Я уже три дня любила Кошкина. На четвертый день подруга Таня мне сказала:
— Видела объявление? Состоится диспут «Что такое любовь?» Только для старшеклассников.
— Давай мы с тобой тоже сходим, — попросила я Таню.
— Ты любишь Кошкина — ты и иди, — сказала Таня.
Но все-таки я ее уговорила. Народу в актовом зале было много.
— А эта мелочь куда? — сказал длинный старшеклассник в очках, обращаясь к нам.
— Мы не мелочь, — достойно ответила Таня.
— Нам очень нужно, — сказала я.
— Пусть идут, послушают, — сказал второй старшеклассник, — раз уж им очень нужно.
И нас пропустили.
Доклад делал учитель литературы Роберт Владимирович. Он преподавал в старших классах. Роберт Владимирович был безумно красив. Все девочки нашей школы, а также соседних были влюблены в него. Так мне сказала сестра Дуся, которая училась в соседней школе.
Вначале Роберт Владимирович говорил о международном положении, потом об успеваемости и наконец перешел к вопросам любви. Из его доклада я поняла одно: что надо знать, кого любить и за что любить. Он привел несколько примеров из жизни и литературы.
— А сейчас я отвечу на вопросы, поступившие в письменном виде, — сказал Роберт Владимирович. Он развернул бумажку и прочитал: «Скажите, пожалуйста, можно ли девочке первой признаться в любви?»
По залу прошел шум.
— Я никогда не признаюсь первой, — сказала Таня. — А ты?
Я ждала, что скажет Роберт Владимирович. Он знает, можно или нельзя. Наконец шум утих, и Роберт Владимирович сказал:
— В литературе описывались такие случаи. Известная вам Татьяна Ларина написала письмо Онегину. «Я б никогда не знала вас, не знала б горького мученья!» — продекламировал он. Мне письмо Татьяны к Онегину читала Дуся, оно произвело на меня большое впечатление. — Но Онегин не понял Татьяну, — продолжал Роберт Владимирович. — В наше время каждая девушка может признаться в любви юноше, она вправе строить свою судьбу сама.
Я тоже решила строить свою судьбу сама. Тут же, на диспуте, я написала Кошкину записку: «Я люблю тебя, Кошкин, за твою смелость и отвагу. Жду ответа».
— Передай Кошкину, — сказала я подруге Тане. — И поклянись хранить тайну.
Таня меня осудила, но поклялась.
На следующий день я шла в школу в большом душевном волнении. Первым был урок русского языка. С Кошкиным мы два раза встретились взглядами. Сердце мое билось.
Лидия Павловна вызвала Кошкина отвечать, и он, когда проходил мимо, бросил мне на парту записку. Я развернула ее и прочитала: «Я давно тебя люблю за душевную чуткость. Согласен дружить. С приветом. В. Кошкин».
Кошкин меня любит! Я показала записку Тане.
— Я сразу поняла, — сказала Таня. — Он тебя всегда за косу дергал.
Между тем Лидия Павловна продиктовала Кошкину предложение, и он записал его на доске: «Маруся ни на что не жаловалась, только день ото дня худела». Кошкин слитно написал «ниначто», Лидия Павловна опять поставила ему тройку и очень огорчилась. Кошкин тоже огорчился. От огорчения он даже нос мелом вымазал. Все засмеялись. А что тут смешного?
Хорошо, если б сейчас выскочила еще одна мышь и Кошкин бы снова проявил свою отвагу и мужество. Лидия Павловна заплакала бы от счастья, что в 5 «В» классе есть такой смелый ученик, а я бы снова написала стихотворение. Но мышь не выбегала, и Кошкину негде было проявить свои душевные качества.
Я думала, что после уроков мы вместе с Кошкиным пойдем домой и обо всем поговорим. Но Кошкин ушел, не сказав мне ни слова. На следующий день он меня вообще не замечал. И за косу не дергал. После того как Кошкин поймал мышь, он вообще стал очень серьезный и в перемену не бегал по коридору, а ходил руки за спину.
Неужели меня Кошкин за что-то разлюбил? Но я ни на что не жалуюсь, лишь худею день ото дня. И, возможно, умру. Умру где-нибудь в глуши. И вот тогда-то, перед смертью, я напишу ему прощальное письмо. И он в отчаянии прискачет ко мне на коне. Но поздно. Я уже умерла. Он падает на колени и горько рыдает. Бедный Кошкин! Мне его стало так жалко, что я решила тут же написать ему записку: «Кошкин, я тебя по-прежнему люблю за смелость и отвагу».
Таня передала записку Кошкину, а на следующем уроке передала мне — от Кошкина. Он написал: «Я тоже тебя люблю».
После уроков я ждала Кошкина на углу. Он подошел ко мне и спросил:
— Ты чего тут стоишь?
