Посланец из Бове вышел. Когда Гийом Каль узнал о захвате замка Мелло, он не мог сдержать свою радость.
— Стервятники потеряли ещё одно из своих гнёзд, Одри! Менее чем за десять дней пало пятьдесят неприступных башен. Город Мо в наших руках. Ремесленники открыли Жакам городские ворота. Каменщики, жестянщики, шерстобиты, ткачи, объединившись с нами, обратили сеньоров в бегство. Дворянские особняки покинуты. Монастыри и дома духовенства опустели. Я хотел бы, чтобы ты пошёл туда со своими людьми, так как Карл Наваррский не замедлит повести войско на Мо, а его дружки, французы или англичане, наваррцы или генуэзцы, разграбят город. Это было бы ужасно. Наша крестьянская армия должна защитить Мо. Если дофин увидит, что у нас острые зубы, он вынужден будет начать переговоры и принять наши условия. Крестьянам надо сеять, боронить, убирать урожай, а не воевать без конца.
— Мы сделаем всё, как ты велишь, Гийом.
— Нельзя терять ни минуты, хотя вы в пути с раннего утра и люди нуждаются в отдыхе. В Мо ты обратишься к Пьеру ле Лувье. Это человек смелый, но порядком безвольный.
Одри хлопнул ладонью по столу.
— Дорога нас не страшит. К тому же отсюда до Мо не более двенадцати лье, если идти напрямик. Что скажешь, Колен?
— Я готов в путь.
Одри встал. Лицо было хмуро. Его мучила скрытая мысль. Гийом Каль заметил его тревогу.
— Ты чем-то озабочен, друг? Говори без утайки.
— Ладно! Так вот: я не верю в помощь парижан. Этьен Марсель ненавидит дофина, но он боится крестьянского люда. Мы очень далеки от него. У Марселя дворцы, богатства, слуги, а что у нас, Жаков, чем мы владеем? Горем и нищетой.
— Я совершенно уверен в помощи Парижа. Мессир Пьер Жиль ведёт на Корбей большое войско.
Одри с сомнением покачал головой.
— Будем рассчитывать на самих себя, Гийом, на наши луки и стрелы, на наши преданные крестьянские сердца!
Он положил твёрдую руку на плечо Колена.
— Пойдём посмотрим, готово ли жаркое. По крайней мере, ты, Колен, не отмериваешь свою помощь!
От волнения горячие слёзы навернулись на глаза мальчика.
— Клянусь, Одри, что бы ни случилось, я останусь с тобой до конца!
Рынок в Мо славился в восточной части королевства не менее, чем рынок в Провене. В мирные времена купцы из Фландрии, Бургундии, Ломбардии встречались здесь с торговцами Шампани и всех других провинций страны. Город процветал. Вокруг высокой церкви аббатства сгрудились добротно построенные дома с остроконечными крышами. Аббат Мо с неприязнью следил, как развивалась и крепла торговая каста оппозиционно настроенных, хитрых и строптивых горожан. Купцы спорили с ними из-за каждой повинности и пользовались его острой нуждой в деньгах, чтобы добиваться всё новых и новых привилегий. Они опирались на многочисленных, зависимых от них ремесленников и перевозчиков, водивших баржи по Марне. Это были непокорные, горячие люди, готовые в любую минуту ударить в набат. Жакерия открыла им возможность требовать от аббата новых льгот, и поэтому они заключили союз с мятежниками.
Утром 9 июня на рыночной площади царило небывалое оживление. Торговцы зеленью и фруктами, поставив у ног корзины, во весь голос расхваливали свой товар. Рыбаки продавали свежую и копчёную рыбу, а грузчики катили в таверны бочку вина. Пьер Жиль и его парижане, вошедшие накануне, среди восторженных приветствий, в город, пировали в лучшем трактире, и отовсюду сбегались жители посмотреть на них.
— Какие красавчики, какие душки! — приговаривала одна из кумушек, изо всех сил вытягивая шею. — Поглядите, какие у них шапки!
— Да, соседка, синие с красным, это цвета Парижа.
— Что за осанка! Какой гордый вид! Посмотрите-ка вот на того великана с крючковатым носом. Ей-богу, мышь может пролезть в его ноздрю. А этот чернявый, что поёт и жадно лакает пиво. Неужели они все такие пригожие в Париже?
Толстый весельчак, стоявший у порога, прервал её:
— Нечего вам так млеть, матушка. Мы из Мюльсена не хуже этих молодцов.
Почтенная матрона поднесла руку к волосам и выразительным движением показала, будто давит вошь.
— Вы, вы из Мюльсена!.. — И, не находя слов, чтобы выразить своё презрение, крикнула: — Всё-таки не вы, а парижане пришли защищать наш город!
