«Что же делать? — Татьяна надулась и стала похожа на несправедливо обиженную девочку, которой не разрешили дружить во дворе с мальчишками, потому что они задиры и бяки. — Замуж, будем считать, я вышла, — продолжала рассуждать она. — Значит, уже поступила вопреки его желанию, значит, уже конфликт. А если не вышла, то надо просить разрешения… Это глупо. И унизительно. Замкнутый круг какой-то, лабиринт!..» Татьяна раздраженно повела носом.
Мимо в летной кожаной куртке прошел симпатичный старший лейтенант. Скосил глаза и с интересом посмотрел на ее округлые коленки. Татьяна смутилась и незаметно потянула юбку. Лейтенант остановился.
— Я сегодня замуж вышла, — выпалила Татьяна, пытаясь предотвратить знакомство.
Лейтенант поперхнулся и полез в клумбу, где на тонких высоких стеблях тихо покачивались разноцветные шапки георгинов.
— Поздравляю. — Он вручил ей несколько тугих белых бутонов, щелкнул каблуками и, повернувшись, носом к носу столкнулся с пунцовым от гнева и до отвращения вежливым блюстителем порядка.
— Вы нарушили…
— Штраф?
Милиционер побагровел еще больше.
— Штраф. Десять рублей.
— Ужаса материального порядка не существует, — сказал лейтенант, расплачиваясь.
— Все зависит от зарплаты. — Милиционер выписал квитанцию, козырнул и с достоинством удалился.
Татьяна прыснула в кулак и подумала, что будь Никита на месте лейтенанта, он поступил бы точно так же. И точно так же, порывисто, не задумываясь о последствиях, он поступит, получив ее телеграмму. А если так, то он уже в пути. И она сейчас пойдет домой, купит его любимые пельмени, пина и будет ждать звонка в дверь. И она до того уверовала в свое предположение, что даже взглянула на часы — не опоздает ли?
— Вы сделали меня соучастницей преступления, — сказала Таня, — но я вам благодарна, я кое-что поняла.
— Что именно?
— Вы не раскаиваетесь в содеянном? — Раскаиваются только грешники.
— Спасибо за цветы, — сказала Татьяна, загадочно улыбнувшись. — Она легко встала и, перепрыгивая через лужицы, побежала к выходу из парка.
Лейтенант посмотрел ей вслед, рассмеялся неизвестно чему и зашагал по своим делам.
Она встретила его долгим и изумленным взглядом. Затем отступила к стене, сложила на груди руки и, певуче растягивая слова, проговорила:
— Ну и скор же ты, Никитушка. Прямо как в сказке. Позвала на помощь сестричка Аленушка, и Никитушка тут как тут, на удалом коне и копьем размахивает.
Его имя она произнесла так ласково, нежно и просто, что Никита смутился. Никитушкой его называла только мать. И как давно это было!..
— Реактивная авиация, — пробормотал Никита. — Вот и вся сказка.
— Хорошая сказка. — Голос у Татьяны был мягкий и доверчивый, а по лицу медленно растекалась улыбка, участливая и добрая. — Что богатырь прикажет, — продолжая играть, спросила она, — чаю или кофе, или, может быть, он желает с дороги принять ванну?
И тогда Никита совсем близко увидел ее глаза, удивленные и загадочные. Они светились ярко, как две звезды, и он, не выдержав, потянулся к ним. Татьяна быстро отстранилась. Никита уперся в стенку, и в памяти мгновенно всплыл Слава, которому он однажды признался, что безнадежно влюблен. Славка добродушно рассмеялся и сказал:
«Безнадежность, старик, это еще не конец. Это значит, что тебе предстоит дальняя дорога. И по всему пути будут разбросаны звезды. Но ты ориентируйся только на одну, как пел Бернес, самую далекую, самую желанную. — И уже серьезно добавил: — Но путь этот — бесконечность».
«Утешил», — подумал тогда Никита. «Не ищи легких дорог, старик». Славка, конечно, шутил.
Но сейчас, ощутив под руками шершавую поверхность стены, Никита подумал, что доля истины в его монологе все-таки была. Он непроизвольно подтянул галстук и застегнул пиджак на все пуговицы.
— В сказках не так встречают, — сказал он печально.
— Ой ли! — Татьяна резким движением приблизилась к нему и, расстегнув пиджак, отпустила галстук. — Летный состав всегда был несколько небрежен в ношении одежды.
Никита вдруг ощутил у себя на шее ее теплые руки, волосы, пахнущие разнотравьем, круглую ямочку у ключицы и сухие, горькие, как полынь, требовательные губы…
А потом она долго плакала. Никита сидел рядом, подавленный и растерянный, не зная, как ее утешить.
— Ну, что с тобой? — наконец, не выдержав, с упреком спросил он.
