– Погоди же, я все про тебя капралу расскажу, он тебе уши-то надерет! И как ты шпиона спрятал! И как лейтенанта обманул! Сидеть тебе на гауптвахте без сахара!
– Кого это я обманул? – зло сощурился Один. – Кто должен отвечать на вопрос офицера первым? Старший по званию! А ты чего вперед полез? Устава не знаешь? И кроме того, в чем я ему соврал? Он спросил, кто здесь пробегал? А разве он бегал? Он сидит себе спокойно в ящике – и пусть сидит, лишь бы наших клубней не кушал. Не будешь кушать?
– Не буду, – ответил Грис, выглядывая из своего убежища. – И вообще. Пойду я.
– Куда это ты пойдешь? – удивился Один. – Тебя же в таком виде без номера и формы первый патруль схватит. Честно признайся, это из-за тебя нынче ночью такая суматоха во дворце поднялась?
– Ну, из-за меня, – признался Грис. – Только я не виноват. Это мой Супербот нигде не мог найти места для посадки, вот и пришлось на клумбу садиться. Чего смеетесь, я же не виноват, что на вашей планете не нашлось пятнадцати ровных метров? Чего это вы, все кругом перекопали?
– Ага. И еще вон эти всякие штуки установили, – Один указал на «ежи» и надолбы, – специально, чтобы враги не смогли высадиться.
– А что, у вас так много врагов?
– А как же? У кого их нет?
– Инопланетяне, да?
– Нет, вроде бы, – озадаченный протянул Один, – нас учили, что все планеты покорны нашему царю.
– Значит ваши враги из другой галактики?
– Как тебе сказать? – Один сосредоточенно почесал в затылке. – Наши учебники пишут, что из всех галактик наша самая сильная.
– А может быть они из другого, как это называется? мира? да?
– Не знаю, – честно признался Один, – на политзанятиях наши учителя говорят, что изо всех миров наш самый ав-ав… автократичный… или нет, ав-то-ри-тарный… нет-нет, не так, ах да! авто-ри-тет-ный. Во!
– Тогда с кем же вы воюете?
– Ни с кем. Попробовал бы только кто-нибудь напасть на нас. Мы бы им так показали. Скажите, Двойка?
– Ух, показали бы! – добавил малыш, сжав кулачки.
– Тогда для чего же вы все хотите в форме? Для чего нужны все эти окопы, сети, пушки? – удивился Грис.
– Как – для чего? Для борьбы с врагами.
– С какими?!
– Ну… – Один неопределенно развел руками. – С разными.
– Но ведь у вас же нет ни одного врага!
– Сейчас нет, а завтра вдруг возьмут да появятся? И вообще, кончай свою прапу… пропу… прупаганду! – Один неожиданно разозлился. – Вылазь отсюда, мы тебя в штаб отведем.
– Ну и ведите! – закричал Грис, выбираясь из сундука. – Ведите! Очень мне надо разговаривать с вами. Вы видно такие же бестолочи, как ваш заводной царь!
– Как так, заводной?
– А вот так! – и Грис подробно рассказал, как он приземлился в царском парке, как себя при этом вел Помпузиан и каков он из себя (они, оказывается, были убеждены, что он молодой красавец с орлиным взором и в доказательство показали фотографии, хранившиеся у них в медальонах на груди, фотографии, не имевшие ничего общего с оригиналом), рассказал он и каков из себя Старый Какубан, и чем вся их встреча закончилась.
Слушая его, ребята так и покатывались со смеху. Потом принялись изображать в лицах, как заводили царя и какие умные речи он при этом изрекал. Выяснилось, что полный набор царских призов и разглагольствований был им прекрасно известен. Одно и то же исправно повторялось им на парадах, в дни маневров и праздников с незначительными вариациями в ту или другую сторону. Оказалось, что у царя была даже кличка Пружиниан, но ее называли шепотом, опасаясь угодить в спецотдел, а оттуда прямо под трибунал. Грис поведал ребятам о своем весьма коротком знакомстве со следственными методами, чем вызвал у них еще более сильный приступ хохота. Он после этого рассказа значительно вырос в их глазах. Ко Пшуку же оба мальчугана стали относиться с прямо-таки суеверным почтением, особенно когда выяснилось, что оба прекрасно могут улавливать его мыслеобращения. Однако скоро ребят позвали. Грису вновь пришлось прятаться.
– Оди-ин! А, Один! – закричала женщина в точно такой же форме, как у обоих ребят, которую разнообразил лишь передник. – Куда это вы с Двойкой запропастились? Вам же было сказано принести клубней. Вы что же, хотите весь блиндаж без обеда оставить?
– Бежим, мой капрал! Будет сделано, мой капрал! – живо ответили оба мальчика и полезли в ларь.
– Послушайте, – шепотом сказал им Грис, – что же вы врали, что у вас нет мамы? Может быть, это она и есть?
– Может быть, – так же шепотом ответил Один, – но мы привыкли звать ее капралом. Но запомни раз и навсегда: наш капрал – самый лучший и самый красивый капрал на свете. Понял?
