ходу он заговорил:
— Сталь хорошая. Все в норме!
— Ура! — закричал Борька. — Ура-аа! Порядочек.! Заказ сдадим!
И, схватив мастера за рукав, торопливо потащил его из цеха. Ребята еле успевали за ними.
Борька привел всех в подвал разрушенного дома. Там в одном из отсеков возвышалась груда красноватого от ржавчины металла. Здесь были и оси от телег, и арматурные прутья, и решетки от балконных и лестничных перил, и колеса разных размеров и форм, и даже изъеденное ржавчиной корыто.
Некоторые с недоумением смотрели на Борькину коллекцию. Владимир Иванович улыбался и что-то силился сказать:
— Это… это…
— Я думал, Владимир Иванович, — уже горячо заговорил Цоба, радостно поблескивая глазами, — если не годится, так сдадим на завод: там же есть печи, переплавят и нам дадут. А теперь — эх! Порядочек!
Владимир Иванович, держа в руках ржавый арматурный прут, как-то растерянно улыбался и, указывая на Борьку, проговорил:
— Вот Цоба. Вот вам Цоба. — А потом сразу нахмурился и спросил: — Почему же собирал один? Сюрприз готовил? За это дело всем надо браться.
Сашка понимал, почему Цоба молчал о своей затее. На какую-нибудь шкоду Борьке легче решиться, да и друзей увлечь. А тут дело, за которое хвалят. И сейчас Борька краснеет. Думает, что у каждого токаря в голове: «Вот, Цыган, в примерненькие лезет, выслуживается».
Качанов отозвал Владимира Ивановича в сторону и зашептал:
— Не ругайте Бориса. Он же первый раз такое хорошее…
— Вот и добро́! Пусть знает сразу, что в одиночку даже полезное дело — полдела. С Цобой построже, так лучше.
Владимир Иванович нахмурил брови, сжал губы, от чего усы задиристо ощетинились. Однако, как ни пытался сделать строгое лицо мастер, не получалось у него. Глаза ласково блестели из-под густых бровей. Сейчас все: и лицо, и жесты, и голос мастера выражали гордость за Цобу. Будто это его собственный сын Бориска-барбариска принес из школы пятерку и показал отцу дневник в присутствии гостей.
Теперь в свободные часы токари группой уходили из училища. Следом за ними громыхала по мостовой колымага Деда Мазая, запряженная огромным трофейным битюгом Фердинандом.
Ребята, вооруженные кирками, ломами, кувалдами, зубилами, проникали в развалины домов, выбивали из крепкого бетона прутья арматуры, срывали уцелевшие перила балконов. Решено было собирать все металлическое, вплоть до консервных банок и колючей проволоки.
Весь годный к токарной обработке металл сразу же направлялся в лабораторию, а то, что не подходило по качеству и форме к обработке на станках, ребята сдавали в утиль.
Возвращались с поисков всегда уставшие, грязные, но довольные. Еще бы! Заводской заказ был выполнен досрочно.
Однажды, разбивая арматуру разрушенного дота на берегу Днестра, ребята неожиданно встретили конкурентов. Это были девчата из второй женской школы. Ни тем, ни другим встреча не сулила добра. Да где еще встретить конкурентов! Здесь, на берегу Днестра, где был самый ценный лом — искореженные гильзы, снаряды и даже детали орудий.
Противники некоторое время стояли молча. Их разделял дот. Но вот вперед выступил Цоба.
— Эй, пискухи! — зычно крикнул он. — А ну сматывайтесь! Это наш металл!
— Подумаешь. Не вами куплен. Сами уходите, — запищало сразу несколько тонких, ядовитых голосов.
Борьку этот тон возмутил. В другое время он бы, не раздумывая, бросился с кулаками на противников. Но сейчас спокойным голосом изложил ультиматум:
— Считаю до десяти. Чтоб около дота не было ни одной. Ра-аз… Два-аа…
Но, к удивлению ребят, женская армия не трогалась с места. Правда, несколько девчат метнулось было от дота, однако их остановила высокая худенькая девчонка. Коротко подстриженные каштановые волосы ее раздувались ветром и воинственно топорщились. Очевидно, она была старшей.
