прав!
Я слушал, упиваясь его словами, а в голове моей уже шумело и кружилось, как после стакана вина.
«Значит, зря я считал себя до сих пор сопливым мальчишкой, — думал я. — Никем и ничем! А кто в этом виноват?»
Вокруг меня галдели, выкрикивали каждый свое.
Вдруг по толпе будто вихрь пронесся. По Большому Кольцевому проспекту промчалась машина «скорой помощи». В толпе заговорили: «У Дома радио стреляют». Я почему-то подумал, что сестры мои тоже там, и кинулся к радиостудии. Чтобы пробиться сквозь толпу, мне то и дело приходилось пускать в ход локти. Но перед глазами у меня неотступно стояло печальное лицо матери. Нет, не могу я вернуться домой без Хенни и Агнеш.
Каким-то чудом мне удалось пробраться в узкий переулок и там, извиваясь, я все же проталкивался вперед. И теперь я уже понимал, что все мои попытки найти сестер напрасны: тут же яблоку негде упасть. И вообще все это людское скопище — настоящий ревущий, кричащий ад. Да еще где-то время от времени возобновлялась стрельба. Я уже рад бы выбраться назад, но было поздно: людская масса тащила меня вперед, за собой.
Толпа здесь состояла не из молодых ребят, а из таких же типов, что на площади Ракоци разъясняли нам наши права. Откуда же у них оружие?
Я уже был недалеко от Дома радио, когда меня чуть не ранило. Пуля прошила штанину и, как мне сразу показалось, впилась в ногу. Я от страха чуть сознание не потерял. Не знаю уж как, но я вдруг очутился на какой-то сравнительно тихой улочке. Там я, едва держась на ногах, попробовал выбраться из толпы. По лицу, по шее и спине у меня ручьями лился холодный пот. Здорово я перепугался. Все, что творилось на улице, доходило до моего сознания через какую-то пелену, а сам я уже больше не думал ни о маме, ни о сестренках и вообще ни о чем и ни о ком.
«Как бы поскорее добраться до дому», — стучало в голове.
Шатаясь, плелся я домой. Мне было теперь не до того, чтобы глазеть по сторонам. Но даже издали я увидел, как кое-кто из толпы грозил кулаками.
Меня от одного их вида мутить начало. Я почему-то вспомнил своего отца, красногвардейца девятнадцатого года.
«Что бы сказал он обо всем творящемся сейчас?» — спросил я себя.
Уже близилась полночь, когда я наконец добрался до дому. К счастью, Агнеш к тому времени тоже вернулась. Но мама все равно сидела на кровати вся заплаканная, потому что о Хенни не было по-прежнему ни слуху ни духу. До двух часов ночи прождали мы ее и, так и не дождавшись, стали укладываться спать. Но я был так возбужден, что сразу уснуть все равно не смог. Подойдя к Агиной кровати, я шепотом спросил сестренку:
— Как ты думаешь, что теперь будет?
— Будет лучше.
Я стоял, прислонившись к стене, и пробовал привести в порядок свои мысли.
— Вот уж не знал, что тебе до сих пор плохо было! — сказал я.
— Будущее мое — совершенно неясное. Еще неизвестно, примут ли меня в университет. У меня не пролетарское происхождение. Ведь наш с тобой отец был учителем! Интеллигентом!
— Да, — повторил я, — да, наш отец…
У меня снова заныло сердце, и я пристально посмотрел на круглолицую Аги, на ее курчавые волосы, карие глаза. Потому что говорили, что она изо всех нас больше других лицом походила на отца.
— Как ты думаешь, что сказал бы он сейчас, будь жив? — нерешительно произнес я. — Как ты думаешь?
Аги ответила не сразу, а я, не дожидаясь ее ответа, выпалил полные тревоги и отчаяния слова:
— Думаешь, он сейчас сидел бы у приемника и ловил «Голос Америки»? Чтобы узнать от них, как нам поступить? Или посоветовал бы нам взяться за оружие и разрушить, сжечь в огне все, что мы сами, своими руками, построили? Думаешь, он назвал бы своими друзьями тех, кто еще вчера были нашими врагами, а вчерашние друзья сегодня стали бы его врагами? Думаю, ему повезло: не довелось ему дожить до этого позорного дня!
У Агнешки из глаз полились слезы, она зажала руками уши и истошным голосом закричала:
— Перестань! Сейчас же перестань! Слушать тебя противно! Неужели ты ничего не видишь? Глаза-то у тебя есть? Мы только против ошибок. Можешь ты это понять, Андриш?
— Да, — отвечал я, — наверное, все так и есть. Только странно как-то все у вас получается.
Я еще постоял некоторое время, подпирая спиной стенку, но ничего умного в голову мне не пришло. Я вернулся к себе в комнату и лег спать.
Есть у нас старые стенные часы, мелодично отбивающие каждые полчаса. До трех утра слышал я их бой. Вертелся с боку на бок, весь был в испарине.
«Хорошо Агнешке, — сказал я себе. — Получит аттестат, а там бог весть что у нее в голове. Хенни — та у нас вообще «специалист по классической филологии». Честно говоря, я и не знаю, что это такое. А мне, разве мне разобраться в происходящем с моими восемью классами? Подручному из столярной мастерской. Лучше уж не ломать понапрасну голову».
3
Так в полудреме промучился я до рассвета и только под утро забылся во сне. Будто в яму провалился. А проснувшись, долго не мог понять, где был сон, где — мое воображение, а где — явь. Одно я сообразил сразу: то, что началось в городе вчера, продолжается и сегодня. Выглянув в окно из квартиры соседей, я заметил, что улица наша пустынна. Гражданским запретили выходить из домов, по мостовой с грохотом проносились только военные грузовики да оглушительно лязгали гусеницами танки.
Я глазел из окна, бегал слушать радио. В конце концов объявили: премьер-министром назначили Имре Надя. Я уже
