Быстро за мной!
Они добежали до первых берёзок и притаились за деревьями. В поле, на том самом месте, где корчился коняга и недавно были люди, с тяжёлым стоном оседал чёрный столб дыма и земли.
Капустка вскочил на ноги и кинулся через кювет.
— Куда?! Назад! — успела схватить его за плечо Зина. — Нет уже коня, нет его!.. Давай помогать раненым. Всех быстро к Антохину, в больницу…
Она отбежала от Мишки, оглянулась. Он лежал, ткнувшись лицом в мох. Плечи его вздрагивали. А пальцы, посиневшие в суставах, судорожно перебирали верёвочные, немало послужившие вожжи.
Фролов осмотрел посты и вернулся в блиндаж. Здесь его уже ждало свежее молоко. Женщины подоили коров и принесли кувшин командиру отряда. Фролов припал к прохладной, запотевшей изнутри кринке и жадно сделал несколько глотков.
Какое чистое, ясное утро! Он вышел из блиндажа. На скуластом молодом загорелом лице обозначилась улыбка. С хрустом потянулся, согнул руку — под гимнастёркой проступили упругие мускулы. Приятно чувствовать себя сильным.
Сбылась мечта двадцатидвухлетнего лейтенанта: он снова в строю. И командует целым партизанским отрядом, как Журкович.
А осенью сорок первого, всего несколько месяцев назад, он отступал в Брянских лесах со взводом, от которого уцелели только он и сержант Романов. Оружия не бросили. Так, настоящими солдатами, и пришли к партизанам. Обоим хотелось тут же снова в бой. Но Калачёв распорядился их судьбой по-иному: нужны были люди в помощь Ивану Фридриховичу. Они нацепили на рукава полицейские повязки, стали разведчиками.
Скрывать перед фашистами, кто ты есть на самом деле, нелегко. Но тяжелей замечать устремлённые на тебя ненавидящие глаза своих же, советских людей! Теперь с особым, подчёркнутым уважением улыбаются дедковцы при встрече с лейтенантом. Вот и молоко несут ему, и лепёшками, кто напечёт, угощают…
Фролов услышал неожиданный грохот над головой, глянул в небо… «Мессершмидты»!
Едва он добежал до линии обороны и прыгнул в окоп, как метрах в пятидесяти стали подниматься на бугор фашистские мотоциклисты. На всей скорости они разворачивались, выскочив из колясок, тут же окапывались. А следом за мотоциклистами валила и валила пешая солдатня.
«Откуда они прорвались?» — лихорадочно пронеслось в голове Фролова.
Ещё вчера разведка доносила: гитлеровцы собирают силы под Любезной. Туда спешно перебросили отряд Журковича. Почему же они начали наступление здесь, со стороны вроде тихого, неприметного посёлка Старые Рубчи?
Но выяснять было некогда. Бессмысленно было сейчас ломать голову, когда, рассыпавшись цепью, на партизанскую линию обороны шли немцы.
Они шли во весь рост, словно считали, что в окопах нет партизан. Окопы в самом деле молчали. Ещё десять, ещё пять шагов…
— Огонь! — крикнул Фролов.
И точно на стену натолкнулись фашисты — так дружно ударили по ним партизаны. Оставляя раненых и убитых, фашисты бросились наутёк.
— Что, съели? — обрадовался Фролов. — Сунетесь, ещё дадим!
И он побежал по траншее к крайнему, огибавшему лесок участку обороны. Там бился с фашистами взвод Романова.
Навстречу метнулся боец в разодранной чёрной косоворотке. Глотая воздух перекошенным ртом, показал в сторону поляны:
— Броневики!.. За лесом — бронемашины…
Фролов схватил бойца за локоть и повернул назад:
— На место! В окоп!
Оставляя за собой грязно-бурый хвост пыли, двигались одна и следом вторая бронемашины.
У Фролова перехватило дыхание, и он нервно выплюнул горячую, тошнотную слюну.
«Ничего, ничего… — плотно сжал широкие скулы. — Подпустить ближе… И тогда…»
Только теперь он оглянулся и увидел Романова. Тот сидел на дне окопа, и тонкая струйка крови сочилась из виска. От всего взвода оставалось лишь с десяток бойцов.
Парень, которого остановил Фролов, приподнялся и метнул гранату. Но поспешил, а может быть, ещё не успел совладать с невольным испугом, только граната шмякнулась метрах в пяти от лобовой части машины и, скатившись в яму, рванула впустую.
До первой бронемашины оставалось всего метров двадцать. Фролов приготовил тяжёлую противотанковую гранату — вставил в неё красный, чуть лоснящийся от смазки детонатор. Их заметили. С бронемашин затарахтели крупнокалиберные пулемёты. Фролов перебежал по окопу, и идущая впереди машина оказалась от него слева. Он замахнулся и метнул гранату прямо в башню. Взрыв потряс землю…
Вторая машина уже подошла к траншее и двинулась в сторону Фролова, вдоль окопа.
Гранат больше не было. Оставалась одна бутылка с бензином. Прежде чем её метнуть, надо было поджечь бензин.
— Тряпку, спички! — крикнул Фролов партизану в чёрной рубашке.
Но тот не отозвался.
Фролов рванул ворот от своей гимнастёрки и, смочив его бензином из бутылки, обвязал мокрую тряпицу вокруг горлышка.
Искать спички не было времени. Фролов пригнулся и пробежал по траншее метров десять. По его расчёту бронемашина должна была оказаться рядом. Так и случилось. Когда он выглянул из траншеи, увидел всего в каких-нибудь двух-трёх шагах борт броневика. Его враз обдало пылью и знойным, будто из печи, жаром раскалённых выхлопных газов.
Фролов понял, что теперь ему не нужны спички. Не надо поджигать тряпку. Надо просто разбить бутылку, которую он держал наготове в руке, о пышущий жаром моторный отсек машины.
Фролов вскочил на бруствер и бросил бутылку. И почти сразу утробно ухнуло внутри броневика, и Фролова отбросило в сторону. Он попытался встать, но боль током обожгла всё тело. Он глянул на свои ноги и увидел длинные огненные языки пламени, ползущие по сапогам. Горящая струя бензина вырвалась из машины и окатила Фролова.
Он решил сбить, погасить огонь. Но пламя уже охватило бёдра…
С лязгом распахнулась дверца броневика, и из неё выскочил фашист. Он был в чёрном мундире с серебряными стрелами на петлицах.
«Эсэсовец, подлюга!» — сразу понял Фролов.
Сколько раз вот так смотрел в лица врагов коммунист-разведчик! Но тогда он не мог, не имел права поступить с фашистами так, как требовали от него присяга и совесть. После боёв на фронте он впервые стрелял из своего автомата по врагам в окопах, на аэродроме. Но там, в ночной темноте, он не мог видеть лица врагов, как увидел их вот теперь, рядом с горящим броневиком.
Фашист был без шлема и комбинезона, потому что, видимо, к нему тоже подобрался огонь и он успел сбросить с себя кожаную одежду. Вот почему Фролов сумел разглядеть его эсэсовские знаки отличия.
Белёсые жидкие волосы фашиста от испуга вздыбились надо лбом. Вытянутый острый подбородок дёргался.
Поединок глаз Фролова и фашиста длился долю секунды. Но Фролову казалось, что он очень долго поднимал и поднимал руку, крепко стискивая рукоятку пистолета. Уже поверх ствола дёргался подбородок
