меня в ответ, и мы затеяли борьбу: кто кого спихнет с кровати. Выиграл я — хоть мы и одного роста, я посильнее. Столкнув Клару на пол, я сам спрыгнул с кровати и уселся верхом на поверженного противника.
— А теперь рассказывай правду, почему ты ходишь к психологу. Ты знаешь обо мне всё, а я о тебе — почти ничего.
— Я же рассказала. Урод ты, а не друг, если не веришь…
— Нет уж, сознавайся! А то сейчас как пукну тебе в нос — задохнешься!
— Нет!
— Три, два…
— Меня поймали в одном магазине, когда я украла трусики. Позвонили отцу. Клянусь, так и было. Тупо вышло, они даже не моего размера были.
Я ей поверил — с таким бешенством она выплюнула эти слова. А я уже несколько месяцев не ходил с ней «на дело». Так что я ее отпустил.
— Отец меня уже предупреждал. В сентябре сестра нашла у меня в шкафу шикарные наушники с блютусом, прямо в коробке, нераспакованные, и отнесла отцу. Я соврала, что это вы мне подарили, но он не поверил, и пришлось вернуть их в магазин.
— Что?
— Это было ужасно. И еще он сказал, что мне нужно походить к психологу, потому что если я ворую оттого, что мне тяжело… Но я тогда уперлась, а он не решился на меня давить.
— А когда позвонили из магазина с труселями, тебе пришлось пойти к Максу.
— Ну да. Сначала ходила каждую неделю, теперь мне вышло послабление — раз в месяц.
Мы помолчали, пока слова, висевшие в воздухе, не опустились плавно на землю.
— Макс клевый, — сказала Клара.
— Клевый, но достал уже. А если ты мне сейчас скажешь, что он тебя вылечил и тебя больше не тянет воровать…
— Почти не тянет, ага.
— Жаль, потому что я тебя хотел попросить кое-что для меня сделать.
— Сальва…
— Смотри, даже из моего дома выходить не придется. Это и не воровство даже — просто кое-что надо открыть и посмотреть. Мы всё на место положим, обещаю.
Клара удивленно на меня посмотрела. Тогда я объяснил, что с месяц назад, когда отец отобрал у меня телефон, я наткнулся в ящике его стола на папку с бумагами про деда. И что, если Клара мне поможет, мы попробовали бы взломать тот ящик.
— Я что тебе, медвежатница, как в кино? Я просто пару раз таскала вещи в магазинах. Замки вскрывать я не умею. И слушай, да, после разговоров с Максом меня уже не тянет воровать. Стало неприкольно.
Но, говоря это, она уже поднималась на ноги. Я тоже встал и отвел ее в кабинет отца. Мы подергали ящик — по-прежнему заперто. Я каждый вечер перед сном проверял его, если отца не было дома. Клара достала телефон и стала что-то набирать.
— Что ты делаешь? — насторожился я.
— Гуглю. Вот, нашла.
Она открыла видео на «Ютубе» про то, как канцелярской скрепкой отпереть ящик стола. Мы нашли скрепку, разогнули ее точь-в-точь как в ролике и попробовали взломать замок. Возились мы долго, это оказалось не так просто, как показывали, но через триста секунд у нас всё получилось.
Папка была на месте. И в ней, и поверх нее бумаг стало еще больше. Видимо, отец продолжал собирать документы по дедушкиному делу. Я достал папку, и мы уселись на пол ее разбирать. В основном там лежали отчеты от адвокатского бюро, которое занималось защитой деда, но мы в них ничего не могли понять — они с тем же успехом могли быть написаны на суахили.
— Кажется, тут говорится, что в действиях твоего дедушки не было преступного умысла. Но я не уверена… — Клара в третий раз перечитала какую-то бумагу.
И тут нам попалось оно. Письмо, набранное на компьютере, вроде того, как мы сдаем сочинения Гоньялонсу. Подписи не было, но я понял, что сочинял его дедушка. А на полях были рукописные пометки почерком моего отца. Это было признание. В нем говорилось, что дед действительно присвоил деньги, почти миллион евро. Он взял их в качестве комиссии за свои услуги. В свое оправдание он писал, что система откатов уже была налажена, когда дед пришел работать в фонд, так что он не мог действовать по-другому, иначе ему не удалось бы заключить ни одного важного контракта. А еще он пояснял, что часть этой суммы ему досталась от отца, который прятал деньги на счете в швейцарском банке, а он только вложил эти средства в фонд и приумножил. В конце дед писал, что раскаивается в содеянном и обещает вернуть присвоенные деньги, а заодно уплатить все налоги, которые причитаются с него за швейцарское наследство.
В этот момент я понял, каково это, когда ты переходишь улицу на красный свет, засмотревшись на смешную фотку в «Инстаграме», а тебя в это время сбивает машина. Невозможно ни вдохнуть, ни выдохнуть. Невыносимая боль во всём теле. Ужас-кошмар, а у тебя перед глазами всё равно стоит фотка голой задницы твоего приятеля. Я на «Инстаграм» обычно не отвлекаюсь, но тут, сидя на полу с письмом в руках, не в силах встать, я мог думать только про то видео на «Ютубе» со взломом ящиков и про голос за кадром, дико смешной.
— Сальва… — Клара забрала у меня письмо и вернула в папку вместе с остальными документами. Потом убрала папку в ящик и снова заперла его с помощью скрепки.
Я поднялся на ноги, как робот, и, не думая, что творю, позвонил дедушке — который в кои-то веки, наверное, что-то учуял, потому что взял трубку и тут же услышал, как я кричу:
— Так, значит, это всё правда! Ты присвоил деньги! Присвоил, потому что тебе захотелось! Наворовал почти миллион! Да еще и рассказываешь, что часть тебе осталась от твоего отца! А его уже нет на свете, и он тебе не скажет, что ты бесстыжий! Самый бесстыжий урод на свете! Знал бы ты, дед, насколько ты мне отвратителен!
Клара услышала, как мой отец вошел в дом, и вырвала у меня из рук телефон, как раз когда отец остановился в дверях кабинета. Он сразу заподозрил неладное, но Клара вовремя сообразила, что сказать.
— Нам компьютер нужен был.
— Что происходит? — спросил отец.
— Пойдем, Клара. — Я взял ее за руку и потащил к двери.
— Сальва, что происходит?! — воскликнул мой отец.
Я обернулся, раздраженный.
— Происходит то, что вы оба лжецы поганые! И дед, и ты, потому что покрываешь его! Наверняка ты тоже наворовал с ним заодно,
