Герка выпятил живот и важно, медленно прошёлся по двору. Куда же всё-таки пойти? И его потянуло к чудным, в странную домовую библиотеку.
Прислушиваясь, не идёт ли по лестнице мать, Герка поднялся на свой этаж и вошёл в Ерошину квартиру.
В комнате громко разговаривали. Кроме Ероши и Альки, там был кто-то ещё. Герка прислушался. И вдруг ноги стали каменными глыбами — ни двинуть, ни шевельнуть.
— А его все Кубышом зовут, — гневно застучал прямо в Геркины уши голос. — Кубыш — от слова кубышка, понимаете? В кубышках деньги прячут. А он раз мальчишка, ну, значит Кубыш.
Герка узнал голос. Это говорил Виктор Башмаков — Башмак, который жил на Дальней улице. Надо было бежать, сейчас же, немедля, повернуться и бежать вниз по лестнице, по двору, дальше и дальше. Но этот голос не только отталкивал, он ещё и держал, как магнит.
— Он всё копит. В автобусах без билета — зайцем! А у родителей на автобус требует. Бабка у них плохо видит, попросит его в магазин сходить, так он сдачу скажет пятьдесят копеек принёс, а сам двадцать сунет. У ребят занимает, а отдавать — фюить! Накопил уже сотню новыми деньгами!
Герку сначала будто облили ледяной водой, а потом кипятком. «Сотню новыми?!» Возмущённые мурашки стаями забегали по спине.
— Новыми? — удивился Ерошкин голос. — Не может быть!
— Может! Ребята видели. Ворует, наверно: на автобусах да на бабке столько не скопишь.
Надо бежать, бежать. Почему же у Герки не двигаются ноги, будто кто-то длинными гвоздями намертво прибил их к полу. Сейчас все трое ребят войдут в коридор и… Или самому ворваться в комнату и разоблачить. Он не ворует! А как разоблачишь? Чем докажешь?
— Дом у них свой, недавно построили, — не унимался Башмак, — а сейчас тётку туда поселили и бабка живёт, а сами уехали. Квартиру получили с удобствами. Обманом, конечно. Отец у них такой, всё умеет. Я спросил, куда уехали, бабка глухой прикинулась. Всё равно найду. В адресный стол пойду и найду.
— А у нас новые соседи, — заговорил Алёша, — мальчишка ничего вроде. Задиристый. Айда к нам, посмотришь. Познакомлю.
И только теперь Герка смог оторваться от пола. Магнит вдруг отпустил его. И он уже не услышал, что Башмак сейчас отказался идти к Алёше. Герка даже не помнит, как очутился во дворе. Чтоб куда-нибудь деться, нырнул в чей-то чужой подъезд.
Утро входило в комнату неслышно и медленно. Сначала оно сделало голубым и потолок, и оконные рамы, и пододеяльники, и вообще всё-всё то, что днём белое. А потом оно подожгло хрустальную вазу, которую Валерия Константиновна всегда ставила на самое видное место в комнате. Ваза гордо засветилась, запылала. А может быть, кто-то на ночь посадил в неё маленькое солнце, и теперь оно проснулось, открыло глаза и глядит оттуда?
Утро веселилось. У него было хорошее настроение, и оно решило разбудить всех, кто ещё не встал. Широкой кистью из солнечных лучей утро пощекотало Геркино лицо. Чернущие глаза открылись и зажмурились. Потом снова открылись и уже больше не зажмуривались. Они недоумённо глядели на столпившиеся стадом посреди комнаты вещи. И вдруг Герка вспомнил всё: как вчера переезжали, как познакомился с чудными, как в Ерошкином коридоре магнитом держал его голос Башмака, как потом весь день бродил по городу и не знал, куда деться, и только, когда стемнело, вернулся в новую квартиру.
Чудных Герка больше не видел. Из разговоров вечером он понял, что Ерошка ушёл с пионерами в поход, а Алёша лёг спать. Ещё он узнал, что у Алёши есть сестра Весна. Это дядя Петя назвал её Весной. Когда дядя Петя первый раз её увидел, она была в ярко-зелёном платье, с золотыми косами и удивительно синими глазами. Настоящая весна, точь-в-точь такая, какой рисуют весну художники. Потом зелёное платье сменилось другим, а косы и глаза остались прежними. И имя Весна осталось. К нему привыкли, и многие жильцы даже не знали, что Весну зовут Милей.
Сейчас Герка лежал и прислушивался к тому, что делалось в соседней комнате и в коридоре. И тут и там топали и разговаривали. В этом доме всё ужасно слышно. Герка понял, что Алёша ни свет ни заря ушёл на рыбалку, хотел позвать с собой его, Герку, но постеснялся стучать, раз не договорились.
Значит, Алёша ещё ничего не знает? Башмак ещё не унюхал, куда переехал Кубыш? Облегчённо вздохнув, Герка встал.
«Весна!» — понял он, когда в коридоре увидел тонкую высокую девочку с синими глазами. Казалось, что на лице-только одни глаза. Конечно, у неё был и рот, и нос, и уши тоже, наверно, были. Но пока что он увидел глаза, такие большие, больше которых не бывает на свете, и такие синие, синее которых бывает только самое синее небо.
