Но Эльна! Кто бы подумал, что она такая предательница… Предпочитает одного драчуна другому! Коварство и вероломство! Да, он уже и раньше подумывал об этом, следует жить одному, от всех отдельно. Другого выхода нет.
Королю было грустно до слез. Понурив голову, он поплелся куда глаза глядят. Ноги его тащились сами, без королевской на то воли, в направлении Каменного моста. Шел он, ничего не видя вокруг, как сонный, и даже испугался, когда неожиданно перед ним прогрохотал чей-то бас:
— Что нос повесил, солдат?
Неподалеку от тротуара стоял грузовичок, а сам Карп тряс изумленного Короля за плечо. Как же Его Величество был рад! Это был именно тот человек, который в настоящую минуту больше всего был нужен Королю. От радости у него даже глаза увлажнились, и Карп прогрохотал:
— Что это такое, а? А пошли-ка, друг, а то ведь мне ехать надо, приказ, брат, — он потянул Короля в кабину грузовичка. — Давай я тебя прокачу, — сказал он, — а ты рассказывай, как живешь.
Он завел мотор, и Король начал говорить о своих сомнениях. Слова рвались из него потоком. Он рассказывал о своих огорчениях, забыв о том, что Карп ничего не понимает по-эстонски. Но Карп, казалось, понимал:
— Ой, ой, ой! — то и дело восклицал Карп. — Ай, ай, ай!
И Король, видя, что его понимают, что с ним соглашаются, все говорил и говорил: что пойдет он жить в дом, который у реки Тори, поселится там на веранде и будет читать книги, которые ему дает Морской Козел — у того хорошая библиотека, много интересных книг, не хуже, чем у Арви, а Морской Козел вообще-то не виноват, что его мама Морелоо, одним словом мурло, и ходит на высоких каблуках с разными кавалерами, отчего все мальчики над Морским Козлом издеваются; так что все женщины — и Эльна тоже — легкомысленные, кроме Хелли Мартенс, Ангелочка и…
У Короля вдруг словно дыхание перехватило, его пронзила догадка: он узнал глаза, непрестанно за ним следившие, это же глаза Марви, той длинноволосой подружки Эльны. Да, это были ее серые, задумчивые и очень серьезные глаза… Королю стало почему-то ужасно весело. Словно поняв, что Королю уже весело, Карп заразительно, как всегда, засмеялся. Они смеялись неизвестно чему — лету, солнцу, ветру, радуясь жизни. Они заливались долго и с наслаждением, это была радость — этот смех, и снова два колокола били басом и дискантом, били-звенели долго, а женщина-рыба на руке Карпа подпрыгивала и дрожала в такт их хохоту. Карп привез Короля на то место, где подобрал, они распрощались. Король глядел вслед грузовичку вполне успокоенный и довольный, и, главное дело, он знал, что Эльна — пустяк, он ее никогда не любил вовсе, потому что любит он другую — он Марви любит, и как же можно было столько времени оставаться таким дураком?!
А в небесно-синем доме жизнь продолжалась. Алфред по-прежнему был добр ко всем, а к Хелли особенно. Одним словом, он стал таким же, каким был раньше, — отцом семьи, работал, учил, запрещал, одобрял, принимал гостей. Приходили доктор Килк и Адела Килк, Тайдеман. Слушали «Филипс», не потому, что у них не было радио, а потому, что не было с кем поговорить о политике. Так что все приходили говорить и жаловаться.
— Такие времена…
— Да, сложное время…
— И чем все это кончится?
Карла, конечно, был самым знающим в политике. Он объяснял Килку и Алфреду, что эстонцу должно быть все равно, какая там политика у русских или у немцев, поскольку ни те, ни другие ему не родственники.
— Но им, видите ли, не все равно, — возражал Килк, — потому что живут эстонцы у моря и места здесь хорошие. Из-за этого-то все и происходит — здесь благодать!
— Дело вовсе не в том, — объяснил Карла. — А в том, что через Эстонию открывается для немца путь в Россию, а именно русских он и хочет сожрать, хотя и друзья на сегодняшний день вроде. Друзья, они и есть самые опасные.
Король, вспомнив Земляничку, с этим согласился.
— Потому мы и немцу нравимся, — продолжал Карла, — но и русский тоже имеет основание нас любить, раз мы в таком месте поселились. Будь ты хоть сто крат нейтрален, все равно под ногами путаешься. А что места хорошие — они и в других широтах есть неплохие. Вот Швейцария, — объяснил Карла, — не больше нашей, а шпионами отовсюду кишмя кишит, но она может быть нейтральной, потому что расположена так — никому не мешает. Нас же одни «окном» называют, другие норовят, как дверью, пользоваться.
— Да мы сами нейтральными и быть не можем, — рассуждал Килк. — Вот же наш приятель Векшель — служил «Филипсу», теперь русским, а случится, так и немцам послужит.
