. Вон люди как жить стали: дворцы построили, на машинах ездят, на самолетах летают. Не жизнь — радость.
Галка замотала головой и сказала:
— Что-то не то вы говорите… Получается, что все доброе и хорошее ваш бог делает. А люди? Не бог — люди строят и дворцы и самолеты. Совсем ни при чем здесь ваш бог. Мой дедушка говорит: «Мы, коммунисты, землю раем сделаем». И ты не верь, Аленка, баптистам, а собирайся, и пойдем домой.
— Никуда она не пойдет, не приказывайте, — шагнула к девочке тетка Феклинья. — Ради бога, отстаньте от нее.
Аленка спряталась за баптистку.
— Пусть побудет еще, — мягко сказал пресвитер. — Да и вы бы не спешили. Играйте, мы мешать не станем.
— Не то место, чтобы играть, — с усмешкой выдохнула Галка Павлова. Феклинья легонько подталкивала ее к порогу.
Пресвитер заметил это и упрекнул тетку:
— Разве можно так, сестра? Грешно… Вы не обижайтесь, ребятки. Если сейчас торопитесь — завтра забегайте. Для вас мой дом в любое время открыт.
Самсонов еще бросил колбасы дворняжке, собака, гремя цепью, подпрыгнув, поймала подачку.
— Ловкая, а дура, на чужого даже не лает, — вслух сказал Самсонов.
С березы испуганно сорвалась стайка воробьев. Витька развеселился.
— Эй, тебя как зовут? — спросил он дворняжку. Та завиляла хвостом, встала на задние лапы, а передними замолотила по воздуху, будто била палочками по барабану.
— Вот циркачка! — восхитился Самсонов. — Ты, случайно, не ученая? Ты по следу ходить умеешь?
Собака заскулила, выпрашивая подачку. Витька немного откусил колбасы и стал жевать, а остальное бросил дворняжке.
— Ешь, циркачка. Ты не знаешь, зачем к твоему хозяину Павлова с Ромкой пожаловали?
Собака, понятно, этого не знала. Самсонов задумался. Витьку все еще не покидало какое-то тревожное чувство, ему все еще казалось, что голос хозяина этого особняка он слышал на острове. Может быть, проверить, нет ли плах с острова в этой пристройке?
Самсонов без опаски спустился с березы и погладил собаку. Та легла на спину и замахала лапами.
— Дура, — сказал Витька. — А если бы я был вором? Ты представляешь?..
Он перебежал двор. Вдруг Витька услышал, как скрипнула дверь в сенях. Через секунду-вторую кто-то выйдет на крыльцо. Самсонову сделалось жарко. Он хотел было метнуться к пристройке, но мгновенно сообразил, что добежать не успеет. Витька взглянул под ноги и увидел собачью конуру. Сыщик встал на колени и шмыгнул в узкую лазейку, уткнувшись лицом в пропитанное собачьими запахами тряпье.
Прошли по двору Галка Павлова и Ромка. Они о чем-то разговаривали. Витьке сейчас было не до того, чтобы прислушиваться. Он свернулся калачиком, однако, все равно чувствовал, что ноги торчат наружу.
