и внимательно разглядывая её берега, он вскоре всё понял. То тут, то там виднелись маленькие ручейки и речушки, которые щедро несли в Ковжу бурую воду, взятую из местных болот.
Но даже если бы этот поток был в десять раз сильнее, ему бы никогда не удалось закрасить в бурый цвет прозрачные воды большого озера, в котором вскоре оказался кораблик. Он так долго путешествовал, что потерял счёт времени. Уже не в первый раз он проводил солнце за горизонт. Последние отблески заката спрятались в чёрной пелене ночного неба. Над озером засияла луна, и случилось нечто необычное, заставившее кораблик на несколько мгновений в восхищении замереть. Казалось, навстречу лунному свету с самого дна тоже поднимается свет — сначала слабый, а потом всё ярче. Нежно-белое переливающееся сияние, мерцая, разливалось по всей поверхности озера, заполняя всё вокруг.
— Так вот почему его вепсы называли Белым! — восторженно прошептал кораблик.
Уже к утру, покидая воды Белого озера, кораблик увидел сквозь кристально чистую воду дно, покрытое белой глиной. Она и была причиной той удивительной игры света, которая так восхитила его минувшей ночью.
На несколько секунд он забылся, увидев вновь то сияние, в котором ему было так хорошо. Придя в себя, кораблик понял, что уже несётся вдоль берегов реки Шексны. Он проснулся от неожиданного стука, раздававшегося то на одном, то на другом берегу. Стук был частый, настойчивый, словно маленький плотник крохотным молоточком очень быстро забивает в дерево гвозди. У этих плотников были пёстрые грудки и длинные ловкие клювы. Конечно же, это были дятлы! Кто знает: не в их ли честь финно-угорские племена назвали реку Шексной? На изумрудно-зелёных лугах, протянувшихся вдоль её берегов, сонно жевали траву коровы. Лениво промычав на прощание, они растаяли в утреннем тумане. Эхом отозвались с другого берега то ли корабельные, то ли заводские гудки. Лишь на мгновение выглянув из молочной дымки, вновь укрылись белым одеялом краснокирпичные дома и деревянные избушки. Так за кормой остался ещё один рабочий город — Череповец.
А золотой фрегат, покинув воды тихой и уютной Шексны, оказался на широкой, бескрайней Волге. Ему и раньше приходилось слышать, что она покоряет с первого взгляда, раз и навсегда, но он и представить себе не мог, что эта река может быть такой прекрасной! Он сразу вспомнил одну из девушек у подножия Ростральных колонн. Ту, что держит в правой руке весло, больше напоминающее прялку, а в левой — рог изобилия, символизирующий её плодородие и богатство.
Шли дни, недели. Кораблик видел, как на берегах сменяются деревни и города, блестя на солнце золочёными луковками храмов. Его встречали колокольным звоном и пушечной пальбой. А он всё шёл, доверившись лишь ветру и течению реки. Ему встречались богатые, восхищавшие своим гостеприимством города, города купеческие и рабочие. Его радушно приняли в Ярославле и даже предлагали остаться. Щедрые купцы, владевшие большим количеством заводов, привезли ему все якоря, какие только удалось найти в округе. Но подходящего среди них так и не нашлось. То же самое повторилось в Нижнем Новгороде и в Казани. Там, помимо золотого якоря, ему готовы были выковать и золотую цепь. Кораблик поблагодарил за оказанный приём и отправился дальше. Последним городом, что показался на его пути, была Астрахань. Белокаменный кремль с остроконечными башнями и зелёные купола церквей так и манили причалить. На местных верфях продолжали строить и ремонтировать рыбацкие суда. Но и здесь не нашлось якоря для нашего героя. Он горестно вздохнул и отправился дальше по водам Волги в Каспийское море.
Наш путешественник не раз слышал от гостивших в Петербурге судов о том, что может ждать его в пути. Он знал и про коварство этого водного гиганта. Говорили, что бури для него — дело обычное, десятки, сотни кораблей утянул Каспий к себе на дно. Теперь кораблику предстояло проверить на себе всё то, о чём прежде приходилось лишь слышать. С севера подул ветерок, который становился всё сильнее. В его завываниях словно слышались злобный смех и слова:
— Наконец-то я тебя догнал! Сейчас я унесу тебя назад!
Паруса трещали по швам, мачты гнулись под порывами ветра. Начался страшный шторм, такой, в каких кораблику ещё не приходилось бывать. То тут, то там сверкали молнии, дождь заливал палубу, а волны, словно молот о наковальню, били о борт. Вдруг очередной порыв ветра поднял его, словно щепку, закружил и понёс куда-то вдаль. Когда новая вспышка молнии осветила всё вокруг, кораблик увидел, как на него стремительно надвигается что-то большое. Раздался громкий стук, треск, прошелестела молния, и в одночасье всё затихло.
3
Тем временем в петербургском Адмиралтействе и вокруг него кипели нешуточные страсти. Пётр I, проснувшийся раньше всех, до сих пор не мог поверить в случившееся. Он вспомнил, как ранним утром проводил взглядом необыкновенный фрегат, чьи паруса были сшиты из золотого шёлка. Золотом блестели мачты и борта корабля. С пьедестала на Адмиралтейской набережной он любовался парусником, пока тот не скрылся из виду. Тогда царю казалось, что всё это — проделки богини утренней зари Авроры, сделавшей весь город сказочно прекрасным. Как же он ошибся!
— Тоже мне, ещё Царь-плотник называется! Сколько за свою жизнь построил шлюпов, галер и фрегатов, а золотой кораблик со шпиля от настоящего корабля не смог отличить! — сокрушался государь.
За всю его жизнь, полную великих свершений и трагических событий, не происходило ничего подобного. Он вспомнил времена, когда учился строить суда в Зандаме. Но корабли не пропадали — ни деревянные, ни золотые! А тут со шпиля Адмиралтейства исчез не просто флюгер, а золотой кораблик, полюбившийся жителям Петербурга.
Полный гнева взгляд Петра I упал на сторожевых львов с Дворцового спуска. Они в растерянности озирались по сторонам, недоумевая, куда мог подеваться кораблик. Несмотря на зелёный цвет шкуры, было видно, как они покраснели от стыда: львы проспали. Прямо из-под их носа кто-то увёл золотой флюгер. Их лапы нервно дрожали, рискуя уронить в воду шар.
