— Тащи понемногу… Ничего… Я буду… помогать!..
До крови закусив губу, отчаянно морщась и не сдерживая слёз, Спиря что было силы навалился опять на вороток.
Новый неистовый порыв ветра стегнул сверху. Обжигая лицо, сорвал с головы шапку, швырнул куда-то. Снежная пыль резанула глаза…
* * *
Спирька вытер рукой лоб.
Вера Аркадьевна лежала у насыпи, и на побледневшее лицо садились крупные белые хлопья. Ветер спал, снег валил теперь густо, сплошной пеленой. Спирька сбросил куртку, хотел накинуть на Веру Аркадьевну. Она сказала тихо:
— Не надо. Помоги встать…
Застонала, ступив на разбитую ногу. Подогнув её, бессильно опустилась опять на землю.
Тогда Спиря свистнул, подозвал Боярыню. Та, мягко переступая, подтащила к шурфу телегу. Мальчик отряхнул тяжёлый от снега брезент, обхватив Веру Аркадьевну, помог доковылять до телеги, с трудом подсадил…
— Пробы… Пробы не забудь.
— Я знаю!
Чуть не вскрикнув от боли (локоть едва ворочался), поспешно перетаскал мешочки. Опять подул ветер, туча снега поднялась с поля, мешаясь с наступившей темнотой.
Спирька не чувствовал, что ветер леденит у него на голове мокрые волосы. Бережно укрыв Веру Аркадьевну брезентом (даже в темноте было видно, какое бледное у неё лицо), он взялся за поводья.
— К бору теперь подадимся! — крикнул он ободряюще. — Сторожка тут лесникова где-то должна быть. Отогреться вам надо.
Вера Аркадьевна не ответила. Боярыня, точно понимая, косила на неё глазом, готовно перебирала ногами.
А снег всё валил и валил. Поле, белое и слившееся с небом, как будто подошло вплотную. Иногда казалось — сквозь мутную мглу темнеют деревья. Но, когда подъезжали ближе, они расступались.
— Боярыня, вывози, голуба! — умоляюще кричал Спирька, встряхивая поводьями.
Лошадь, упрямо выгнув шею, шагала по колено в снегу. Вдруг, коротко заржав, она остановилась.
— Что, сбились? — слабо спросила из-под брезента Вера Аркадьевна.
— Не должны бы… — Спирька спрыгнул, сделал два шага и сразу превратился в белый столб.
Боярыня, точно решившись, вскинула голову и пошла смелее. Облепленные снегом колёса еле ворочались, телегу качало из стороны в сторону. Впереди зачернело что-то…
— Видать, бор недалече… — с надеждой прокричал Спиря.
Налетел низкий гул — это гудели потревоженные первой метелью сосны близкого уже леса. Ветер стегал порывами, ему мешали их могучие вершины.
Вера Аркадьевна высунулась из-под брезента.
— Спирюшка, чудится мне или правда — огонь?
За стволами моргнул и спрятался красный глазок.
— Сейчас погляжу! Может, как раз и сторожка…
Мальчик, увязая в рыхлом снегу, побежал вперёд.
…Это была настоящая избушка на курьих ножках, только вместо ножек её подпирали четыре разлапистых, обросших мохом пня. В окошке ярко и приветливо горел огонь. Спирька стукнул в стекло.
Кто-то загородил свет, и Спирька прокричал сдавленно:
— Отвори-ите!..
В сенцах загремело, дверь окуталась паром, и высокий худой старик в наброшенном тулупе и валенках вышел на ступеньку. Он держал фонарь, ладонью загораживая его от ветра.
— Кто такие?
— Сайгатские мы, пустите обогреться!
— В избу айдате, милости прошу. — Голос у него был звучный, молодой.
— Помоги, деда, не осилю. Там человек со мной!
Старик легко сошёл со ступенек. Спирька побежал назад, вывел Боярыню. Вдвоём они осторожно перевели Веру Аркадьевну в избу. Спирька вернулся, поставил Боярыню у затишной стены, бросился обратно в сени. Налетевший ветер с силой захлопнул за ним дверь. Высокие сосны снова загудели.
Ганя вышла на запорошённую снегом улицу — никого. Она поёжилась и прошлась до околицы. Слеги были откинуты, точно ожидая приезжих. Дорога сровнялась с полем. По ней, опустив хвост, рысью пробежал Угрюм, видно, тоже заждался хозяина… Спирька, Спирька, уж не стряслось ли чего с тобой и с Верой Аркадьевной? С коих пор уехали…
Ганя опять терпеливо зашагала по дороге. Подождала возле школы. Жаль, что у них в Сайгатке только до четвёртого класса, вот Варя и ходит каждый день в Тайжинку… Сегодня и она тоже запаздывала, наверное, пережидает погоду. Сестрёнка Домка увязалась за Машей Азариной в военкомат. Маша утром получила какое-то письмо с фронта, наверное, от коллектора Толи, и стала грустная-грустная…
Ганя зорко всматривалась в даль. Было похоже, что у моста движется что-то. Или это темнеют кусты бузины? Нет, кто-то шёл по дороге… Не Варя ли?