— Конечно, — засмеялся Карла, — так оно и было все эти восемьсот лет. Политика и его касается постольку, поскольку прибыли приносит. Чтобы жить безбедно, не тужить, богатством обзаводиться, чтобы как люди… Тогда какая разница — немец или русский? Если ты сам… эстонец. Кто тебе ближе? Немец или русский? Кто тебе более родствен? Ни тот, ни другой. Самый твой родственник — ты сам.
— Один американский профессор создал интересную статистику войн, — рассказал Килк, — и подсчитал, что в мире за две с половиной тысячи лет было девятьсот две крупные войны и одна тысяча шестьсот пятнадцать революций или других внутренних войн. Самый воинственный народ испанский — шестьдесят семь процентов времени из своей истории Испания была в состоянии войны. За Испанией — Греция, в ее истории войны занимают пятьдесят семь процентов. Затем идут Англия, Франция, Россия, Италия, Германия, а Эстония вообще никакого места не занимает, потому что эстонцам больше других в лесах приходилось отсиживаться, прячась от набегов всяких иноземных благодетелей.
— Русские и немцы предлагают на выбор свою политику, и каждый уверяет, что защищает интересы рабочего человека, — поди разберись. Судить-то можно, только когда убедишься, а как убедишься, если… жив не будешь. Да и эстонцы — кто тут рабочий, а кто нет, они и сами не знают. Алфред — рабочий, но он же может и хозяином стать.
— А ты, Тайдеман, сам-то кто? — спросил Килк с иронией в голосе.
Тайдемана его вопрос ничуть не смутил, и он спокойно ответил:
— Я живу себе, как удастся, экономно живу, главное — экономия.
Хелли в разговорах о политике участвовать не любила. Она была уверена, что болтать про политику — не их дело, потому что все они — люди маленькие, а маленькие люди политикой не занимаются, маленькие люди должны работать, и ничего больше. Она ежедневно отчитывала Короля за то, что тот неизвестно где пропадает, и когда Король совершенно авторитетно во всеуслышание заявил, что хочет жить в доме у реки, то Хелли была против. Алфред же, как ни странно, встретил это заявление с пониманием:
— Пусть живет… на веранде. Уже тепло. Я тоже в его возрасте мечтал о свободной жизни. За помещением заодно посмотрит, мало ли…
Хелли, конечно, запротестовала: а вдруг что-нибудь случится? А как он будет своевременно питаться? А ночью, когда темно? А вдруг…
— Пусть привыкает жить самостоятельно, — разрешил все сомнения Алфред, — а питаться будет приходить, опоздает — без еды останется. Это его и к порядку приучит. Осенью, когда пойдет в школу, сюда вернется.
И Король Люксембургский поселился в доме у реки на веранде. Здесь ему постелили постель на старой деревянной и скрипевшей кушетке. В часы, когда солнце уходило на покой, лежать в этой постели было приятно. Солнечные лучи падали на разноцветные стекла, и внутри все становилось разноцветным — красным, желтым, зеленым; а за верандой протекала река Тори, по утрам и вечерам Король слушал, как мычали коровы, проходящие по Каменному мосту во владения Лонни.
Король и Карп обнаружили у себя одинаковое увлечение — кино. Король не часто посещал кинотеатр, тем не менее этот вид искусства он признал не скоро. В точности он не мог сказать, сколько ему было лет, когда Алфред и Хелли повели его в кино в Главном городе. Он прекрасно помнит, что фильм был отвратительным, и едва дождался конца этого издевательства. Его утомили весь этот шум, это мелькание красок, какие-то люди на экране, которые что-то делали и кривлялись, бессмыслица и безобразие, одним словом. Он просил его отпустить, но с ним не посчитались…
Здесь же, в городе Журавлей, его однажды повел в кино Карп. Не в кинотеатр «Скала», принадлежащий богачу-миллионеру из русских Загорскому, у которого рядом с кинотеатром был роскошный двухэтажный особняк, впоследствии в нем поселился какой-то адвокат, поскольку миллионер убрался за границу. Нет, Карп повел Его Величество в большой дом во дворе лимонадного завода на Парковой улице, здесь был клуб русских военнослужащих и за кино денег не брали.
Король даже не предполагал, что кино может ему понравиться. Показывали войну. Одни солдаты стреляли к других. Одни наступали, другие отступали. Потом наоборот. Убивали и расстреливали. Он посмотрел фильмы «Мы из Кронштадта», «Чапаев» и другие. Самая большая трудность для Его Величества заключалась в том, что он никак не мог сразу решить, на чьей быть стороне: и те и другие были для него, в сущности, одинаковые, одинаково одеты, одинаково вооружены и говорили на одном языке. Карп, сидевший рядом, то и дело ему объяснял: «Это наши». И тогда Король переживал за успехи и неудачи тех, за кого был Карп. Очень скоро все опять спуталось. Когда же Карп громко смеялся вместе с другими солдатами в зале, то и Король давал волю своему колокольчику.
