— Мы слишком надолго оставили тебя одного, Маноло, — сказал один из них.
— Давно пора, чтоб ты сам увидел, как надо поступать, если что-то бежит на тебя.
— Давно пора тебе увидеть первую корриду.
— Посидишь с нами у заграждения, это и будет твой первый урок.
— Сегодня!
До начала корриды оставалось полчаса. За это время шестеро мужчин отчаянно пытались рассказать Маноло всё, что они знали о бое быков. Но чтобы пересказать то, что они знали, потребовался бы не один день.
— Евангелистов было четверо, — сказал один из них. — Но чтобы записать всё, что надо знать о бое быков, хватило одного человека.
— Ты должен прочитать пятитомный труд Альфонсо Кастильо «О быках и мужчинах, с ними сражавшихся».
— Мальчик чересчур мал, чтобы читать Кастильо.
— Я много читаю, — робко вставил Маноло, не желая, чтобы его сочли чересчур маленьким.
— Пока просто слушай нас. Слушай и учись.
— В древние времена, особенно на Крите, разводили сильных и храбрых быков. Известно, что с такими быками стравливали львов. Позже человек стал меряться ловкостью с бычьей силой. Но в античную эпоху не было ни таких свирепых, ни таких больших быков, как испанские.
— Вначале, сотни лет назад, когда в Испании начал развиваться бой быков, это было развлечение только для дворянства. В результате тщательного отбора в быках развилась та необычайная храбрость, которой совершенно нет у других бычьих пород — только у тех, что происходят с нашего полуострова. Их отбирали за отвагу, а выбраковывали за миролюбивый нрав и трусость. Сейчас боевой и ручной быки схожи не больше, чем волк и комнатная собачка.
— После мы расскажем тебе, как различаются быки. У каждого есть свои особые свойства. Когда-нибудь, увидев входящего на арену быка, ты сможешь сказать или хотя бы догадаться, как он будет вести себя на протяжении битвы.
— Это займет время, но ты научишься.
— Ты научишься определять, чем быки отличаются и как надо обходиться с каждым, не только по правилам корриды, но и учитывая слабые и сильные стороны быка.
«Знал ли это мой отец?» — задумался Маноло. Знал ли его отец всё, чему он только должен научиться? Как будто прочитав его мысли, один из мужчин сказал:
— Когда твоему отцу было столько, сколько тебе сейчас, граф де ла Каса уже многому его научил. А чему он не научился от графа, его учил сам Альфонсо Кастильо.
— Вот бы Кастильо приехал в Арканхело и поговорил с мальчиком!
— Он не приедет. Он не ходит на корриды и ни с кем не говорит о быках. С самой смерти Хуана Оливара.
— Мы бы могли ему написать.
— Он не ответит.
— Мы теряем время. Мальчик всё ещё ничего не знает, он войдёт на бычью арену как турист.
— Будет жалеть зверя и вздрагивать при виде пикадора.
Они засмеялись, но потом посерьёзнели опять.
— Когда-то fiesta brava[2] была дуэлью человека и зверя. Сейчас это неравный бой. Во-первых, быки гораздо мельче.
— Во-вторых, им часто подпиливают рога.
— Этого мальчику рассказывать не надо. Его быкам рогов не обточат.
— Что значит подпиливать рога? — спросил Маноло.
— Это преступление, на которое идут некоторые трусливые матадоры. Они заставляют служителей ганадерий укорачивать быкам рога, так что когда тот целится, то бьёт мимо. Храбрый бык сражается с другими быками на пастбище до того, как его пригонят на арену. Он умеет использовать рога, как боксёр — кулаки. Он целится и оценивает цель по длине своего оружия. А если оружие укоротить, он промажет точно на отнятую длину.
— Он всё ещё может боднуть тореро, но это будет куда менее опасно, чем если бы рога оставались нетронутыми.
— А заметно, когда рога подпилены? — спросил, передёрнувшись, Маноло.
— Туристы не замечают. Надо быть туристом, чтобы такого не заметить.
— Но тогда, — перебил Маноло, — что бывает матадорам, которые так делают?
— Штраф платят. Но те трусы, что дерутся с подпиленными быками, обычно прекрасно могут позволить себе эту трату.
