Мебель была очень красивая, полированная, на гнутых ножках, с зеленой цветастой оббивкой. Но самое потрясающее из всего — письменный стол.
Ну такой красивый, ну такой красивый, сроду таких не видел. И полированный, и узорчатый, и с фигурными ключами, и на восьми гнутых ножках.
— Это тебе, Стёпа! — торжественно сказал папа. — Уроки на нем будешь делать. — Ну да! — воскликнула мама. — Чтобы поцарапал.
— Не поцарапает, не поцарапает! Что же он, глупый — царапать такой стол. — Не поцарапаю. — неуверенно сказал я. — И на кухне можно уроки делать. — Не сдавалась мама.
— Что значит — на кухне? Почему это — на кухне?! Это я покупал такой стол, чтобы мой сын делал уроки на кухне?! Нет! Нет! Он будет делать уроки за этим столом! Слышишь, сынок! — Слышу. — Да тише, тише, не кричи. Посмотрим. — Не посмотрим, а будет, как я сказал. Вот! Через мой труп! — Ну хорошо, хорошо…
Бедные мужчины! Сколько этих трупов оживили, подняли с дороги женщины. А то бы пройти нельзя было.
Уроки я делал на кухне. И не жаловался: зачем мне эта полировка!
Вечером к нам зашел сосед Аркадий Семенович, с которым папа курит на лестнице (мама не позволяет папе курить в квартире из-за меня — «чтобы не портить детское здоровье»). Аркадий Семенович работает на фабрике, которая изготавливает фурнитуру для мебельной промышленности, то есть разные замочки, петли, ножки, загогулины, накладки и тому подобное.
Аркадий Семенович походил, покрутил носом, скривился. Потрогал фигурные ключи, втулки, загогулины, сказал: — Вот это скоро отвалится. А это отклеится. И вообще наша «Лыбедь» и лучше и дешевле. И пошел курить на лестницу.
— Чтобы у тебя самого поотпадало и поотклеивалось! — сказала ему вслед обиженная мама.
Через минут пятнадцать, покурив, он снова пришел. — А вообще бы вы мне открутили одну ножку шкафа. Я бы вам через два дня принес. Я хотел бы снять копию.
Мама покраснела:
— А я что — эти два дня шкаф руками держать буду?
— Подкладете что-нибудь.
— Нет! Извините — нет!.. Знаете, извините, поломаете ненароком, потеряете. Мне тогда хромой шкаф хоть выкидывай. Если хотите, перерисуйте себе. — Зачем мне перерисовывать, я и так запомню, — равнодушно сказал Аркадий Семенович и снова пошёл на лестницу курить. Мама даже взвизгнула от возмущения.
— Ну! Вы слышали! Ножку ему открутить! Ну! Чтобы ты не курил с ним больше! И вообще — хватит уже! Бросай курить И сам себя и нас со Стёпою только травишь…
Мама еще хотела сказать, возмущенная соседом, который не оценил как следует нашу мебель, но… зазвонил телефон.
С этой мебелью мы совсем забыли, что вчера папа заказал на сегодняшний вечер разговор с дедом Гришей и бабушкой Галей. — Аллё-ё! — закричал я, первым взяв трубку.
— Алло!.. Стёпа! Это ты? — услыхал я как будто и далёкий, но такой близкий, родной голос деда Гриши. — Я! Дедушка! Здравствуйте! Здравствуйте! Как вы там?
— Здоров. Мы ничего, а вы?
— Мы — здорово! Мебель купили! — Что? Что? — А ну дай! — сказал папа м выхватил у меня трубку.
Только теперь, когда я услышал голос деда по телефону, я понял, как по нему соскучился.
Всю сознательную жизнь я виделся с ним каждый день, каждый день разговаривал с ним, слушал его шутки, его мудрые слова. А вот почти уже два месяца его нет рядом со мной.
Долго говорили папа с дедом, потом с бабушкою, затем мама с бабушкой и дедом. Всё подробно рассказали, обо всех делах. И уже собирались заканчивать, но я в последний момент выхватил у мамы трубку и закричал:
— Дедушка! Приезжайте! Слышите? Я скучаю по вам! Слышите? — Что-то сдавило мне горло, я не мог глотать.
Деду, наверно, передалось моё волнение, и голос его дрогнул, когда он сказал: — Приеду, Стёпа! Приеду! Я тоже по тебе скучаю… Эх!
Ночью мне снилось родное село. И дед Гриша верхом на белом цирковом коне с султаном на голове (не дед, а конь, естественно). И друзья мои Вася и Андрейка. И Туся Мороз (откуда она только в селе взялась?). И ещё что-то, чего я уже утром не мог вспомнить.
Конечно, уроки я как следует сделать не смог. Какие там уроки!
И когда меня вызвала Тина Гавриловна, я экал и мекал, отвечая, так, какЮ кажется, никогда не отвечал.