Навстречу шагал паренёк. Он нёс на плече палку, на ней висел аккуратный деревянный сундучок. Паренёк споткнулся и тихо выругался.
— Эгей! — окликнул он. — Ты здешняя, девочка?
— Тутошняя, — поджав губы, строго ответила Ганя.
— Поди-ка сюда.
Она сделала два шага и застыла.
— Да ты не бойся, не обижу. Слышь-ка, я с пристани.
Ганя наклонила голову и сказала, как взрослая:
— Ступай своей дорогой.
— А я тебя спросить хочу. Школа московская где здесь стоит, не слыхала? Сто восемьдесят шестая.
— Слыхала.
— Ну?
— Вот и ну. И не здесь вовсе. Эвон-ка куда забрёл! У нас Сайгатка, а они в Тайжинке. Здесь разведчики стоят.
— Разведчики?
— Сказала ведь…
Паренёк радостно свистнул, перекинул на другое плечо сундучок.
— Слышь-ка, мне в самый раз и к разведчикам! Девчонка одна, Бурнаева по фамилии, есть у них такая?
Ганя повела плечами и ответила важно:
— Есть. Бурнаева, звать Варей.
— Точно. Тогда — порядок! Ты мне её покличь, а?
— Да, покличь… Я вон её сколечко дожидаюсь. Она аккурат из той школы московской с Тайжинки придёт. А вы сами откуда будете?
— Сарапульские мы, — с готовностью отозвался паренёк. — Ты вот что: по какой дороге идти, я её встречу, Бурнаеву Варю? — спросил подумав.
Где-то радостно залаял Угрюм. Потом по свежему снегу зашелестели шаги, и от кустов бузины оторвались две тени.
Первой, прихрамывая, шла Варя. За ней, сунув руки в карманы, двигался Мамай в распахнутом пальто, в ушанке с торчащими ушами. Тесёмки их болтались по ветру.
— Гань, ты это? — крикнула Варя.
— Я. Чего так долго не шла?
— Чуть не заблудились вот с ним, с Мамаем… Снежищу-то! Спиря почему-то в школу так и не пришёл.
— Спиря с утречка на шурфы уехал, нету его всё.
Варя подковыляла к околице, ухватилась за слегу.
— Ой… А это кто там?
— К тебе это! — заторопилась Ганька. — Тебя спрашивает. С пристани.
Паренёк, не опуская сундучка, приблизился и сказал смущённо:
— Слышь ты, не признаёшь, никак?
Варя пристально и удивлённо всматривалась в него.
— Ко… Козёл! — вдруг радостно вскрикнула она. — Андрюша Козлов! Козлик!
— Он самый.
— Ой, Козлик, ты? Откуда?
— К тебе пришёл. Помнишь, тогда говорила: в случае чего, к нам в Сайгатку приезжай, разведчиков спросишь. Вот я и приехал. Братан мой на передовую ушёл, а я к вам. Может, работа какая при разведке найдётся или что. Один я теперь остался…
— Ой, Козлик!
* * *
Вернувшись вечером вместе с Ганиной сестрёнкой из военкомата, Маша Азарина остановилась у ограды своего дома. Она не замечала, что платок упал ей на плечи и снег, тая стекает с волос.
— Тётенька Марья Степанна, в избу айдате! — жалобно тянула Домка.
В глазах у Маши, не выливаясь, стыли слёзы.
Луна раздвинула тучи, скользнула по снегу, осветила натоптанные у калитки следы.
— Тётенька Марья Степанна…
Не дождавшись ответа, Домка толкнула калитку и проворно покатилась к избе. Вернулась она вместе с Ганей.
Маша всё так же смотрела на перекладину забора. Почувствовав, что Ганя осторожно трогает её, Маша повернулась, взяла обеими руками голову девочки и прижала к груди.
— Спирька… Спири всё нету… — дрожа сказала Ганя.
— Что говоришь?
— Спири с утра нету. Боязно чего-то… — прошептала Ганя. — С Верой Аркадьевной давеча уехали, и нету их!
Маша точно очнулась.
— Что говоришь? С утра уехали?
— Ага.
— А Борис Матвеевич?
— В Сарапул бумаги повезли, тоже не вернулись.
Маша, не вытирая слёз, провела рукой по лбу, по щеке.
— Что ж сразу мне не сказала? В избу пойдём.
На крыльцо соседнего, Спирькиного, дома выскочила в одном платье Варя. Крикнула что-то, увидев Машу, быстро перебежала свой двор, привстала на ограду.
— Маша, — спросила тревожно, — а с тобой что? Беда какая-то, да?
— Не со мной одной, — горько ответила девушка. Роняя с плеч платок, она оторвалась от ограды.
— Ехать надо, их искать, — сказала решительно. — Веру Аркадьевну со Спирей. Не стряслось ли чего, гляди, какая метель была! Они на Боярыне?