– Бедняжка! – пожалел его Двойка. – У него нет даже своего капрала. Может, у тебя и ефрейтора нет?
– Ничего, – усмехнулся Грис. – Зачем мне капрал и ефрейтор, когда у меня есть мама и папа?
Но тут же вспомнилось ему, что уже недели две или больше того, как он, поддавшись своему опрометчивому чувству, выбежал из дому и устремился на полянку, как, поддавшись вкрадчивому миражу, принявшему облик командора, он раздвинул ветви и увидел фарарийский корабль – и исчез, пропал для всех на свете, в том числе и для родителей, потерял и всех своих родных, и приятелей и близких и вообще весь свой мир и, может быть, навсегда. И что теперь ему, возможно, вообще всю жизнь придется скитаться по странным, чуждым всякой логике и здравому смыслу мирам и планетам и (кто знает?) наверное, так и умереть на чужбине, не имея даже возможности послать короткой весточки в родимый дом. И от этих нежданно нахлынувших тягостных мыслей и чувств мальчик горько-горько разрыдался, чем до боли тронул сердца своих новых друзей.
– Вот что, – сказал ему Один, положив руку на плечо, – ты не думай, мы тебя не выдадим. Это он сдуру решил перед погонником выслужиться. Мы тебе поможем, понял? Не трусь!
– Я не трушу… – сказал Грис, утирая слезы, – я… я тоже кушать хочу.
– Так что же ты молчал? – удивились мальчики-солдаты. – Бери клубень, очищай и кушай. Да нет, не так, оторви хвостик. – Грис послушался и в ту же секунду отбросил громоздкий клубень, который как кипятком обжег его пальцы.
– Темнота! – снисходительно сказал Один.
– Зеленка! – презрительно протянул Двойка.
– Это же специальный овощ такой «саморазогревающийся», – объяснял старший. – Выдернул хвостик, подожди минутку, пока он свариться и остынет. И – ешь на здоровье!
Овощ по вкусу напоминал нечто среднее между моченым яблоком и печеной картошкой, с легким запахом чеснока, но на голодный желудок был вполне приемлемым. Грис даже подумал, что хорошо было бы привезти с собой несколько клубней на Землю и подарить родному колхозу эту новую и довольно своеобразную культуру. Вот только куда бы их положить?
– И думать не смей! – Пшук сразу же предвосхитил возможное направление его мыслей. – Я не потерплю, чтобы в меня совали всякую гадость в то время когда во мне лежит такое… такое!..
– Ты же и сам не знаешь, что в тебе лежит.
– Я-то не знаю, хоть и догадываюсь. А вот другие… Они-то знают точно. Вот у них-то нам бы и надо спросить.
– У кого? У фарарийцев?
– Ну нет, они меня просто выменяли у Вергойна, взяли впридачу с каким-то барахлом.
– А он тебя откуда взял?
– Он меня снял с ветки.
– А там ты как оказался?
– Вот этого-то я как раз и не помню. А что ты думаешь? Давно все это было. Я тогда еще и не осознавал себя как личность. Видишь ли, на формирование наших личностей очень сильно влияет именно то, что в нас, пшуков, кладется. Видно во мне лежит нечто совершенно грандиозное, раз я такой умный. Не-ет, уж кто доподлинно должен знать мою тайну, так это Старый Какубан.
– Почему ты так думаешь?
– А почему он на меня так алчно посмотрел?
– По-моему, он на все так смотрит. Он ведь решил, что я в тебе спрятал вневры.
– Он это только сказал, но думал нечто совершенно другое. Неужели ты думаешь, что Какубан не в силах отличить Пшука от какого-то вульгарного мешка?
– И как же он вас отличает?
– По уму, – без тени сомнения заявил его спутник. – Да будет тебе известно, что мы, пшуки, мудрейшие создания во Вселенной, становимся такими лишь тогда, когда в нас что-нибудь положат. И смею тебя заверить, что пустяками нас никто не обременяет. Видел бы ты моего близкого друга, когда в него уложили все знания Большой Межгалактической Энциклопедии. Он аж раздулся от важности, вот только разговаривать с ним не стало никакой возможности. Каждое свое слово он начинал с Я. Например: «я, ярость ящера, явившегося ядовитым яйцом…»
Грис прыснул.
– А почему же он начинал не с первой буквы А и не с Б?
– Да потому что вначале в него уложили первый том, потом второй и лишь в самом конце две тысячи девятьсот девяносто девятый и последний, – объяснил Пшук. – И ничего в этом особенного нет. И вовсе ничего смешного. Видел бы ты, как страдал один из нас, когда в него кто-то сложил древние законы и циркуляры. Он прямо-таки пропах бюрократией и на каждый случай жизни приводил какое-нибудь дурацкое постановление. Так вот, судя по этому, Какубан во мне увидел всю мудрость мира (ты ведь не станешь отрицать, что я умнее всех, с кем тебе доводилось иметь дело?). Будь у меня чуть побольше времени, я бы вытянул у него из мозгов, все, что он обо мне знает. А он – знает.