— Не бойтесь, девочки! — спокойно проговорила она. — Я их знаю, пусть только тронут.
— Она нас знает! Слышите?! — смеялся Цоба, оборачиваясь к своей ватаге. — Сейчас узнаешь…
— Не испугались! — ответила девчонка и приняла Борькину воинственную позу. — Ты лучше бы умылся, черномазый!
Борька оторопел от такой наглости. Так опозорить на виду у всех. Он выдавил из себя совсем не то, что хотел бы сказать:
— Это я от природы такой черный.
Девичий лагерь хихикнул. Токари вплотную приблизились к Цобе. Они явно не желали больше выслушивать оскорбления. Тут и Сашка не вытерпел.
— А ты не чумазая? — крикнул он, выступив вперед. — Сама умойся! А то всех сейчас прополоскаем в Днестре. Мы металл для дела собираем, а вы, чтоб денежки на конфеты заработать. Айда отсюда!
Ответ был, кажется, достойным. Однако и это не подействовало на дерзких девчонок. Они явно не желали принимать ультиматум. Тогда Цоба, хотя и запоздало, стал продолжать счет:
— Три… Че-еты-ыре-е!
Девчата не двигались.
— Пя-ять! Ше-есть!.. Се-еемь!..
В лагере противника зашептались, зашевелились. Но воинственный предводитель с каштановыми кудряшками короткими окриками удерживала всех на месте.
— Во-осемь!.. Де-евя-ять!.. — трагически продолжал Цоба. — Десять!!! Робя, вперед!
Румовцы мигом очутились на противоположной стороне дота. Девчата, не выдержав натиска, бросились врассыпную, оставляя на ходу тяжелые осколки и мешки с медными гильзами.
Только эта противная девчонка не убегала. Наоборот, она подбежала к Сашке и уцепилась за артиллерийскую гильзу, пытаясь вырвать ее из Сашкиных рук.
Ну, только этого еще не хватало! Так и отдал ей Сашка, как же! Гильза вмиг перекочевала на колымагу. Но девчонка по пятам преследовала Сашку, обзывая его всякими обидными словами.
— Как были базарные воришки, так и остались.
— Как ты сказала?
— Заслужили, так получайте, — огрызалась обидчица.
— Нет, постой! — Сашка поймал ее за руку. И странно, эта дерзкая девчонка не побежала, а вырвала с силой свою руку, вызывающе подперев кулачками бока, смело посмотрела прямо в Сашкины глаза.
Сашка оторопел.
«Ишь, храбрая какая, — подумал он. — Как Цоба».
Храбрая стояла в той же воинственной позе. Брови, подпрыгнув вверх, изогнулись дугой. Волосы развевались на ветру, а мелкие завитушки упрямо падали на виски. Большие голубые глаза смотрели вызывающе. «Ну, что дальше?» — как бы говорила она.
Девчонка дышала ровно, спокойно, и от этого казалась еще строже. А Сашка стоял перед ней, как набедокуривший мальчишка, и словно просил пощады. А потом и вовсе опустил глаза.
Но тут до Сашкиного уха донеслись крики смелой Борькиной армии. Они напомнили Качанову о долге. Сашка сжал в руках кусок глины.
— Чего храбришься? — наконец крикнул он.
— Ты чего трусишь?
— Ишь ты. На, держи! — Сашка метнул глину. Но конечно, мимо.
Девчонка даже не дрогнула.
— Все? — с дерзким вызовом спросила она.
— Просто жалко. Захнычешь еще, — проговорил Сашка, опуская глаза. — А то бы…
Он похлопал по штанине, по рукавам гимнастерки, стряхивая прилипшую глину.
Некоторое время они