— Довольно об этом. Как я говорил, сегодня в корриде меньше дуэли и больше искусства. У быка всё ещё есть сила, смелость и рога в качестве оружия. Человеку сила не нужна, но нужно немало храбрости, умение и изящество. Он подставляет тело под удар животного в тысячу фунтов весом и должен знать, как направить этот удар мимо своего тела. А в момент истины, когда он должен убить, он стоит один, открыв грудь рогам. И если эти рога дернутся вверх в этот самый миг — они вгонят в него смерть. Потому что рана в грудь почти всегда смертельна.
— Если он убивает честно, без обмана, то рискует, что удар придётся именно в грудь.
— Но некоторые обманывают. Когда так бывает, это видят все; даже туристам видно, что происходит обман.
— Не жди равной битвы. Бык должен умереть. Только иногда, очень редко, бык остаётся в живых. Если он вышел на арену и остался жить, причина может быть одна из двух: или он слишком труслив и, обесчещенный, встретит смерть вне арены, или же — так храбр, что и тореро, и зрители хотят сохранить эту необычайную храбрость в его потомках.
— Человек может жить и умереть по тем же причинам. Если он храбр — он, возможно, умрёт; если же он трус — то, может, и будет жить, но это жизнь в позоре. Или он может быть только ранен, как из-за храбрости своей, так и из-за ее недостатка.
— Ты должен помнить, что одной смелости мало. Тореро должен знать и понимать противостоящее ему животное. Каждое животное.
— Учиться придётся много, Маноло, но изучать ты будешь благороднейшее из всех животных. Нет прекраснее зрелища в животном царстве, чем взрослый бык в действии. По храбрости, гордости, величию и силе он не сравнится ни с кем другим.
Насколько видел Маноло, шестеро мужчин куда больше интересовались быками, чем людьми, которые сражались с ними. Что же до остального, у него кружилась голова от множества новых сведений. Голоса мужчин, казалось, сливались в один всё более настойчивый голос.
— Те, кто любит корриду, делятся на три группы. Есть туристы, которые не знают ничего или почти ничего. Это не обязательно иностранцы, они могут быть и испанцами, которые попадают на корриду раз или два в жизни. Ещё есть тореристы. Им интересен только тореро. Некоторые любят тех, кто красиво смотрится в костюме света; некоторые — тех, кто проделывает красивые и бессмысленные фасонные выпады, не выказывая ни умения, ни храбрости. И наконец, есть тористы, такие, как мы, — те, кто любит быков. Мы ценим только чистое искусство — способности быка и то, как его действия отражаются на умении тореро. С тех пор, как умер твой отец, нам почти не на что смотреть. Умирает коррида. Кто-то должен её воскресить.
Шесть пар глаз уставились на Маноло. Он почувствовал, что в каждой паре светилась та же надежда: что он, Маноло Оливар, однажды вернёт корриде искусство своего отца, — и опустил глаза в смятении и страхе, потому что чувствовал, что их надежды никогда не воплотятся в жизнь.
Когда они вошли, было пять часов дня и светило яркое солнце. Первое, что увидел Маноло, была не толпа, а большой песчаный круг, наполовину освещённый, наполовину тёмный. Пустой и тихий. Потом он увидел людей. Толпа была многоцветной и шумной. Люди ждали. «От них никуда не уйти, — подумал Маноло, — кроме как на спокойный и ровный песок». Ещё до того, как сесть, он уверился, что если отец когда-нибудь и боялся, то не сражения с быком, а этого кольца ждущих людей.
Маноло сел в окружении шестерых мужчин, гак что их было по двое с каждой стороны, а ещё двое позади. Он почувствовал, что в животе у него что-то сжимается, а горло пересыхает, и понадеялся, что на этот раз не боится, а просто волнуется. Он внимательно слушал мужчин, объяснявших ему, что именно он сейчас увидит, и надеялся, что они не узнают, насколько немыслимо для него, Маноло Оливара, стать хоть немного таким, как отец. По крайней мере, он надеялся, что они не узнают об этом прямо сейчас.
— Не вздумай жалеть быка.
— Он будет сражаться за свою жизнь и умрёт: в битве. Если бы ему дали выбор, он выбрал бы именно такую смерть: в страстном сражении, а не на какой-нибудь несчастной бойне, где он не сможет защищаться.
— И лошадей не жалей. Это неизбежное и уродливое зло.
— Бык должен боднуть что-то твёрдое, иначе не бросится на мулету. И еще он должен устать и опустить голову. Для этого и нужны лошадь с пикадором.
— Но помни: важнее всего бык. Следи за каждым его движением. Он — оркестр; тореро — только дирижер.
— Человек должен удерживать позицию. Ему нельзя убегать, как ты убежал от машины.