— Тебя жду.
Кошкнн удивился:
— А чего меня ждать?
— Мы же с тобой дружим, — сказала я, — вот я тебя и жду.
Кошкин опять удивился. Тут я засомневалась, дружим ли мы с Кошкиным, и спросила его об этом.
— Дружим, — твердо сказал Кошкин. — Я же тебе сообщил.
— Если дружим, мы должны с тобой разговаривать.
— О чем?
— Обо всем.
Кошкин сказал:
— Тогда приходи учить уроки, будем вместе повышать успеваемость.
Дома я взяла необходимые тетради, сложила в портфель. Дуся сразу заприметила. Говорит:
— Куда это ты собралась?
— Пойду, — говорю, — уроки учить к Кошкину.
— А, — сказала Дуся, — это тот самый, которого ты любишь?
Как Дуся догадалась, что я люблю Кошкина?
— Мы с ним дружим, — сказала я.
— Он еще тигра не поймал? — спросила Дуся.
Я ничего не ответила на ее насмешливый вопрос, но как бы Дуся удивилась, если б Кошкин на самом деле поймал тигра! Вся школа бы сбежалась смотреть, а смелый Кошкин стоял бы рядом с тигром и гладил его. А тигр бы при этом мурлыкал. Это было бы вполне возможно, если б мы жили в джунглях.
— Быстрее возвращайся, — наказала мне Дуся.
Кошкин молча открыл мне дверь и еще долго молчал. Потом мы сели учить уроки.
— Ты учи русский, а я буду задачу решать, — сказал он.
— Давай вместе задачу решать.
Кошкин промолчал. И пока мы учили уроки, словом не обмолвились. Правда, учил-то один Кошкин, а я никак не могла сосредоточиться, все время ошибки делала. Наконец Кошкин выучил уроки, и я пошла домой. Я попросила у него на память фотографию. Он мне ее подарил и подписал: «М. Веткиной от Валентина Кошкина».
На фотографии Кошкин сидел в кепочке, облокотившись на спинку стула. Смелость и отвага были написаны на его лице. Дуся увидела фотографию и сказала:
— Я же говорила, что он толстый.
Я очень обиделась на Дусю. Хорошо, если б Кошкин спас ее, например, от наводнения или вытащил на руках из горящего дома. Тогда бы Дуся поняла, что Кошкин смелый, отважный и благородный человек.
А через два дня в нашем классе произошло событие, после которого о Валентине Кошкине передали по школьному радио. На классном собрании он встал и сказал:
— Я беру обязательство учиться только на «хорошо» и «отлично», а также подтягивать отстающих. Нужно думать не только о себе, но и обо всем классе, о чести школы, района!
«Кошкин — наша гордость!» — сказали по школьному радио.
Двоечник Капустин не поддержал Кошкина, после чего Кошкин снова выступил на собрании и сказал, что берет Капустина на поруки.
Со мной Кошкин по-прежнему разговаривал редко, но твердым голосом.
— Мы с тобой дружили и будем дружить, — говорил он.
Но внезапно наша дружба с Кошкиным оборвалась. Кошкина не стало.
Он уехал в другой город. Родители уехали, а он, естественно, с ними. В нашей стенгазете появилась заметка, которая называлась «Всегда с нами». В ней говорилось о том, что Кошкин навсегда останется в нашей памяти.
С тех пор о Кошкине я ничего не знаю. Только фотография напоминает мне о нем.
Началось все с того, что я уснула на уроке истории.
— И вот Мамай двинулся со своей ордой на Русь, — сквозь сон доносится до меня голос Марьи Степановны. — А русских князей раздирала междоусобица.
Голос Марьи Степановны все дальше, глуше. И передо мною уже не Марья Степановна, а Мамай.
Он смотрит на меня своими раскосыми глазами, смеется страшным смехом и кладет свою тяжелую руку мне на плечо. И вся его дикая орда хохочет.
«Сколько лет длилось татаро-монгольское иго?» — спрашивает Мамай, подмигивая левым глазом. И снова хлопает меня по плечу.
Я просыпаюсь.
— Так сколько лет длилось татаро-монгольское иго? — спрашивает меня Марья Степановна.
Класс хохочет. А я молчу.
— Эх, Веткина, Веткина! Неужели ты не знаешь, сколько лет длилось татаро-монгольское иго?
Я молчу, полная ненависти к Мамаю.
— Или ты все знаешь и тебе неинтересно ходить в школу и изучать историю нашей Родины?
Я молчу. Марья Степановна нервничает, и даже моя подруга Таня нервничает и толкает меня локтем.
— Может, ты что-нибудь скажешь? — просит Марья Степановна.
Я начинаю думать, что бы мне сказать. И ничего не могу придумать. В моих глазах стоит завоеватель Мамай.
