внучек. Нашли его с перерезанным горлом… Одного. А до этого он всё шерсть возил.
— Куда возил?
Рассказ бабушки очень заинтересовал Бамбу. Он чувствовал, что она сейчас расскажет ему что-то новое, о чём не рассказывала раньше.
— У Шонтаевых много было шерсти. А тут переворот свершился. Вот твоего деда они и заставили возить шерсть к роднику в балку.
— Зачем, бабушка?
— Не знаю я, внучек, только догадываюсь, что они той шерстью родник забивали. Сразу два чёрных дела делали: шерсть губили, чтобы людям не досталась, и родник уничтожали.
— Тебе об этом говорил кто-нибудь или ты сама знаешь?
— Сама, сама, внучек, догадываюсь. Твой дед по их приказу возил шерсть в родник. А когда родника не стало, когда уничтожили его, они, чтобы скрыть все следы, убили твоего дедушку… Только так и могло быть. Потом и сами злодеи Шонтаевы уехали. А тут и Советская власть к нам пришла… Когда не стало в Хар Булуке воды, ушли отсюда люди. Так до сих пор и сиротела без них эта степь. А теперь вот ожила. И я ожила вместе с нею…
Бамба весело прищурил глаза — ему понравились последние слова бабушки. И он промолвил твёрдо, как взрослый:
— Бабушка, мы найдём воду. Мы найдём тот родник, в котором было много воды, и тогда в степи станет ещё лучше и красивее!
— Дай бог, внучек, дай бог. Хоть бы на старости лет увидеть эту степь счастливой.
— Здесь, бабушка, председатель говорил, посёлок будет! — восторженно сказал Бамба. — Большой посёлок, с магазином. И кино будет, и Дворец культуры…
— Посёлков больших я, внучек, боюсь, а вот жизнь хорошая пускай цветёт… Пусть всем людям хорошо будет… — И бабушка прерывисто вздохнула. — Отведи меня в степь, внучек, хочу подышать её ветром, а то ведь недалеко и зима. А зимой плохо в степи, зябко…
Она взяла внука за руку и, опираясь на палку, медленно пошла вслед за Бамбой навстречу закату.
Случилось так, что в кошаре чабана Баты Очирова недосчитались одной овцы. Неужели в Хар Булуке появился вор? Эта неприятная весть за один день разнеслась по всем кошам.
Всполошились чабаны, стали пересчитывать свои отары. Но выяснилось, что всё в порядке. Бата Очиров сокрушался:
— Как же это я недоглядел? Как могло такое случиться?
Он не один раз обошёл кошару в надежде обнаружить какие-либо следы, однако ничего не нашёл.
«Тонкая работа! — подумал Очиров. — Это мог сделать только свой человек». А ведь люди подумают ещё, что овцу зарезал он сам, Бата. Нехорошо получилось! Вон и чабаны теперь как-то подозрительно смотрят. Конечно, не верят! Хотя одна овца — не такая уж большая пропажа, привести в отару можно и свою, но ведь позорно всё это! Говорят: лучше умри сам, но не допусти, чтобы умерло твоё имя.
Вечером, узнав о переживаниях Баты, к нему приехал Наран.
— Слышал я, беда у тебя случилась, друг? — спросил он.
— Случилась, Наран. Позор, сущий позор! Ведь никогда у меня такого не было…
— Да, не очень всё это приятно, но не надо из-за одной овцы так сокрушаться. Подумаешь, овца!.. Замени её своей — и дело с концом.
Очирову показалось, что в словах Нарана кроется какая-то издёвка, и насторожился.
— А ты что, успокаивать меня приехал? — подозрительно спросил он. И вдруг вспомнил о прошлом Нарана. — Слушай, а может, ту овечку ты сам и стащил у меня?
Это было так неожиданно и грубо, что Наран вспыхнул, а потом, чуть успокоившись, недоуменно уставился на чабана:
— Бата, что ты? Спятил, что ли?
— Кто спятил? Я? — вскипел Очиров. — А вот и не спятил! Ты кем был? Конокрадом! А у нас до тебя ни один гвоздь из кошей не пропадал…
— Бата, что ты городишь?! Одумайся!.. — Наран резко повернулся и зашагал к лошади.
Он вскочил в седло и умчался галопом. А Бата Очиров кричал ему вслед:
— Вор! Вор!..
Да, так вот в жизни случается, ничего не поделаешь. Вода со склона бежит к низине, вина человека возвращается к нему.
Через полчаса в кош Баты Очирова прибежал Бамба.
— Дядя Бата, зачем вы обидели дядю Нарана? — чуть не плача, закричал он.
— А тебе что, клоп ты этакий? Защищать воришку прибежал?
— Не вор он, дядя Очир, не вор! Дядя Наран очень хороший! Он сидит сейчас у нас и плачет.
— Плачет? Это хорошо, пусть поплачет! Значит, совесть у него заговорила.
— Не вор он, дядя Очир! А плачет потому, что ему обидно. Он вашу овцу в балке Ула́н Зуу́ха нашёл. Волк её растерзал…
— В какой балке?.. Какой волк?.. Где?..
— В балке Улан Зууха, говорю. Дядя Наран ехал мимо и увидел кости. Вот и хотел вам рассказать.
Бата вскричал:
— Так вот оно что! А я-то его!.. — и умолк, огорчённо почёсывая затылок. И тут же стал собираться.
Когда Бамба повернулся, чтобы уйти, он сказал:
— Погоди, вместе пойдём.
Наран сидел у Харцхи. Бата молча подошёл к Нарану, постоял с минуту. Потом положил руку на плечо чабану:
— Наран, прости, бес за язык дёрнул, не иначе…
Наран молчал.
— Слышишь, Наран! От злости это я…
— От злости на меня? Нет, Бата, я такие слова не прощаю. Тот, кто чувствует, что он пьян, тот трезв; а кто понимает свою глупость, тот умён. Ты сейчас говоришь неправду, ты сказал то, что всегда обо мне думал. Да, я был плохим человеком. Но Советская власть сделала меня другим. Я теперь другой Наран, которого ты не знаешь… Понятно? А овца твоя лежит в Улан Зуухе. Ступай собери хоть её кости…
Наран поднялся и ушёл. А Бата долго ещё стоял в тяжком раздумье, потом покачал головой и тоже вышел.
К вечеру стало известно, что в урочище Улан Зууха Бата Очиров нашёл волчье логово.
— Поймаю или убью! — заверил всех Бата. — А шкуру отдам Нарану. Может, простит меня…
И слово своё он сдержал. Три дня продежурил у волчьего логова. И дождался.
…Волчица появилась с северной, подветренной стороны. Бату, с головой укутанного полынью, она не увидела и не учуяла. Бата хотел сначала пристрелить волчицу, но потом вспомнил про то, что наговорил Нарану, и ярость закипела в нём с новой силой.
«Я притащу её в Хар Булук живьём!» — подумал он. И выпрыгнул из засады. Волчица бросилась к логову, но путь ей преградил человек. Он был зол и лют, глаза налились кровью.
В Хар Булук Бата притащил волчицу