— Дурак! — Татьяна рывком поднялась и стремглав выбежала на кухню.
Никита удрученно вздохнул и полез в карман за сигаретами. «Любовь — это когда выскакиваешь за звук, — как-то сказал Алик. — Тишина и ни черта непонятно». Никита подошел к окну и толчком раскрыл его. В лицо ударило теплое августовское солнце, пахнуло жаром нагретого за день камня, железа и бензина. Из парка доносился неугомонный ребячий визг и сердитые окрики бабушек. Никита подумал, что и у него когда-нибудь будет карапуз, и назовет он его Василий, и появится на земле новый человек — Василий Никитович Мазур. «Забавно». Никита хмыкнул и, услышав за спиной шаги, обернулся. У стола с подносом в руках стояла улыбающаяся Татьяна.
— Прошу, — сказала она. — Вот тебе чай, варенье, яичница. Что еще прикажешь?
— Спасибо. — Никита взял ее за плечи. — Чего ты плакала?
— От счастья, — просто сказала Татьяна и, выскользнув из его рук, села на стул, жестом приказав садиться ему напротив.
— Ну, а все-таки?
Татьяна смерила его насмешливым взглядом и мягко проговорила:
— Вы, мужчины, можете испытывать самолеты, вопить сквозь льды караваны судов, зимовать в Арктике, но понять женщину, увы, вам, к сожалению, не дано.
— А объяснить не можешь? Я ведь не законченный дурак… Вдруг пойму. — Никита прикусил нижнюю губу и кротко улыбнулся.
Татьяна пригорюнилась, уперла в щеку ладонь.
— К хорошей музыке нужны соответствующие слова. А я, к сожалению, не поэтесса.
— А ты в прозе.
— Для такого чувства и проза должна быть талантливой, иначе… Помнишь: «Песню испортил…»
— Если мотор начинает барахлить, я на слух могу узнать, в чем дело.
— Боже мой! — Татьяна обеими руками схватилась за голову. — Ты такой же зануда, как отец. Для него сердце — двигатель, который он измеряет в лошадиных силах. Ну разве можно жить с таким человеком?!
— Можно, — сказал Никита, налегая на яичницу. — Даже нужно. У тебя есть паспорт?
— Уже три года. — Татьяна недоуменно вскинула брови. — Его в шестнадцать лет выдают. А в чем, собственно, дело? Уж не собираешься ли ты меня в загс вести?
— А ты… ты что, против? — заикаясь, спросил Никита.
Татьяна сразу как-то посерьезнела, сжалась и, подперев подбородок кулаком, задумчиво посмотрела в окно. Лоб ее пересекла извилистая морщинка, и она смешно зашмыгала носом.
— Ты слышишь меня? — снова спросил Никита.
— Слышу, — наконец отозвалась Татьяна. — А как ты представляешь нашу с тобой совместную жизнь?
Этот каверзный житейский вопрос мгновенно выбил Никиту из колеи. Так вылетает на вираже за бортик ледяной дорожки мотоциклист, слишком глубоко положивший машину набок.
— Как совместную, — невесело пошутил Никита. — А у тебя есть другие предложения?
— Подождать.
— Подождать?.. Мне три года еще барабанить, а тебе — два.
— Два года не срок, — сказала Татьяна, заплетая бахрому скатерти в косички.
— А пока?
— Мы будем видеться с тобой по субботам и воскресеньям.
— Перспектива. — Никита нахмурился, встал и тяжело заходил по комнате. — Я не понимаю, почему ты не хочешь принимать все так, как оно приходит?
— Кто-то сказал, — Татьяна на секунду оставила скатерть в покое, — если человек преодолевает трудности, это хорошо. Но если он их сам себе создает, то он просто-напросто дурак.
Никита резко остановился:
— Это ко мне относится?
— К нам обоим, — тихо сказала Таня. — И перестань злиться. Я никогда не была ханжой и не буду. Считай, что я твоя жена.
На душе у Никиты стало тревожно и хорошо. Как перед стартом, когда по рации слышишь спокойный и уравновешенный голос руководителя полетов: «Взлет разрешаю».
Он спросил:
— И будет свадьба?
— Студенческая.
— Почему?
— Пока мы официально не зарегистрировались, это наше с тобой личное дело. Родители узнают в свое время.
— Мои в курсе. В гости ждут.
— Съездим, — кивнула Татьяна. — Следующим летом.
— Хорошо, — сказал Никита. Теперь, когда все точки над i были расставлены, ему захотелось действовать. — У нас в распоряжении месяц.
— Для медового вполне достаточно. — Татьяна закрыла ладошками лицо и негромко рассмеялась. — Я все еще не верю… А ведь знала, знала!..
— Что знала? — спросил Никита, который думал уже о претворении возникших планов в жизнь.
