Окна дупла, высокие и широкие, готовые дать простор потокам солнечного света, но... Готовность пропадала втуне, поскольку окна были наглухо заколочены досками, а иные даже забаррикадированы тяжеленными громоздкими шкафами, сплошь набитыми книгами. Что касается двери... такому входу могла бы позавидовать любая крепость. Цепи, задвижки, засовы не оставляли возможности проникнуть в жилище извне, а уж замки... каких только на двери не было — и маленькие, с мизинец, и здоровенные, с арбуз величиной, а некоторые и вовсе с тележное колесо.
Дай волю хозяину дупла, он бы, глядишь, обнёс своё жилище крепостным рвом с подъёмным мостом, как положено.
Лицезреть обитателя пока что невозможно по целому ряду причин. Прежде всего, из-за тьмы кромешной, царящей внутри. Но не только поэтому. Несчастный хозяин изловчился устроить себе укрытие внутри своего сверхукреплённого жилья — на дне комода. Само собой разумеется, под книгами. Оттуда доносятся его робкие, удручённые и удручающие вздохи... Да что тут говорить — боится бедняга. Дрожит, трясётся от страха. Он боится. Боится не просто так, вообще и в общем, — боится, как ни одна живая душа отродясь не боялась.
Боится непрерывно, непрестанно, и ночью, и днём. Отчего, почему — бог весть! Даже имени его никто не помнит. Так и зовут: Трусишка.
В давние времена, когда о чудищах в Роще и слыхом не слыхивали, у Трусишки, конечно же, было своё, вполне достойное имя. (Иными словами, тогда ещё он не был трусливым обывателем.) Его знали и почитали, причем очень. А он, в свою очередь, любил Рощу с её бузиной, боярышником и шиповником, любил сыроежки после дождя и многое другое. Ему нравилось по ночам любоваться далёким светом звёзд, а днём присесть на поросший мхом пенёк и погреться на солнцепёке. Нравилось разделять эти свои привязанности с другими обитателями Рощи — ведь одному и радость не в радость. Но всё же главной его любовью были книги. Слава его превосходной библиотеки докатилась до самых отдалённых лесов и перелесков, и кто бы ни проходил через полянку, считал своим долгом потешить его новой книжицей.
Хотя во всех легендах, былях, сказках и сказаниях повествовалось о разном, в одном все они совпадали: под конец каждой истории торжествовало добро, одерживая верх над злом, — как тому и положено быть.
Взять, к примеру, сказание о храбром рыцаре по прозвищу Недомерок (из числа моих самых любимых, потому с него и начинаю!). На вид маленький-захудаленький, одним щелчком пришибёшь, а как понадобилось избавить своё царство-государство от страшной напасти — драконов многоглавых, тут-то наш герой и показал себя. Как пошёл поганые головы направо-налево отрубать, отсекать — только успевай горкой складывать. Этакий урожай не каждый рачительный хозяин к Петрову дню соберёт!
А история про сиротку Скромницу чего стоит! Сонмище ведьм замыслило беззащитную девицу со свету сжить. Уж и котёл притащили, чтобы бедняжку в кипятке сварить, а Скромница все их хитроумные планы нарушила. Попадали злые колдуньи в собственный котёл — вот и получилось ведьмовское варево. А уж кто бы мог подумать, ведь и сила, и коварство — всё на стороне злодеек было, ан нет, не вышло по-ихнему!
Сказки про Недотёпу, гномика, который в горном руднике трудился усердно, слышали? Маленький, да удаленький — одной левой тыщу сто одиннадцать чудищ положил, чтоб неповадно было в рудник соваться. Уж как нечистые у него пощады просили — нет, не уступил Недотёпа, покуда со всей пакостью не расправился.
После обеда Трусишка с друзьями чаевничали — на полянке, меж красавцев дубов. Застилали большой деревянный чурбан белокипенной, накрахмаленной до хруста скатертью, из белоснежного чайника струился в белые чашки ароматный золотисто-зелёный хвойный чай. Позвякивали серебряные ложечки, сыпались в чай мелкие бусинки сахара, капал душистый лимонный сок.
