— Он у нас тоже машинист, только помоложе Кныша.
— Тетя Оля, а за что его выбрали? Быстро поезда водил? Да?
— Нет, не за это. Он о всех людях нашего поселка заботится. Чтобы сквер у нас был и чтобы детсад скорее построили. А соберутся все депутаты на съезд и большие дела решают — государственные. Советуются, где города новые выстроить, как сделать, чтобы войны не было и чтобы людям лучше жилось.
— Советуются? — переспросил Минька.
— Да, советуются.
— Понятно, — сказал Минька. — Мне Поликарп Филиппович объяснял, только я тогда не понял. Значит, раз советуются, то и власть советская? Да?
— Да, — сказала Ольга Михайловна. — Я вижу, ты, Минька, грамотный.
4
Поликарп Филиппович надел свою фуражку машиниста с белым кантом, прикрепил к кителю значок почетного железнодорожника и отправился к депутату Голубеву.
Нет, не так-то просто было раздобыть тепловоз для ДЖД! Что с того, что Кныш пришел к депутату Голубеву не как к какому-нибудь там начальству, а как равный к равному — машинист к машинисту?
— Ты, Филиппыч, не горячись, — сказал Голубев. — Что советские дети наша смена — это все верно. Ты за советских детей! А я?
Кныш молчал.
— Что ж молчишь? Я ведь тоже за них. А тепловоза для детской дороги все-таки нет.
— Есть! — сказал Поликарп Филиппович. — В Калуге делают узкоколейные тепловозы для целинных земель. Я все узнал. Такая же колея, что у нашей ДЖД. Точь-в-точь.
— Правильно. Только ты не подумал, что там, на целинных землях, тепловозы нужнее.
— Так мы же один только тепловозик и просим… Только один! А какую смену мы себе подготовим! Готовить молодые кадры — тоже дело государственной важности…
Казалось, оба правы.
Но как же решил этот вопрос депутат Голубев?
Так, чтобы выгоднее было для народа, государства. Государство-то народное, и, выходит, интересы одни: что народу хорошо, то и государству, что государству, то и народу…
В тот день, когда Поликарп Филиппович приехал к Голубеву, много было у этих двух машинистов забот. Они звонили по телефонам, наводили справки, ходили по учреждениям, выясняли: выяснили, какие еще заводы, кроме калужского, делают маленькие тепловозы; нет ли такого тепловозика, который можно передать ДЖД так, чтобы от этого нигде прорыва не было…
Спустя неделю на ДЖД пришла телеграмма:
«Согласно письму депутата Верховного Совета Голубева проверена возможность получения узкоколейного тепловоза для ДЖД тчк Калужскому машиностроительному заводу дано указание отгрузить ваш адрес один тепловоз тчк Получение тепловоза подтвердите».
5
Ребята на ДЖД с нетерпением ждали платформу с тепловозом. Когда придет эта платформа, было неизвестно. Ребята решили установить круглосуточное дежурство, чтобы, как только прибудет в Березки платформа с тепловозом, сразу же ее разгрузить, а не ждать, пока пройдет она в город, там разгрузится, перегрузится и пойдет обратно в Березки…
Вот почему Женя уходил ночью из дому. Он сделал так: надел на себя все, включая пальто и шапку, а ботинки взял в руки и в одних носках вышел из комнаты.
Минька спал, чуть приоткрыв рот.
Только у самой выходной двери Женя надел ботинки и медленно повернул замок: «Щелк!»
Прислушался. Тихо. Никто не проснулся.
Женя раскрыл дверь, вынул из кармана кусок черного хлеба (белый хлеб Тузик не ел) и быстро прошел через двор.
Ах, Тузик, Тузик! Он так крепко спал в своей конуре, что даже не тявкнул.
А вот и вокзал детской железной дороги: станция Малые Березки.
Жене Степукову повезло: за полчаса до того, как ему заступать на дежурство, со станции Большие Березки сообщили, что в пути на последнем перегоне находится грузовой поезд с платформой, на которую погружен узкоколейный тепловоз «ТУ-2». Локомотив, носящий имя «ТУ», был куда меньше, чем знаменитый самолет «ТУ-114». Назвался тепловоз «ТУ» совсем по другой причине. У самолета это были начальные буквы фамилии конструктора Туполева, у тепловоза же буквы «ТУ» обозначали «Тепловоз Узкоколейный».
Обычно на перроне Большие Березки даже поздним вечером толпилось много народу, у платформы часто останавливались пригородные электрички и быстро проносились дальние поезда. У круглого газетного киоска в центре перрона, где стояли мороженщицы в белых фартуках, всегда бывала толчея. А в эту ночь на станции Большие Березки было пустынно и тихо: поднятая ветром снежная завируха закружила, замела все вокруг, точно покрыла огромным белым одеялом. Газетный киоск она превратила в снежную гору. Казалось, что город с его огнями, большими каменными домами не за пятьдесят километров от станции, а далеко-далеко — за тысячу…
По перрону медленно катился большой шар. Вот шар этот остановился и крикнул:
— Женя! Скорее!
Это Толя Сечкин из шестого «Б», по прозванию Жиртрест. Все, что надето на Толе — шапка, пальто, брюки, — кажется узким, тесным, не с его плеча. Толя очень быстро толстеет, и вся его одежда от одной школьной четверти к другой становится узкой. Нельзя же, в самом деле, каждую четверть покупать парню новое пальто и форму!
— Женя! Скорее! Бегом! Сейчас прибывает! — кричал Толя и при этом махал руками, насколько ему позволяло узкое пальто.
Услышав про тепловоз, Женя побежал, высоко вскидывая ноги, чтобы не зачерпнуть в ботинки снег, а Толя катился ему навстречу.
Наконец они встретились.
Толя говорил быстро-быстро — так, что разобрать можно было только десятую часть выстреленных им слов:
— Позвонили в последнюю минуту… За Михаилом Григорьевичем… Стучу… Темнота… Свечу в окно фонариком… Тишина… Бужу… — Бегу…
— Спокойно! — оборвал его Женя. — Когда прибывает тепловоз?
