Расчистив метра три, Толька решил, что дистанция достаточно улучшилась, и снова открыл артиллерийский огонь. Возобновил обстрел и Костя.
Так и действовали: то расчищали дорогу, то колошматили друг друга снежками.
И вот сошлись.
— Соединение фронтов! — заорал Толька и облапил Славу Куркова.
Таня обняла Аллу. Ира прыгала вокруг Кости.
Все кричали:
— Ура-а! — И лица у всех были счастливые: ведь из врагов они превратились в соединившиеся армии.
— У тебя же рука болит, — сказал Костя Ире. — А ты снежки подавала.
— Рука? — Ира посмотрела на намокшую повязку. — Прошла, наверно.
— Как я устала! — Таня села прямо в снег. — Здорово мы поработали, правда, Костя?
«Ничего себе — работа! — подумал Костя. — Больше в снежки играли, чем работали». Он чувствовал себя виноватым.
Мало того, что поддался игре, так ещё получил от неё немалое удовольствие.
— Славная какая дороженька получается! — нахваливала Таня.
— Неплохая, — важно согласился Толька.
— Очень даже красивая, — подтвердила Ира.
Костя вздохнул:
— Да где уж там… И когда мы её кончим… при таких темпах? Но не бросать же на полдороге.
— Дорогу — на полдороге! — фыркнул Мухин.
Следующий сбор Костя назначил на воскресенье.
До воскресенья оставалось три дня. А в пятницу классная руководительница пятого класса, ботаничка, сказала Косте:
— Дёмин, после уроков зайди в учительскую, не забудь! С тобой хочет поговорить Тамара Георгиевна.
Ботаничка смотрела на Костю с любопытством. Это было странно. Костя сразу залился румянцем, переспросил:
— Тамара Георгиевна?
— Ну да. Учительница второго класса… Ты с ней не знаком.
— Знаком… — пробормотал Костя, окончательно смутившись.
Во втором классе он видел мельком молодую женщину в синем вязаном жакете и шёлковой розоватой блузке. Понимал, что это учительница его октябрят, здоровался с ней. Кажется, он слышал её имя. Значит, Тамара Георгиевна? Зачем он ей понадобился?
После пятого урока Костя, весь внутренне сжавшись, открыл дверь учительской:
— Можно?
Тамара Георгиевна сидела за столом и проверяла тетради. Положив авторучку, она несколько долгих мгновений разглядывала Костю. Наконец спросила строго:
— Почему ты самочинствуешь, Дёмин?
— Как это? — Косте пришлось слегка кашлянуть, чтобы обрести голос.
— Ни с кем не советуешься. Ни с советом своего отряда, ни со старшей пионервожатой, впрочем, она сейчас больна… А главное, со мной! Ты обязан со мной советоваться.
— В чём? — хрипловато спросил Костя, переминаясь с ноги на ногу.
Тамара Георгиевна разволновалась. Щёки у неё порозовели, глаза засверкали.
— Как в чём? Как в чём? Да как же ты можешь этого не понимать? Сегодня директору школы звонили с завода! Хорошо, что мы быстро разобрались. Что тебе взбрело в голову бросать ребят на расчистку улиц? Завтра придумаешь ещё что-нибудь… Они у тебя пойдут разгружать вагоны!
— Я их не бросал. Они сами пришли, своими ногами…
Щекам Кости было горячо, шея вспотела. По наступившей тишине он чувствовал, что все, кто был в учительской, прислушиваются к их разговору. Краем глаза заметил добрую улыбку на лице учителя математики.
К математике Костя особой любви не питал. Но уроки по этому предмету всегда учил старательно. Потому что больше всех учителей уважал математика. Морщинистый, худой человек, с сильной проседью в волосах, уже очень старый, как казалось Косте. А улыбка у него совсем молодая, усмешка не обидная, даже папину напоминает. Трудный материал он объясняет по нескольку раз и всегда говорит:
«Хоть десять раз меня спрашивайте. Лишний спрос не беда. А вот если скроешь непонимание, худо получится. Запутаешься, погрязнешь в невежестве, как в тине болотной».
На уроках математики всегдашняя застенчивость Костю почему-то совсем не мучила.
Улыбка учителя математики немного подбодрила Костю. Он перевёл дух и сказал:
— Вагоны разгружать не поведу. Им не под силу. — Поднял на Тамару Георгиевну глаза, в которых светилось упрямство: — А дорогу в сквере… мы кончим! Как же бросать начатое?
Тамара Георгиевна нервно повела плечами:
— Когда вы собираетесь опять грести снег?
