— Наверно, оттого, — говорю, — что у пчелы нюх очень сильный!
— Наверно, оттого, — говорит Санька, — что пчела очень глазастая! У неё два больших глаза да три маленьких!
— Всё верно, — говорит садовник дядя Гриша. — И запахи пчела лучше нас различает. И видит зорче. Вот солнышко тучами закрылось, а пчела его видит. И память у неё хорошая. Не забудет дорогу к дому. Только, кроме этого, ещё отгадка есть.
— Какая?
— Улей-то для пчелы — дом родной... А разве свой родной дом с чужим перепутаешь?
Что едят цыплята?
Я бы раньше ни за что не догадался. Они едят:
и варёную картошку,
и рубленую свёклу,
и тёртую морковку,
и ячмень едят,
и овёс...
А ещё глотают речной песок и гладкие камешки!
Зубов у цыплят нету, жевать нечем. Они камешков наглотаются, и камешками зёрна перетирают.
В общем, жуют пузечком...
У нас на колхозной ферме цыплят много. И они целую кучу песка и камешков съели.
Мы им ещё принесли.
Вку-усные камешки!
Идём с дедушкой из леса, и вдруг дождик припустил. Куда бы спрятаться?
Пригнул я голову — и скорей назад, на опушку. Сунулся под берёзу — капает! Перебежал под осинку — всё равно льётся!
А дедушка стоит под невысоким деревом. Трубочку свою курит. И видно — ни одна капля не попадает на него, будто он под настоящей крышей.
— Дед, что это за дерево?
— Запомни. Называется — вяз. Глянь, какие листья...
И пригнул веточку.
На ней листья зубчатые, и так они плотно сидят, так хитро разместились, что ни одного просвета. Впрямь, будто сплошная зелёная крыша.
— Деревья-то все разные, говорит дед. — Одно любит в тени расти. Другое — на открытом месте. А вяз особенно любит солнышко, и листья так развернёт, так разместит, чтоб ни лучика не пропустить.
— Значит, у него для солнышка такая крыша?
— Для солнышка. Но и от дождя можно спрятаться!
Вышел я из дому, а над всей нашей деревней — дым. Не пожар ли начался?
Побежал смотреть.
А дым, оказывается, валит из колхозного сада. Ночью стукнул заморозок, и, чтоб деревья не пожгло, наш садовник развёл костры.
Окутались дымом деревья, будто в пуховые платки завернулись. И перетерпели холодную ночь.
Сейчас догорают костры.
Солнышко выглянуло, воздух теплеет. Звенят в саду пчёлы, перелетают с одного розового цветка на другой.
Садовник дядя Гриша посмеивается:
— Это они считают, сколько яблок уродится в саду!
Я спрашиваю:
— Ну и сколько?
— Да вот, — говорит, — уже неделю считают, а сосчитать не могут...
Вот будет у нас урожай!
Есть у нас коза Матрёна.
Я уже этой Матрёны не боюсь, хотя она очень рогатая и нахальная. Чуть зазеваешься, она тебе и наподдаст... Исподтишка действует.
Дедушка говорит:
— Отведи Матрёну к оврагу. Привяжи, пусть пасётся.
Нашёл я на дворе колышек. Забил его в землю, привязал Матрёну.
Через неделю смотрю — из колышка, забитого в землю, показались живые веточки с листьями!
Начал расти колышек!
Дедушка говорит:
— Это ива... Очень живучее дерево: сучок воткнёшь — сразу начинает расти.
Я поглядываю на веточки с листьями, радуюсь. Надо же — из мёртвого колышка вырастет дерево. Как в сказке!
Через неделю смотрю — снова голый и мёртвый колышек... Пропали веточки, листья исчезли.
Дедушка говорит:
— Не сообразил, куда они девались?
— Не-а!
— Матрёна съела.
К бабушке моей пришла напуганная соседка Зина, Она птичницей работает.
— У нас, — говорит, — несчастье!
— А что стряслось?
— Да индюшата заболели. Есть не хотят!
— Давай поглядим, — сказала бабушка.
Я тоже за ними увязался. Мне интересно — как собирается бабушка лечить индюшат?
По дороге бабушка расспрашивает:
— Когда вылупились?
— Утречком.
— Чем кормите?
— Кашей на простокваше. И яйцом варёным. Только не хотят!..
На ферме, в отдельной загородке, под электрической лампой сидят индюшата. Сбились в кучку, попискивают. Жалобно-жалобно, будто хнычут.
