КРУГОМ ВОДА…
Пока мы добежали до плота, от ясного солнечного дня не осталось и следа. Стало темно и зябко, будто сумерки опустились на землю. Потом вдруг послышался протяжный треск. Казалось, что ветер выдирает на крутояре огромное дерево; не выдержав напора, трещат, рвутся его корни. На бегу я задрал голову и увидел это дерево: его густая огненно-зеленая крона, искрясь, раскачивалась прямо над нами, ствол раскалывал небо, а перепутанные оборванные корни свешивались за горизонт. Дерево пульсировало, но по ветвям, стволу, корням его бежал не живой сок земли, а разряд электричества, наверно, он был мощнее всех электростанций мира, вместе взятых. Когда молния наконец погасла, из края в край прокатился такой грохот, что мы, не сговариваясь, прижались к глинистому обрыву. Вот так, наверно, грохотало, когда тысячи наших орудий разом повели огонь по Берлину. Или когда стартует космический корабль… Или когда взрывают атомную бомбу…
Подхлестнутая ветром, река бежала к устью, словно тоже спешила удрать от грозы. На серой воде крутились вырванные кусты, охапки сена, доски, коряги. Звонко щелкнули первые капли дождя, упругие, как мячики, они подскакивали вверх-вниз, примериваясь, как бы это получше, поудобнее устроиться. А затем, будто из дырявой бочки, хлынул ливень.
Река вспенилась, побелела, как крутой кипяток, аж пар закурился над ней. Она приступом шла на наш берег, валила с ног, и мы поскорей вылезли по осклизлому склону наверх.
— В палатку! — приказал отец, а сам побежал к плоту: взбесившаяся река готова была утащить наш «дредноут» вместе с сосной, к которой он был привязан.
Палатка темнела чуть в стороне от берега, между деревьями, но мы и не подумали свернуть туда, пока вместе с отцом не убедились, что плот закреплен надежно. Разве что лопнут все три каната или впрямь выкорчует сосну, но ведь тогда и мы ничего не сделаем — руками такую махинищу не удержишь. Нет, не похоже, высоко стоит сосна, воде туда не добраться. Да и канаты надежные…
Продрогшие, исхлестанные дождем и ветром, исцарапанные, мы на четвереньках вползли в палатку. И как же там было тепло, сухо, уютно! Ребята разбили палатку по всем правилам: туго натянули, глубоко забили колышки, обкопали ровиком, чтоб сбегала вода, устлали еловыми лапками и сеном. В центре, подвешенный за сучок, весело подмигивал фонарь «летучая мышь», в термосе был горячий чай, и вся наша одежда, совершенно сухая, горкой высилась на рюкзаках с харчами. Когда они все это успели, черти еловые!
— Молодцы! — Отец присел на корточки и растирался полотенцем. — Объявляю благодарность с занесением в судовой журнал.
Витька подкрутил в «летучей мыши» фитиль.
— А что у вас?
— А у нас в квартире газ, — не выдержала, откликнулась Лера. — Рассказывайте поскорее, не томите…
Мы прихлебывали из кружек обжигающе горячий чай и рассказывали про встречу с Африканом и его «дядей Клавой». А дождь стегал по упругим бокам палатки, и от блеска молний лица у ребят становились синими, страшными, как у книжных привидений, и без остатка растворялся в этом полыхании желтый язычок фонаря.
Гроза прошла так же внезапно, как и налетела. Вдруг разом выгорели молнии, словно полностью разрядились небесные аккумуляторы. Отдалился гром — теперь это была не артиллерийская канонада, не старт космического корабля, а просто где-то за рекой, на лесных делянках, разваливались штабеля бревен. Только ветер гнал по небу рваные тучи, как пастух гонит стадо коров, да шумел в сосоннике, собирая с хвоинок себе на бусы дождевые капли.
Мне казалось, что гроза бушует целую вечность, что уже, наверно, ночь или поздний вечер, но в палатке вдруг начало светлеть, светлеть, и, когда мы вылезли наружу, из-за последней тучки вынырнуло солнце. Оно было еще куда как высоко. Небо на глазах набрякало синевой, будто гром выколотил из него всю пыль, а ливень хорошенько выстирал и выполоскал, и после утреннего удушья было так свежо, что покалывало внутри.
Река потемнела, вздулась, по всему откосу наперегонки в нее сбегали мутные ручейки. На другом берегу, вытянув длинные клювы и высоко поднимая голенастые ноги, важно расхаживали два аиста, время от времени они задирали головы и громко клекотали.
— Что будем делать? — Отец глядел на реку и почесывал затылок. — Хорошо бы остаться здесь на ночлег, место обжитое. Да и вода к утру спадет. Оставайтесь, а…
— А вы? — Жека расковырял пошире сток и спустил воду, собравшуюся в ровике вокруг палатки.