В трактире громко пели. Мессир Пьер Жиль уверял Пьера ле Лувье, что Карл Наваррский должен теперь дрожать за свою шкуру. Первая победа у стен Сийи в Мюльсене над незначительным отрядом наёмников вскружила ему голову.
Жаки, вооружённые луками, пиками, старинными мечами, слонялись по площади, сами дивясь, как легко они овладели этим прекрасным городом. Сейчас, когда им нечего было делать, они грустили о своих деревнях, о своих близких и беспокоились о неубранном сене. После весенних дождей под жарким летним солнцем раньше обычного созреют хлеба, а хозяев не будет дома, чтобы убрать урожай. Крестьяне не понимали, зачем они остаются здесь, когда сеньоры бежали, и среди этих высоких чуждых стен их охватывала глубокая тоска.
Вдруг от городских ворот в ужасе хлынула толпа. Позади бегущих нарастал глухой шум, сопровождаемый дробным цокотом копыт.
— О горе, это они, мы погибли! — истошно завопила какая-то женщина.
Крупный отряд конницы под командованием графа де Фуа внезапно проник в плохо охраняемый город. «Монжуа Сен-Дени!»[49] — яростно вопили сотни глоток, нарушая покой ясного июньского утра. Первые всадники, действуя мечами, уже смяли разбегавшихся горожан, когда основная масса отряда ещё находилась за городскими стенами.
Граф де Фуа, неважный вояка, приподнявшись на стременах и кривя в злобной усмешке рот, подстрекал своих людей в этом неравном бою.
— Бей и грабь без пощады! — рычал он, разжигая звериную злобу своей банды.
Колен и Толстяк Вернель, назначенные в разведку, шли на сотню шагов впереди своих товарищей. Едва заметная тропинка была проложена среди папоротников и низкорослого кустарника. Почва заметно поднималась.
— Когда мы дойдём до гребня холма, Колен, ты не пожалеешь, что проделал этот путь. Мо, как драгоценный камень, сверкает среди равнины, а воды Марны омывают его. Это превосходный город, и туда стекаются богатства разных стран. Из Фландрии идёт полотно, из Шампани — шерсть, а из Бургундии — вино, вкуснее которого никто не пивал.
Весёлый стрелок даже причмокнул от удовольствия и приготовился продолжать рассказ, как вдруг на тропинку у вершины холма вышла старая женщина, таща за собой ребёнка.
Увидев Жаков, она пронзительно вскрикнула и хотела броситься назад.
— Что с вами, матушка? Мы ведь не волки и не съедим вас, а вы не молоденькая пастушка, чтобы так прыгать.
Старуха прижала к себе ребёнка, её худые плечи содрогались от беззвучных рыданий.
— Полно, бабушка, мы не людоеды и не англичане. Мы идём в Мо, чтобы помочь его жителям.
Женщина шагнула вперёд и упёрлась руками в грудь Вернеля, как бы пытаясь задержать его.
— Ступай скорей назад, сынок! Жителям Мо больше не нужна ничья помощь.
Крупные слёзы катились по её жёлтому, как пергамент, лицу. Ребёнок заплакал.
— Пришли войска, и… господи, помоги мне! Никогда я не видела такой резни. Сеньоры убивали взрослых и детей. Улицы устланы мёртвыми и умирающими. Наёмники повесили Пьера ле Лувье, вождя Жаков, а потом изрубили его мечами. Они были разъярены, как черти, и, не пощадив при грабеже ни одного дома, ни одной лачуги, подожгли потом всё, кроме церкви и домов священников. Кто-то сказал мне, что там убито более пяти тысяч человек. Кровь текла по рыночной площади, как виноградный сок в давильне.
Она больше не в силах была говорить и, упав на траву, вцепилась пальцами в стебли папоротника.
Колен бережно поднял её и отдал ей ребёнка.
Подоспел Одри и его спутники.
— Отчего стонет эта старуха и скребёт ногтями землю?
Вернель молча протянул вперёд руку.
Дымовая завеса окутывала Мо, который алел под этой чёрной мантией. Более двадцати очагов пламени пожирали верхний и нижний город. Иногда извивающийся клубок огня внезапно раскручивался, и тогда длинные красные языки вздымались над шпилем колокольни. Колен и его товарищи с болью в сердце, стоя на вершине холма, наблюдали агонию этого города, который несколько дней был столицей Жакерии. Ветер повернул в их сторону и принёс удушливый запах гари.
Одри с удручённым видом медленно обернулся.
— Мы опоздали. Нужно спешить в Клермон. Гийому Калю скоро понадобится наша помощь.
* * *
Англичанин широко разинул рот, судорожно глотнул воздух и уронил лук. Блестящий шлем звякнул о камень и откатился на несколько шагов. Волосы убитого были медного цвета, и Колен вспомнил Перрена Леру, прозванного Рыжим, злого духа Готье Маллере. Что с ним стало с той поры? Мальчик положил на тетиву новую стрелу.