И неожиданно я услышал, что мне подсказывает — кто бы вы думали? — Игорь Дмитруха. Это было так невероятно и так странно, что я совсем замолк. И хотя Тина Гавриловна поставила мне двойку, сердце моё пело. Игорь Дмитруха, который только и знал, что издеваться надо мной, подсказывал мне, как своему лучшему другу! После того случая на троллейбусной остановке и после того, как я сказал ему одно только слово «молодец», он вдруг изменил отношение ко мне. И поглядывал на меня не враждебно и не насмешливо, как раньше. И теперь неожиданно начал подсказывать.
Туся, смотря на меня лукаво улыбнулась, но ничего не сказала. Сурена в школе не было.
У него были последние съемочные дни. Примерно через неделю он уже уедет. Вернется в свой Ереван. Жаль! Такой хороший, такой дружелюбный мальчишка! Муха!
Лина Митрофановна тоже, как на зло, вызвала меня и тоже поставила двойку. Ох уж эти учителя! И как они чувствуют, что человек не приготовил уроки? Когда всё знаешь, никто на тебя и не смотрит, никто тебя не замечает, словно тебя и на свете нет. А стоит только не приготовить, сразу же: «Наливайко! К доске!». Вот ведь же!
Настроение у меня немного испортилось. Не то чтобы я очень волновался из-за этих двоек. Я их, конечно, исправлю. Учусь я хорошо. Хоть и не круглый отличник, но троек в четверти не было.
Просто не люблю я получать двойки. Самолюбивый я. Эти двойки — словно пощечина для меня.
Придя домой, я сразу сел на кухню за уроки. И не поднялся, пока всё не сделал. Даже спина заболела. Наконец встал, потянулся. И тут неожиданно зазвонил телефон. Что-то всегда этот телефон звонит неожиданно. Дз-з-з! — аж сердце останавливается. — Алло!
— Стёпа! День добрый!.. Как жизнь молодая? — голос Чака звенел весело, бодро.
— Добрый день! Здравствуйте! Нормально… Только что уроки сделал.
— А как — чтобы встретиться? Нужно бы довести всё-таки то дело до конца. А? — А что? Вы что-то узнали? — Да, кажется…
— Да я пожалуйста… Хоть сейчас!
— Ну, тогда на Подоле, у Сковороды. — Хорошо.
Глава 18
Путешествие в 1068 год. Терешко Губа. Восстание. «Люди, опомнитесь!». Чак чувствует себя виноватым
Мне показалось, что Чак будто то ли похудел, то ли осунулся. Морщины четче вырисовывались на его лице, под глазами темнели круги. Но улыбался он бодро.
— Эти два дня я сидел в библиотеке, летописи перечитывал… «Повесть временных лет» главным образом. Искал.
— Ну и как, — нетерпеливо спросил я.
— Подожди. Сейчас. Сначала давай историю немного вспомним. Ну, легенду о том, как основан Киев ты знаешь.
— Знаю. Братья Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбедь! — выпалил я.
— Так. Пропустим Аскольда и Дира, Олега, Игоря, жену его Ольгу, Святослава, сына его Владимира, Ярослава Мудрого, период расцвета древней Киевской Руси… Посмотрим, что происходило в Киеве после смерти Ярослава Мудрого. Власть перешла к его сыновьям. Великокняжеский киевский стол получил старший сын Изяслав. Братья его получили так называемые удельные земли — княжества Черниговское, Переяславское и другие.
И вот в 1068 году на юго-западные рубежи Руси набежали половцы. Киевский князь Изяслав и его братья Всеволод Переяславский и Святослав Черниговский выступили против них. На речке Альте половцы их разбили. Святослав с остатками своей дружины убежал назад в Чернигов, а Изяслав и Всеволод убежали в Киев. Киевляне были расстроены поражением, половцы угрожали их городу. И горожане обратились к князю с просьбой дать им оружие, чтобы защищать Киев.
Но князь боялся, что горожане это оружие могут повернуть против его самого, и отказал.
Тогда вспыхнуло восстание, первое в истории Киева восстание простых людей про правителей.
Восставшие разгромили Гору, княжий двор и дворы бояр и воевод, прежде всего ненавистного тысяцкого Коснячка. Изяслав и Всевоволод Сбежали. Киевляне освободили из тюрьмы полоцкого князя Всеслава Брячиславича и провозгласили его великим князем киевским.
— Зачем? — удивился я. — А откуда он вообще взялся там в тюрьме, это Всеслав Брячиславович?
— Зачем — я и сам не знаю. А взялся он очень просто. В 1067 году дружина его была разбита Изяславом, Святославом и Всеволодом в битве на реке Немига, а сам был захвачен в плен во время переговоров.
— Он что — был такой хороший?
— Нет. Он просто ограбил Софийский собор в Новгороде и спалил город. Восставших киевлян он через семь месяцев предал и сбежал к себе в Полоцк. Изяслав захватил Киев и жестоко покарал восставших. Семьдесят предводителей было казнено и очень много ослеплено по приказу сына Изяслава Мстислава, дружина которого первая вступила в город.
— Семьдесят предводителей! — воскликнул я.
— Семьдесят. В летописи так и записано. И есть все причины считать, что в первом киевском восстание принимали участие принимали участие скоморохи. Потому что во всех воспоминаниях про скоморохов подчеркивается бунтарский их характер. Вот так…