— А я скакну в Заречье, в сельсовет. Это недалеко, километров пять-шесть. К ночи вернусь. Если задержусь — не маленькие, сами заночуете. Надо ж браконьерской ухи отведать, такие пироги.
— Не пойдет, — надулся Витька. — Берите и нас с собой. А то как самое интересное, так без нас…
— Что ж тут интересного? — удивился отец. — Это ж не цирк. Это — нужда, понимаешь? Нельзя мимо таких вещей проходить…
— Вам нельзя, а нам можно, да? Мы из этого Африкана-Таракана котлету сделаем!
— При чем тут ваш Африкан… Он, что ли, взрывчатку доставал? Наоборот, выстрелить не дал.
— Потому что струсил. — Ростик выдернул кол-распорку, палатка сразу обвяла, завалилась одним боком. — Он трус. Такой же, как его дядька. Поплыли, Глеб Борисыч, чего время терять.
— Поплыли так поплыли! — махнул рукой отец. — Давайте укладываться.
Уложились.
Увязались.
Отдали концы.
Плывем.
Но это уже не беззаботная прогулка, когда можно лежать, свесившись над водой, и высматривать, как на дне вспыхивают песчинки. Тихую, ленивую Березу словно подменили. Она крутит наш плот, как ей только хочется, швыряет от одного берега к другому, она смеется над нашим румпелем и жалкими потугами отца хоть как-то держаться курса. Как угорелые, носимся мы вдоль бортов, отпихиваясь шестами от рогатых корчей и обросших мхом валунов — лишь по белым бурунчикам можно догадаться, где они подкарауливают нас. Отец тревожно глядит вперед и хмурится: для любого встречного судна мы сейчас, как для машины пьяный велосипедист посреди шоссе, — попробуй угадай, куда его понесет в следующее мгновение.
Резкий толчок валит пас на палубу. Румпель выбило — тяжелая жердина пролетает над плотом, как копье, и вспахивает воду впереди нас. Бревна скрипят, словно их дерут тупые пилы, — мы с ходу влетели на каменистый перекат, — сквозь разъехавшиеся доски пузырями выдавливается вода.
Соскакиваем. Воды чуть повыше колена. Валуны скользкие от водорослей, оступишься — запросто сломаешь ногу.
Облегченный, плот чуток приподнимается, мы толкаем его, а за перекатом карабкаемся наверх.
— Без руля и без ветрил! — смеется Витька, и у него блестят разноцветные глаза. — А мачта гнется и скрипит!
Нет, мачта не гнется. Скрипит, это точно, но не гнется. Пока…
— Надо кончать это безобразие! — Отец выхватывает у Леры шест. — К берегу заворачивайте, к берегу.
Мы тычемся в воду шестами и не достаем дна.
— Ах ты, матушка Береза-река, до чего ж ты широка, глубока! — горланит Витька, размахивая бесполезным шестом.
— Сделай нам, Береза, одолжение! Помоги нам избежать плотокрушения! — словно только и ждала, подхватывает Лера.
Крутой поворот. Мы проходим его по прямой, как набравший скорость на спуске паровой каток. Река остается справа, а нас несет в заболоченную старицу. Ростик и Жека пробуют удержать плот, но у них вырывает шесты — увязли в грязи, не вытащишь.
Подминаем под себя правым бортом ольховый куст. Левый утюжит остролистый аир, топит желтые кувшинки, ножом-секачом врубается в камыш.
Стоп!
Приехали.
Дальше, как говорится, некуда.
Вода, вода…
Кругом вода.
Кругом вода,
Но это не беда! —
поет Витька. Он весь, словно изнутри подожженный, так и светится. Рад-радешенек, что мы попали в такой переплет. Да и все мы, пожалуй, рады. Это ж все-таки путешествие по реке, а не по карте! Один лишь отец не разделяет нашего развеселого настроения.
— М-да… — ворчит он, оглядываясь и уминая пальцем в трубке табак. — Трепачи вы несчастные, послушал вас — теперь покукуем. Подвязывайте штаны у щиколоток да обувайтесь, чтоб ноги не поранить, полезем в болото тянуть бегемота… Ты оставайся, — кивает он Лере, заметив, что та тоже затягивает шнурки на кедах. — Хватит и этих ломовиков, сиди.
— Ну да! — Лера независимо встряхивает косичками, лихо прыгает с плота и по грудь проваливается в трясину. — Ой, мамочка!
Мы хохочем. Отец вытаскивает Леру, испуганную, сверху донизу облепленную жирной торфяной грязью, и машет нам кулаком.
— Не огорчайся, выберемся на реку — помоешься. Сейчас они все через эту процедуру пройдут. Предположим, что эти грязи лечебные и мы приехали на курорт…
Он поспихивал нас с плота, как лягушек, и ухнул следом.