Один только Странник, закадычный старинный приятель Трусишки, норовил плеснуть себе в зелёный чай молока — пристрастился, вишь, к заморской моде, но никто не ставил ему это в вину. Друзья с наслаждением прихлёбывали чай и вели за столом неспешную беседу. Разговор шёл сплошь о делах приятных: о том, как покрасивее подровнять кроны деревьев, в какую сторону проложить кротовые ходы, стоит ли затевать влажную уборку, если вчера всю пыль дождём прибило, куда, в какие края податься странствовать и тому подобное. Наконец дело доходило до занимательных историй. Обычно между первой и второй чашками чая обитатели Рощи спрашивали Трусишку — который (не устаю повторять!) тогда ещё не был Трусишкой, — не принесёт ли он книгу и не почитает ли вслух. Владелец библиотеки уточнял, что бы им хотелось послушать. Нам без разницы, всё интересно, — звучал ответ. Ну, а всё же? — настаивал Трусишка. Во всём полагаемся на тебя, отвечали остальные. Словом, какое-то время раскланивались, расшаркивались друг перед дружкой, как водится в приличном обществе, а затем Трусишка приносил книгу — каждый раз новую, ведь библиотека у него была обширная, сказок да историй хватило бы до скончания времён. И начиналось чтение. Голос чтеца, бархатный, полнозвучный, переливался как мелодия и действовал умиротворяюще. Рассказ сменялся рассказом, пока солнце не садилось за горизонт. К тому времени драконьи головы успевали сложиться горкой, назойливые чудища в руднике были изрублены в мелкое крошево, а в котле булькало ведьмовское варево.
Да-а, славные были денёчки!
Но мало-помалу всё изменилось. Не враз, не в одночасье, а исподволь, постепенно. Сперва стали просачиваться слухи, будто бы то тут, то там появляются чудовища. Путники, что с котомкой через плечо и с резным посохом в руках проходили мимо Рощи, сказывали, будто попадались им чудища — то на тропке лесной, то в дальнем подлеске. А теперь уж, говорят, видели их поблизости. Расплодились повсюду.
Трусишка — хотя и не радовался этим слухам, но и страху пока что не поддавался, будучи уверен, что чудищ рано или поздно потеснят и загонят обратно в их логова. Зло должно быть наказано — как в книжках говорится.
Проносились через Рощу отряды славных рыцарей, готовых вступить в бой с чудовищами. Обитатели Рощи выстраивались в ряд вдоль тропы и пригоршнями сыпали к копытам коней цветочные лепестки. Рыцари с грозными криками и бравым посвистом рвались в битву, латы их под лучами солнца ослепительно сверкали, султаны на шлемах задорно колыхались на свежем ветру, а щиты были украшены гербами и девизами, внушающими уверенность в победе.
Например такими:
Нам не страшен злой дракон.
Мы его прогоним вон!
Или вот такими:
Чудищ нечего бояться,
с ними надобно сражаться!
Но герои не возвращались с победой, как в сказках сказывается. Зато чудища неудержимо расползались по всему свету.
Шло время, и у Трусишки зародились подозрения. Неужели миропорядок, в незыблемость которого он свято верил, пошатнулся? Вдруг да над чудищами не удастся взять верх? В сказках добро всегда торжествует над злом. А в жизни?
Все реже являлся он к белоснежному столу на чаепития с друзьями, да и читал вслух лишь изредка. Страх овладевал им.
А чудовища постепенно стали проникать в Рощу. Видеть их вроде бы не видели — пока что, — но чувствовать... да, их присутствие ощущалось. Поначалу Трусишка успокаивал себя тем, что страхи ему лишь мерещатся, хотя и сам был в том не уверен.
Ему всегда нравилось слушать радио. Старенький приемник звучал на редкость задушевно. Наш герой с наслаждением крутил рычажочки, ловя передачи из больших и малых дальних лесов, радующие по вечерам дивной музыкой и занятными историями. Но поскольку теперь он все реже вылезал из дупла и все больше времени проводил у радиоприемника, Трусишка не мог не заметить, что передачи стали не те. Дикторы-чудовища заполонили эфир, а новости одна другой кошмарнее шли сплошным потоком. Дальние станции смолкали одна за другой, а от чарующей музыки и занятных историй остались лишь воспоминания. Постепенно чудища целиком захватили эфир.
Неудивительно, что обитатель дупла съёжился-скукожился, спина его сгорбилась, а звучный голос потускнел и сделался дрожащим. Именно в эту пору Достойный Обитатель Рощи, пользовавшийся всеобщим уважением и любовью, известный своей храбростью и порядочностью, обладатель честного имени и обширной библиотеки превратился в Трусливого Обывателя.
Однако надежды он не терял. «Рано или поздно, — думал он про себя — все пройдет как дурной сон». Старый, закадычный его приятель Странник, на пару с которым им не раз доводилось путешествовать раньше, не выдержал гнетущей обстановки: привязал к ногам листья подорожника и побрёл куда глаза глядят. А Трусишка с замиранием сердца ждал, когда же птаха славка, служившая в Роще почтальоном, принесет весточку от друга. Письмо наконец пришло, но лучше бы уж вовсе не приходило! Славка на лету бросила послание к краю дупла и полетела дальше по своим делам. А Трусишка с надеждой в сердце вскрыл печать трясущейся рукой — руки теперь тряслись постоянно.
