— Я думаю, нам надо идти к управляющему трестом.
Антошка сам не знал, почему полюбил этого человека с могучим басом и верил, что тот поможет.
Секретарша в приемной управляющего, увидев ребят, оторвалась от машинки и недоуменно спросила:
— Вы к кому?
— К Николаю Ивановичу, — бойко сказала Марфуша. И, заметив удивление в глазах секретарши, пояснила: — По важному делу.
— Николай Иванович скоро должен быть. Подождите, но я сомневаюсь, что он вас примет, — сказала секретарша.
В приемной ребята чувствовали себя не очень-то уверенно. Успокаивало то, что секретарша их не замечала, а продолжала стрекотать на машинке, видимо, печатая какую-то срочную бумагу.
Шаги Казанина послышались еще из коридора. Половицы под ним поскрипывали.
Он открыл дверь и, перешагнув через порог, увидел сидящих перед ним ребят. Он узнал их и весело зарокотал:
— Здравствуй, племя молодое, незнакомое. Чую, что старик зачем-то понадобился. Ну, ну, входите, друзья.
В кабинете Казанина стоял большой стол, накрытый красной бархатной скатертью. Около него плотно друг к другу стояли стулья.
Около второго стола, за которым сидел управляющий, стояли глубокие мягкие кресла.
Управляющий указал на кресла и прошел на свое место.
Ребята остановились около кресел, не решаясь в них садиться — настолько они были шикарны и вызывали трепет. Казанин пророкотал:
— В ногах правды нет, говорят. Садитесь, ребятки, и я вас внимательно слушаю.
Марфа Посадница замотала головой и сказала:
— Мы постоим, Николай Иванович. Мы к вам по делу. Ведь на компрессорной такое безобразие. В комсомольский штаб сейчас звонили. Вон Яшка телефонограмму принимал.
Управляющий трестом взглянул на Яшку и кивнул ему:
— И что же ответил звонившему Яков Васильевич Лорин?
Яшка покраснел. Он не понял, в шутку ли, всерьез ли его назвал управляющий трестом по имени и отчеству. Но то, что он знал Яшку, ему льстило.
— Я ему сказал: «Разберемся». А сам подумал о вас. А потом Марфуша тоже говорит: надо к Николаю Ивановичу идти. Он разберется, почему на компрессорную не подают электричество, — сказал Яшка.
Казанин покачал головой и взял телефонную трубку.
— Отдел энергетика попрошу. Иван Иванович, что же ты творишь, безбожная твоя душа, почему компрессорная без энергии? Линию на ремонт отключили? Но ведь это можно сделать в третью смену, когда меньше всего народа. Одним словом, кончай самодеятельность и немедленно подключай объект.
Казанин задумался, и Антошке показалось, что он забыл о них.
— Мы пойдем, Николай Иванович, — тихо сказала Марфуша.
Управляющий поднял голову, встал из-за стола и подошел к Яшке.
— Как живешь-то, Яков Васильевич?
— Хорошо, — вздохнул Яшка и со слезами в голосе прошептал: — А Глеб Коржецкий такой человек, такой человек!..
И Яшка заплакал.
Управляющий смутился.
— Крепись, Яков, — пророкотал он. — Комсорга мы в обиду не дадим. И на родителей обиду в сердце не держи. Отец у тебя — мужик не из последних. Немного свихнулся, но мы его на партбюро поправили. Да и не только он виноват — есть у нас такой профсоюзный деятель, привык рапортовать о победах.
Когда ребята уже подходили к двери, Казанин сказал:
— Поживи пока у Савелия Ивановича, Яков. С матерью у тебя дело плохой оборот принимает…
В вагончике комсомольского штаба уже сидел Жора Айропетян.
— Оставили боевой пост, — укорил он. — Почему вы такой ненадежный народ?
Ему рассказали о походе к управляющему трестом по сигналу с компрессорной станции, и бульдозерист подобрел:
— Вот так наши и действуют. Оперативность плюс натиск. Молодцы!
День был сумасшедший. В штаб шли строители, и Антошка не мог улучить момент, чтобы расспросить Жору, что тот знает о партбюро, где рассматривали заявление Яшкиных родителей. По словам Казанина, как понял Антошка, комсорга в обиду не дали. А вот Яшкину мать, наверное, будут судить. И Антошке стало жалко своего приятеля.
— Яшка, — сказал он. — Мы получаем новую квартиру. Перебирайся к нам, а?
Тот, как всегда, бодрился:
— Я у стариков как у бога за пазухой.
Конечно, там ему хорошо. Но не зря же Яшка не удержался и заплакал в кабинете Казанина. За последние дни он осунулся, голубые глаза его помутнели, и казалось, что Яшка всегда о чем-то думает и на душе у него черно и тяжело, даже когда он старается шутить.
— Ты не стесняйся, Яшка, — сказал Антон. — Если что — сразу к нам.
