*
Веселее жизнь пошла у Егорки, дело нужное и полезное появилось. Выучился ложки резать. Маленькие с витым стеблем и росписями веселыми — для ребятишек, большие с медведем резным — для мужиков, самые большие половники с яркими узорами — для хозяек, а на всю семью — солоницу с богатой резьбой и откидной крышкой. Соль на Руси уважали, на самое почетное место солоницу ставили.
Из других деревень про Егорку прослышали, приходить стали за его ложками, ковшами и солоницами. Никакой платы он не брал, так отдавал. Но однажды осерчал на него дед из соседней деревни.
— Что ж ты, — говорит, — от моего меду отказываешься? Ты ведь не для себя ложки-то режешь? Так и я не для себя ульи держу. Ты погляди на пчел: одна цветок разведывает, другая мед с него по капельке тащит, третья соты лепит, четвертая улей прибирает. Все друг для друга стараются. И человек так же должен.
С каждым годом все больше и больше народу к Егорке приходить стало. Теперь уж не просто берут то, что он сделает, а свое заказывают. Кому блюдо праздничное для пирогов вырежи, кому ковш трехведерный корневой, из корня, значит, а кому сундучок для приданого.
Иной раз столько заказчиков набьется, что, того и гляди, избушку развалят.
— Может, нам новую избу срубить, а, бабушка? — спрашивает как-то Егорка.
— А чего ж, сруби. Отец твой тоже сам рубил.
Стал Егорка крепкие сосновые бревна припасать, чтоб изба теплая была. Не для лета ведь изба рубится — для зимы.
Место на пригорке облюбовал, хотел уж было за работу приниматься, да бабушка велела погодить чуток.
— Выкопай-ка, — говорит, — четыре ямки, где у тебя углы будут. Узнать надо, не занято ли это место чертом?
Удивился Егорка, но ямки выкопал. Бабушка Акулина в каждую ямку по деревянному стаканчику воды поставила и краюшкой хлеба накрыла. Наутро посмотрели — ничего не опрокинуто. Значит, свободное место, можно строить. Одному вовек бы Егорке избу не поставить, полдеревни помогать пришло. Топоры застучали, полетели веселые стружки, смолой запахло, На глазах изба поднимается. А дед Афанасий на завалинке сидит, бабушку Акулину подзуживает:
— Избу крой, песни пой, а шесть досок на гроб припасай.
— Ну и припасай, коли помирать собрался. Это дело попроще, чем избу-то ставить. Лег, зевнул и ножки протянул.
К вечеру последний, пятнадцатый венец избы вывели и стропила поставили. В языческую старину у входа дома зарывали конский череп. Он оберегал от злых духов и был выкупом за срубленные для строительства деревья. Теперь же черепа не зарывали, но, по обычаю, Егорий на другой день вырезал из дерева голову коня и на конце верхней балки крыши укрепил. Оттого она до сих пор коньком называется.
Потом бабушка кота в избу пустила. Он проверить должен, не влезла ли туда нечистая сила. У кошек нюх на нее, если учует, начнет лапой в воздухе ловить. Ну, Терентий вошел степенно, по-хозяйски все проверил, все углы обнюхал, ничего не обнаружил и повалился на пол по стружкам кататься. Значит, можно новоселье справлять.
Целый год Егорий избу свою украшал, каждую доску любовно отделывал, оттого не изба деревенская, а теремок сказочный получился. Столбы на крыльце витые, на лобовой доске над окном две берегини — русалки хвостатые счастье в доме берегут, а под коньком два льва улыбаются. Издалека видно, что гостям здесь рады будут.
А гости уж на пороге. Приходят, дивятся, и вот уж у одного новая изба закладывается, у другого. Кто без затей строил, а кто под Егория узорил. Из Черных Двориков опять деревня просто Двориками стала.
*
Раньше всех деревенский петух просыпается. Работа такая — день начинать. Три раза надо кукарекнуть. В первый раз горло прочистить, во второй — народ разбудить, в третий — с лавок согнать.