Перед ними на чистых дощечках каша разложена.
— Где это видано, — бабушка говорит, — отказываться от каши на простокваше?
Взяла в руки индюшонка, посадила перед дощечкой, согнутым пальцем постучала по дощечке: тюк-тюк!
Насторожился индюшонок. Головой завертел.
Бабушка опять согнутым пальцем по дощечке: тюк-тюк.
Тогда индюшонок тоже попробовал тюкнуть. Разок, ещё разок... И вдруг как застучит по дощечке! Как начнёт клевать!
— Ну, подсаживайте к нему остальных, — сказала бабушка. — Теперь все научатся кашу есть.
Нашёл я в канаве дубочек. Махонький!
Кривой прутик, на нём два листа, как зелёные ладошки.
Пожалел и его. Не вырастет здесь, думаю, затопчут его или коза Матрёна съест.
Говорю дедушке:
— Выкопаю этот дубочек и пересажу, хорошо?
— Хорошо, Только дуб пересадки не любит. Копай глубоко, чтобы корешки не порвать и не повредить. Сил не жалей!
А какие тут особенные силы нужны? Это не дерево ещё. Даже не хлыстик. Почти травника.
Нажимаю ни лопату, откидываю землю от дубочка. Много земли откидал, а корень в глубине сидит, не показывается.
Нажимаю на лопату, большую яму вырыл, а корень не кончается, уходит вглубь.
Вот я уже по колени в яме очутился, на руках мозоли набил. Устал, и лопата сделалась тяжёлой...
А конца корню не видать.
Пришёл дедушка, взял у меня лопату, принялся копать сам.
— Дед, зачем такому махонькому дубочку такой длинный корень?
— Чтобы стоять крепко!
Майские жуки обгрызают листочки на деревьях. А личинки майских жуков, жирные гусеницы такие, обгрызают у деревьев корни.
В общем, вредят как могут.
Мы этих майских жуков ловим хитрым способом.
Рано утречком, пока ещё прохладно, жуки не летают. Сидят на молоденьких берёзках, оцепенели.
Тряхнёшь деревцо — и жуки вниз посыплются, только собирай.
Вот мы их собираем в ведро, а один мальчишка взял жука и привязал на ниточку. Поиграть захотел.
Жук согрелся, ожил, попробовал взлететь, а ниточка не пускает.
Крутится жук на ниточке. Мы хохочем, нам весело.
Вдруг дедушка как крикнет:
— Сейчас же бросьте! Нашли забаву!
Мальчишка, который жука привязал, даже обиделся.
— Это же вредитель, — говорит.
— Знаю, что вредитель!
— Чего же вам жалко?
— Мне, — отвечает дедушка, — тебя жалко!
— Меня?!
— Тебя. Хоть ты не жук, а человек.
— Чего же меня жалеть, если я человек?
— А разве будет хороший человек кого-нибудь мучить для забавы? Даже таких вот жуков. Даже вредителей!
Мы ходим ухаживать за телятами. И Нина Петровна, телятница, нам сказала:
— Вы их не пугайте, пожалуйста. Не сердите, не обижайте!
Мы говорим:
— Что вы, Нина Петровна, разве мы обидим!
— А это, — говорит, — можно сделать нечаянно. Сам не заметишь, как обидел... Вот, — говорит, — бывает корова злая, бодливая. Или такая, что всего пугается. Или нервная очень, беспокойная. Замечали небось?
— Замечали.
— Пастух обижается на таких коров. А обижаться не надо, эти коровы — несчастные.
— Даже самая бодливая — несчастная?
— Даже самая бодливая.
— Так она же бодается!
— А почему? Растили бы её нежно, ласково, так и выросла бы она ласковой... Ей бы и в голову не пришло бодаться!
Ходишь в лес и всякий раз удивляешься: «Ага, раньше я этого не заметил! Ага, этого не видел! И это пропустил!..»
Вот полянки в лесу. Самые обыкновенные. Похожи одна на другую, как сёстры-близняшки.
Но если почаще наведываться, то заметишь, что полянки- то не близнецы: совсем не похожи друг на дружку.
Они разноцветные.
На первой, окружённой старыми елями, распустились незабудки, и стала полянка голубым голубая.
На второй, солнечной поляне, расцвела липкая голенастая гвоздика, и стала вся полянка румяно-розовая.
Третья полянка — белая от ромашек.