А когда она подошла к нему и протянула руку, то Герка увидел, что на лице кроме глаз ещё живёт улыбка. Такая девчачья-девчачья, но ужасно симпатичная. Поздоровались и разошлись.
Выпив залпом стакан молока и сунув в карман несколько баранок, Герка незаметно улизнул из коридора, пока мать не успела дать ему какое-нибудь поручение.
На лестничной площадке было тихо и прохладно. Никого. Три коричневые двери молча глядели на черноглазого мальчишку. И только на одной из них, на Ерошкиной, голубел почтовый ящик. Все ящики подряд теперь висели на первом этаже, чтобы почтальону не нужно было подниматься по лестницам. Был там и Ерошкин второй ящик. А этот с виду пустой висел на двери. Но Герка знал, что ящик не пустой. В нём должен лежать ключ.
А может, ребята всё-таки наврали? Вчера-то он поверил, а сейчас опять засомневался. Неужели, правда, лежит? Посмотрел в чёрные дырочки ящика — не видно. Вместо замка в петлю вложена щепка, чтобы дно не открывалось. Кругом тихо-тихо. Слышно, как орут две мухи на окне, будто ругаются между собой. Осторожно вынул щепку, и тут же дно ящика отвисло, как нижняя челюсть, словно ящик открыл рот. Большой тяжёлый ключ звонко грохнулся на пол. Герка тут же схватил его. Сильно забилось сердце, задрожали руки. «Чего это я?». Положил ключ обратно, плотно закрыл ящику рот и побежал вниз по лестнице. А на ладони всё ещё холодок от ключа. Не тает. Лежит.
«Не наврали чудные. Заходи в квартиру и бери книжки. Здорово!»
Всё медленней и медленней шагается по ступенькам. Ящик, словно огромный голубой глаз, пристально глядит в спину.
«Вот пойду сейчас и возьму книжку. А что? Чудные разрешили. Порядок. Завбиб даже карточку на меня завёл».
Ключ почти неслышно повернулся в замке, и дверь открылась. В коридоре полутемно и ужасно тихо. «Изнутри замыкать или нет?» Не замкнул. Плотно прикрыл дверь.
Комната встретила Герку приветливо, словно улыбнулась ему. Солнце, как и вчера, гуляло по ней хозяином. Открытый балкон. А с него астры кивнули, как старому знакомому, будто поздоровались. Герка медленно пошёл по тёплым солнечным половицам. Шёл осторожно, как по льду без коньков. Подошёл к столу, зачем-то потрогал чернильницу и ручку, словно проверив, настоящие они или нет. Ведь, может, всё это не на самом деле? На столе в коричневой полированной рамке портрет женщины. Она улыбается и весёлыми глазами глядит на Германа. Подошёл к окошку. Анютины глазки подмигнули с балкона.
Тихонечко потянул дверку стенного шкафа. Открылась. В глубине на плечиках два зимних пальто. Одно большое, другое поменьше. На гвозде взрослый пиджак, под ним рубашка. Потрогал. Выдвинул нижний ящик. Новенькие большие ботинки. Поменьше — со сбитыми носами. Один без шнурка. Потерял завбиб.
Вдруг показалось, что кто-то хлопнул дверью. Мгновенно задвинул ящик, метнулся к стеллажу. Нет, никого. Показалось. А сердце бум-бум-бум. Пошёл в коридор, повернул ключ в замке. Потом в кухню. В ванную. Зачем-то трогал вещи, брал их в руки, ставил на место, точно так же, как они раньше стояли.
Откуда-то послышались голоса. Вздрогнул. Потом понял: разговаривали за стеной. Ох, и здорово слышно! Опять вошёл в комнату, но уже смелее. Теперь не казалось, что под ногами лёд, а на ногах нет коньков.
На подоконнике плоская жёлтая коробочка из пластмассы. Будто большой осенний лист залетел в окно и лёг отдохнуть. Что там? Приподнял крышку и… дрогнула рука. Стало жарко и мокро спине, как в бане. Деньги! Прямо перед ним маленькие аккуратные десятки с профилем Ленина. Дрожащими пальцами пересчитал — четыре штуки. Почему-то их страшно было держать. Положил обратно, а пальцы горели, будто только что в руках были не бумажки, а красные угли. Прикрыл крышку.
«Прямо так и лежат. Незапертые. Рассказать дома — ни за что не поверят, да ещё от матери влетит — зачем ходил. Ох, и чудные тут живут!» Торопливо пошёл к двери, даже не глянув на книги. А они провожали его молчаливыми укоризненными взглядами: что ж ты, черноглазый, забыл про нас и ни одну не взял?
Сунул ящику в рот ключ и вставил щепку, чтоб челюсть не отвисла. Никто не видел и не знает, что он ходил в Ерошкину квартиру.
В подъезде столкнулся с белобрысой девчонкой. Она несла большую книжку с портретом Юрия Гагарина.
