в окно.
— Мальчик, ты здесь живешь, на станции? — спросила девочка.
— Не, я в деревне.
— Далеко?
— Три километра отсюда. Зеленый Шум.
— Это деревня так называется? Зеленый Шум? Какое красивое название.
— Зеленый шум, — сказал отец девочки. — Что-то знакомое. Где же это я слышал?..
— Это стихи, папа, «идет-гудет зеленый шум».
— Да нет, по-другому знакомо. От кого-то я слышал название этой деревни.
Но он не успел вспомнить. Поезд дернулся и поплыл. Моряк не спеша поднялся на подножку.
— До свидания! — крикнула девочка.
Митька кивнул ей головой.
Девочка махала ему рукой, но Митька стеснялся ответить ей тем же: кругом были ребята, засмеют.
Ему пришло в голову, что если он каждый день будет ходить сюда, то, когда девочка будет ехать обратно, он сможет опять встретить ее.
Но мать скоро запретила бегать на станцию.
— Огородом займись. Ягодами зимой сыт не будешь.
Пришлось окучивать картошку, поливать грядки, полоть. Работы хватало.
Митька тащил с речки воду, навстречу ему вышла Тайка.
— Ты что ж думаешь, один раз карасей подкинул и все? У меня небось пятка по сей день болит.
— А я не хожу на рыбалку.
— Больно мне твоя рыба нужна. Коту своему бешеному отдай, чтоб на людей не кидался.
Ее острые, как буравчики, глаза сверлили Митьку. Такой ничего не стоит наябедничать. А ее отец… он по пьянке в прошлом году собственную собаку убил за то, что ночью спать не давала — выла, а уж чужого кота запросто уничтожит.
— Ягод хочешь?
— На что мне твои ягоды. Ты… как сегодня вечером будете на лугу играть — меня в игру примите.
— Один я, что ли, играю? Другие с тобой не захотят.
— А ты скажи, что и ты тогда играть не будешь. А то смотри…
— Ладно, — хмуро пообещал Митька.
Вечером ребята собирались на лугу за деревней. Играли в салки, лапту, прятки. Но Тайка всегда была в стороне, в игру ее не принимали: она либо жульничала, либо грозилась пожаловаться, либо ехидно хихикала над чьим-нибудь промахом.
Обычно Митька, как и все, отгонял ее прочь, но сегодня ради Мурца он пошел на унижение. Когда за ним прибежал конопатый Петька, он сказал ему:
— Тайка Лысуха просилась в игру. Может, примем?
— Чего придумал. Пусть себе просится. Про сено забыл?
Неделю назад ребята играли в прятки и разворошили всю копну. Хотели все поправить сами, пока из взрослых никто не видел, но Тайка успела сбегать за бригадиром, и всем крепко досталось. Бригадир грозил оштрафовать родителей, отсчитать трудодни. Потом все обошлось, но кому приятно, что тебя ругают всякими словами.
На лугу уже собрались мальчишки и девчонки. Здесь был и Вовка Мурманский, и Ваня, а из девчонок — Шура теть Пашина, Люда Дачница. В сторонке сидела, плела венок Тайка.
— Давайте в горелки играть, — предложил кто-то. — Нас как раз нечет.
Тайка, как всегда, не считалась.
Митька покосился на нее и поймал напоминающий взгляд.
— Давайте лучше в лапту.
— Так нас же семеро.
— Можно ее принять на пробу, — кивнул он в Тайкину сторону.
— Да ты что? Не узнал ее, что ли?
— Защитник нашелся!
— Тебе что, неприятностей захотелось? — загомонили ребята.
— Он на солнышке перегрелся, — объявил Петька. — Или втюрился.
— Смотри, конопатый, сейчас получишь! — крикнул огнем вспыхнувший Митька.
— А ну, попробуй!
— И пробовать не буду. Сразу дам!
— Ну дай!
— И дам.
— Иди-иди, не бойся, дай!
— Да вы что, ребята, нашли из-за кого, — пробовал утихомирить их Вовка.
— А что он весь вечер про нее?
— Чего врешь?
— А из дому шли. И сейчас опять.
— Дурак глупый!
— А ты пойди поцелуйся с Тайкой.
Митька подлетел и дал Петьке затрещину. Тот наклонился и головой так боднул Митьку в живот, что он упал.
Девчонки заорали, накинулись на них, стали растаскивать.
И вдруг Ваня Горошек закричал:
— А Тайка-то, смотрите!
Все сразу замолчали, повернулись к Тайке.
Тайка уже вскочила, готовая к бегству, но ребята все же успели услышать, как она хихикала своим противным скрипучим смешком.
— Эх вы, — презрительно сказала Люда. — Спектакль для нее устроили.
У Митьки от ненависти к этой проклятой Тайке, от стыда, от злости слезы навернулись на глаза. Чтоб никто их не увидел, он вырвался из круга ребят и побежал к деревне.
Он не сразу заметил, что за ним бежит Тайка, а когда увидел, подхватил подвернувшуюся на дороге палку.
— Попробуй подойди.
— А я не за тобой, больно ты мне нужен.
И однако шла за ним, бежала, когда он бежал, снова шла. Он грозил палкой, поджидал, чтобы подошла, но она не подходила и не уходила, а соблюдала приличную дистанцию, так и следовала за ним до самого его дома.
Мурец кинулся к Митьке, но он ногой отпихнул кота.
— Все из-за тебя, урод.
Но Мурец не обиделся, словно понимал хозяина, он легко прыгнул ему на плечи, стал лизать ухо. Тогда Митька стащил его на руки, уткнулся в теплый пушистый бок и заплакал.
Ребята накинулись на Петьку.
— За что наклепал на человека? Тебе бы так, понравилось?
— А правда, может, ему жалко Тайку стало. Она все одна да одна.
— Сами же не хотели ее принимать, — оправдывался Петька.
— Проучить бы ее надо! Всегда из-за нее что-нибудь…
— Какая теперь игра, пошли по домам.
— К Митьке бы зайти, а то нехорошо.
— «Зайти». Пускай в другой раз рук не распускает.
— А ты как баран головой в живот. Это честно?
— Кто как, а я домой, — сказал Вовка Мурманский.
— И я, — сказала Люда.
— И я, — поддержал Ваня.
Дальше всех жили Шура теть Пашина и Вовка Мурманский. Когда они остались одни, Вовка сказал:
— А может, она больная, Тайка эта?
— Не больная, а просто вредная. Гуси и те бывают добрые, бывают злые. А люди и подавно всякие есть.
— Надо бы у бабки про нее спросить.
— Спроси. Только, я думаю, и она тут ничего не скажет.
Вовку в Зеленый Шум отец привез три года назад, вскоре после смерти матери. Вовке тогда было девять лет. Бабка сразу ему не понравилась. Женщины в родном Мурманске жалели его, приносили вкусные вещи. А когда отец уходил в море, брали к себе по очереди в семьи. Ему — стыдно сейчас сознаться — даже было приятно чувствовать себя каким-то особенным.
Если его кто обижал, обидчику живо попадало: «Не знаешь, бессовестный, что он сирота?» Учительница в школе часто водила его к себе домой, помогала по арифметике. И отметки ставила ему всегда хорошие. И никто за это его не