— В воскресенье. В десять утра.
— Ну, хорошо. Я тоже приду… Ступай! Я ещё с тобой поговорю…
Прикрывая за собой дверь, Костя сообразил, что надо было сказать «до свидания», Ирка Сергеева наверняка бы сказала. До него донеслись смех, голоса учителей. Кажется, там возник спор.
За что ему попало и почему звонили с завода директору школы, Костя так и не понял.
Утром того дня, когда Косте было велено после уроков явиться в учительскую, в завкоме раздался телефонный звонок.
Председатель завкома — пожилой, спокойного нрава человек, сам из мастеров, старожил завода, уже не первый год выполнявший нелёгкие свои обязанности в завкоме, — снял трубку.
— Завком? Совсем уже обалдели! Скоро вы детсадников заставите работать! — Визгливый голос возмущённо клокотал в трубке.
Председатель опешил:
— Каких детсадников? Кто это говорит?
— А Зимкова говорит! Из четвёртого цеха. Не узнал меня, Семён Никанорович? Одна там даже поранилась. Взмокли все! И варежки, и носки до голых пяток!
Подсобница Зимкова! То-то ему голос показался знакомым. Вздорная тётка, вечно по всяким мелочам суматошится. Мужа своего, токаря, уж на что тюлень, и то до белого каления доводит.
— Какие такие голые пятки? — сдерживаясь, чтобы не раздражаться, спросил Семён Никанорович. — Ты, Зимкова, говори пореже. И не так зычно, а то… трубка не лопнула бы. Объясни толком, что случилось.
— А то случилось, — на той же высокой ноте кричала Зимкова, — что над ребятами верховодить не в вашей ком-пе-тен-ции!
— Вот что, Лариса Ивановна, — вспомнив имя-отчество, сурово сказал председатель, — приходи-ка ты в обед в завком! Буду ждать. — И положил трубку.
Шуму в завкоме приключилось немало, когда ворвалась туда в обеденный перерыв Зимкова. Всех остальных посетителей пришлось попросить обождать. Девушка-секретарь только глазами хлопала.
— Доченька моя пришла вся уставшая да замызганная, варежки, ноги — вдрызг! — бурно возмущалась Зимкова. — Говорит: «Вот какое важное задание дали нам с вашего заводу! И чтобы в срок», — говорит. А одна у них там даже травму получила!
— Разве у тебя дочка в девятом или в десятом классе? — потирая виски — голова вдруг заболела, — спросил Семён Никанорович. — Ни о каких происшествиях мне мастер по производственному обучению не говорил.
— При чём тут девятый — десятый? — завопила Зимкова. — Второй класс, малолетки, уж до них добрались!
Девушка-секретарь захихикала:
— Какое же важное задание от завода второму классу?
— Какое? А снег убрать по всему главному скверу! — заявила Зимкова.
— Сроду такого распоряжения не было, — с недоумением сказал председатель. — Что-то напутала твоя девчонка. Или просто наврала.
— Наврала?! — Зимкова через стол наклонилась к председателю. — Какое же наврала, когда вся намокшая?
— До голых пяток, значит? Наконец-то я разобрался в этих пятках! Сейчас выясним, кто от имени завода посылал такую малолетнюю публику на уборку снега. — Председатель взялся за телефонную трубку.
Он позвонил в школу. Директор вызвал к себе Тамару Георгиевну: в школе был один второй класс. А та уже знала, что её ученики разгребали дорожки в сквере.
Ещё бы не знать, когда Танька-растеряшка, как прозвали её ребята, хвасталась:
— Работали как большие! Мы! А вы-то и нет!
Октябрята из других звёздочек с завистью смотрели на повязку на Ирининой руке.
Тамара Георгиевна даже похвалила ребят:
— Молодцы, что потрудились! Работа на свежем воздухе очень полезна.
Но оказывается, напрасно она благодушествовала…
Мороз был изрядный, градусов восемнадцать. Солнце, синее яркое небо. И полное безветрие. Ветки, даже самые тонкие, одетые сверкающим инеем, словно боялись шелохнуться, чтобы не потревожить свой нарядный убор. В каждой сосульке горели разноцветные огоньки. Снег искрился и скрипел под ногами.
Выйдя из дому с лопатой на плече, Костя зажмурился: снопы света брызнули ему в лицо. Красотища какая! Но придут ли ребята, не побоятся озябнуть?
Мама сказала, когда он уходил:
— Смотри, поморозишь своих октябряток! Будет тебе от родителей.
— Может, и не придётся морозиться… — Папа загадочно улыбнулся.