Егорий с первого кукарека уж на ногах и бегом на луг росой умываться.
Только что это солнышко какое-то чудное сегодня? Переливается всеми цветами, искрится, погрузится в речку, искупается и снова появляется! Так и скачет туда-сюда.
— Да ведь Иван Купала нынче! — вспомнил Егорий и давай по мокрому лугу жеребенком носиться. Больно праздник хороший пришел.
На Ивана Купалу самый длинный день с самой короткой ночью встречается, травы и растения тяжелеют, соком наливаются, начинают плоды созревать и наступает важное крестьянское дело — жатва.
К жатве особо готовились. В ночь на Ивана Купалу через большой костер купальский перепрыгивали, чтоб огнем очиститься, порчу и заговоры оттолкнуть, а главное — здоровья и задору перед жатвой набраться.
С утра девушки над купальским деревом хлопочут. Молодую березку срубленную нарядными лентами, цветами и травами украшают. А парни костер на бережку складывают и все березку ту, купальскую, отнять и поломать, по обычаю, пытаются. А девушки хохочут, убегают и обидные песни поют:
Ой, на Купалу огонь горит,
А у наших парней живот болит!
Пускай болит, пускай знает,
Пускай Купалу не ломает!
Вечером собралась вся деревня — и стар и млад. Нарядились в самое лучшее, яркое. Шум, песни, хохот повсюду. Старики со старушками тоже веселятся, от молодых не отстают. Дед Афанасий и дед Михей у костра мудруют, древним способом огонь добывают. Кряхтят, крутят палочку меж ладоней, а палочка на деревяшку сухую поставлена. От усердного трения деревяшка задымила, затлела, а когда мха сухого подсыпали, огонек молоденький народился. Только таким огнем и можно купальский костер запаливать.
Взвился огонь, лизнул небо, да как стрельнет искрами во все стороны! Страх! Не отскочишь — спалит.
Гудит костер, жаром пышет, и жутко и весело всем. Ну, теперь, взявшись за руки, через костер прыгать надо, да не с кем попало, а с тем, кто тебе люб. Если руки у молодых не разойдутся да вслед искры полетят, то поженятся они обязательно.
Все от костра ярким светом залито, а в нем ленты и сарафаны желтые, красные, васильковые переливаются, как в сказке волшебной. Венки на головах девичьих словно короны царские, а глаза горят, глянешь — обожгут!
Красивые все, а ни одна Егорию не мила.
Подходит к нему Марьюшка. Сарафан на ней красный, а щеки от смущения пуще сарафана пылают.
— Пойдем, Егорий, прыгнем, а? Ты не подумай чего. Мне одной боязно.
Усмехнулся Егорий, однако за руку ее взял, разбежались и птицами через костер жаркий перелетели. А руки-то и не разошлись и искры им вдогонку пчелами огненными метнулись! Ну, народ это приметил и давай кричать:
— Жених да невеста!
Марьюшка совсем засмущалась, руку вырвала и убежала под хохот.
Как огонь помаленьку стихать стал и звезды на темном небе ярче загорелись, понесли девушки купальское дерево в речку бросать, чтобы влагой его напоить и дождь на землю вызвать. Плывет Купала по темной воде, а за ним венки девичьи в лунном свете покачиваются. Куда венок приплывет, там и суженый ждет, а утонет венок — быть беде. Слава Богу, ни один не утонул, все уплыли.
Замужние бабы венков уже не кидали, а пошли с мужьями да родителями в бане париться. Для бани специальный веник у каждого был припасен, пахучими травами и цветами яркими связанный.
А молодежь только того и ждала, когда старшие уйдут. Поскидали одежду и с хохотом в речку — бултых! Плещутся, озоруют, визжат, вылезать не торопятся. Вода-то в эту ночь особая, живительная, в ней солнышко купалось.
Девушки в воде еще краше стали, кувшинками расцвели.
