— Тогда как хочешь, — сказал Лева и, протягивая прозрачный пакетик с марками, прибавил: — Возьми обратно…
Петрик широко открыл глаза.
— Зачем? — прошептал он. — Разве ты…
— Бери, бери, — ехидно сказал Опанас, — раз дают — бери. А то обидится.
— А то обидится, — тихонько поддакнул Кирилка и насмешливо хихикнул.
Лева с ненавистью посмотрел на обоих. Ух, с каким удовольствием он бы их отдул!
Но пока он сделал вид, будто и не замечает их, и, снова обращаясь к Петрику, сказал:
— Если ты не хочешь…
Но Петрик не дал ему окончить фразу.
— Ну что, достали? — закричал он, с сияющим лицом бросаясь куда-то мимо Левы к двери. — «Эмма» или «ЗИС»?
— Грузовик! — весело ответил Кирилкин отец, входя в переднюю. — Пятитонный грузовик! Ох, какие вы шикарные! Чем это вы напомадились?
— «Велюром» для смягчения рук… «Эмма» или «ЗИС»? — скороговоркой выпалил Петрик.
— Грузовик!
— Я говорил, что будет грузовик! — заорал Опанас. — Я говорил…
И они все бросились к вешалке за своими шубами, шапками и калошами.
О Леве все забыли. Он стоял одиноко, далекий всей этой веселой хлопотливой суетне, протягивая прозрачный пакетик с марками.
И почему-то он не уходил. Что его держало в этом доме?
И когда мальчики один за другим высыпали на улицу и, толкаясь, побежали к нежно-фисташковому «ЗИСу», Лева все стоял и не уходил…
— Я говорил, что будет «ЗИС»! — кричал Опанас. — Я говорил…
— Ты говорил, что будет… — начал было Петрик, но в такую минуту ему ни капельки не хотелось спорить.
Ну не все ли равно — «ЗИС», «Эмма» или простой грузовик? Ведь не это главное. Главное, что они снова все втроем и теперь едут в театр смотреть «Снежную Королеву».
И это так чудесно! Чудеснее бывает ли на свете?
— Мальчики, — воскликнул Петрик, заглядывая им в глаза, — мальчики, давайте…
Они его поняли. Впервые после долгого перерыва все трое, взявшись за руки, загалдели во всю силу легких:
Жили три друга-товарища.
Пой песню, пой!
Один был храбр и смел душой,
Другой умен собой,
А третий был их лучший друг.
Пой песню, пой!
И трое ходили всегда втроем.
Пой песню, пой!
Так с этой песней и увез их нежно-фисташковый «ЗИС».
А Лева все стоял и не уходил. Он смотрел им вслед, пока мама не прикрыла входную дверь, поеживаясь от холода.
— Смешные, правда? — сказала мама, внимательно разглядывая Леву.
Но Лева ничего не ответил.
— Может, ты посидишь, посмотришь книжки, раз они уехали? — предложила она.
Лева отрицательно мотнул головой.
— Вот, возьмите, — сказал он, протягивая прозрачный пакетик, — я не успел отдать Петрику. — И неловко, бочком он вышел на улицу.
— Шведская серия, — проговорила мама, разглядывая марки сквозь прозрачную бумагу. — Нужно их положить к Петрику в ящик.
И, быстро постукивая каблучками, она подошла к столу Петрика, выдвинула ящик, положила марки и с силой снова задвинула его. И вдруг пестрый квадратик с голубым, желтым, зеленым и розовым вылетел из ящика и, закружившись, как бабочка, опустился на пол.
Это была марка страны Гонделупы.
И как могло случиться, чтобы эта пиратская марка, которую Петрик так старательно скрывал от посторонних глаз, очутилась вдруг на самом верху и вылетела из ящика? Видно, теперь он совсем перестал думать о ней.
Мама подняла и, прищурившись, долго разглядывала и эти розовые горы, и небо цвета синьки, и лакированную пальму с тяжелой темнозеленой кроной, и зловещую черную печать с замысловатыми кривыми каракулями…
И вдруг, чему-то рассмеявшись, скомкала пеструю бумажку и швырнула прямо в пылающую печь…
Марка страны Гонделупы вспыхнула, будто маленький оранжевый факел, и погасла. Совсем прозрачный лепесток пепла порхнул вверх, подхваченный длинным языком пламени…
Потом мама подошла к окошку и распахнула форточку. Легкий ветерок, нагретый солнцем, повеял ей в лицо.
— Уже прошел год, — тихо прошептала она, вдыхая свежесть воздуха. — Вот и весна!
…А в это время на сверкающей огнями сцене падали и кружились белые хлопья снега.