В дверь вагончика постучали, Антошка понял, что это кто-то из новичков. Обычно строители вваливались в штаб сердитые, ругались и стучали кулаками по столу. Коржецкий усмирял их:
— Чего кричите. Думаете, больше крика — больше бетона. Вы для постановки голоса в самодеятельность записывайтесь.
Обычно крикуны быстро успокаивались и толково рассказывали о своих бедах.
Дверь отворилась, и через порог робко перешагнул Рыжий, вслед за ним Катька, которую почему-то называют Подлизой, хотя она совсем не Подлиза, — и еще несколько мальчишек.
Глава восемнадцатая. Пожар. Новоселье не состоялось
Погода портилась. Солнце закрыла туча, она плыла низко, чуть ли не задевая вершину Маяковой горы. С реки тянуло прохладой.
— Дождь будет, — сказал Рыжий.
— Не сахарные — не растаем, — махнула рукой Марфуша.
— И под ливень попадали — не ныли, — поддержала ее Катька Подлиза.
Новые знакомые, узнав о древней бабке, решили записать рассказ старухи о ее братишке-партизане Пашке Нечаеве. Сначала ребята хотели идти пешком, но Антошка предложил:
— Ребята, сейчас на карьер машины вереницей идут.
И они решили «голосовать». С карьера в самом деле шли самосвалы, груженные гранитом. Часть из них проезжала в поселок — везла плитняк к будущему клубу, другие сворачивали на стройку. Антошка уже знал, что за предложение его отца использовать при заливке фундаментов под менее ответственные объекты гранит, ухватились. Предложение обсуждали инженеры на своем совещании и выдали под этот эксперимент десяток объектов. Антошке хотелось чуток прихвастнуть отцом перед новыми друзьями, и он, кивнув на груженные камнем машины, будто между прочим бросил:
— Один бригадир предложил гранит возить, чтобы бетон экономить.
— Не один, а бригадир Чадов. Газеты надо читать, — сказал Рыжий и снисходительно посмотрел на Антошку. Катька Подлиза усмехнулась:
— Между прочим, Саня, бригадир Чадов — это Антошкин отец.
Рыжий заинтересованно взглянул на Антошку, будто и не он подвесил ему под глаз фонарь, будто вообще видит сына известного бригадира впервые.
— Папаня у тебя молоток.
Антошка уже несколько раз слышал от Рыжего слово «молоток», и всегда оно звучало как похвала.
Самосвалы шли туда и обратно. На первой машине в сторону карьера уехали девчонки. Потом Яшка с белоголовым юрким парнишкой. Антошка поехал с Рыжим.
В болотинах машина месила грязь, выбрасывая из-под колес камни, которыми еще вчера засыпали низинки и которых уже сегодня не было видно — автомобили втолкли их в землю.
— Не дорога — одно мученье, — сказал шофер.
Рыжий со знанием дела заметил:
— Четвертую не включишь. И как только раньше сюда ездили.
— Раньше на лошадях, — ответил шофер. — Телега — самый надежный вид транспорта.
Из кармана у Саньки торчала помятая тетрадка. Антошка поинтересовался:
— Ты будешь записывать?
Рыжий хохотнул:
— Из меня писатель. Сам свои каракули не могу разобрать. Катька велела зарисовки местности сделать. И бабку нарисовать — у меня получается.
— Для музея?
— Конечно. У нас уголок гражданской войны. Хорошо бы фотографию этого пулеметчика найти.
Около карьера шофер тормознул.
— Вылазь, братва, — весело сказал он.
В карьере работал экскаватор. Он вгрызался своими толстыми стальными зубьями в каменные осыпи, плитняк трещал, заполняя ковш крошевом, и огромная железная рука тянулась к кузову самосвала.
Рыжий кивнул в сторону экскаватора и сказал:
— Отец одного нашего пацана работает.
Катька торопила ребят:
— Что, не видели экскаватора? Пойдемте к бабуле.
Деревенские домики отсюда казались совсем рядом.
— Ты, Санька, и деревеньку зарисуй, — сказала Катька. — Наверное, завод и до нее доберется.
Ребята смотрели на почерневшие крыши домиков, подслеповатые оконца, на огороженные жердями огороды, и после суеты, которую видели на стройке, после ее размаха деревенька казалась маленькой и спящей. Ее домики будто вынырнули откуда-то из сказки, ребята с удивлением смотрели на пасущихся рядом с ними, прямо на улице, коров, табунок гусей. Около одинокой березы стояла серая лошадь, и ребята, никогда не видевшие лошадей такого цвета, долго не могли оторвать от нее глаз. У Антошки тоскливо заныло сердце, — он вспомнил поселок, в котором жил раньше, до города, и, наверное, сейчас впервые понял, как дороги́ для него поля и перелески, где ходил с ватагой мальчишек весной копать сладкие коренья кандыков, слушать птичий гомон.
