Да, без помощи Иоктана ему теперь не обойтись. Шустрый паренек, вернувшийся вместе с ним в селение, всеми силами старается доказать свою преданность. Был ли у него когда-нибудь дом — кто знает, он сам не помнит, и запрет заходить на жилую половину его ничуть не беспокоит. Ест в кузнице, а то и просто сидя на пороге, болтая с проходящими мимо соседями. Об утраченной свободе, о жизни в пещере, похоже, ничуть не жалеет, весьма довольный нынешним житьем. Каждое утро с радостной улыбкой отправляется к колодцу за водой, не обращая ни малейшего внимания на посмеивающихся девушек. Относит сделанную работу, и щербатая усмешка на тощем лице везде обеспечивает ему друзей. Соседи, да и все остальные решили, что Иоктан — новый ученик в кузне, расторопный, смышленый, но худоват, да и в руках силы маловато — хороший кузнец из него вряд ли выйдет.
Прошло десять дней с тех пор, как Иоиль и Така вернулись в Капернаум, а от них ни словечка не слышно. День за днем все тяжелее переносить молчание друга. В опасности Иоиль или нет? О чем он думает по ночам? Жалеет теперь, что принес клятву? Может, римские цепи поколебали решимость бороться за свободу?
Поздним вечером, когда Даниил уже собирался устраиваться спать на крыше, в дверь постучали. Кузнец засветил огонек в плошке с маслом, отодвинул засов. Незнакомец, плотно закутанный в насквозь промокший плащ, быстро вошел, резко захлопнул за собой дверь. Слава Богу, это Иоиль. Даниил, не говоря ни слова, крепко обнял друга.
— Решил, я уже никогда не приду? — усмехнулся Иоиль. — Понимаешь, все выжидал, старался быть благоразумным.
— Думаешь, за тобой следят?
— Похоже на то. Я только один раз вышел из дома. В субботу. А когда возвращался с отцом из синагоги, навстречу попался один из слуг центуриона. Узнал меня, кажется, только своим глазам не поверил. Тогда отец вообще запретил мне выходить.
— Так он знает?
— Больше нельзя было скрывать. Пришлось все рассказать, и про то, как ты в дом проникал, и про наши встречи, и про то, что я Рошу помогал. Не мог я ему не признаться, Даниил. Он так постарел за эти дни…
Сам Иоиль тоже выглядит теперь куда старше. Даже выражение лица изменилось, посерьезнело.
— Он меня, наверно, презирает? — стыд залил краской лицо Даниила.
— За что? За мое спасение? Нет, он просил тебе передать — больше не прячься в тайном убежище, просто приходи в дом в любое время, когда захочешь. Знаешь, если бы он не так сильно старался нас простить, было бы легче. Особенно сегодня.
— Сегодня?
— Я опять убежал тайком. Я больше домой не вернусь. Если тут, с тобой, нельзя остаться, уйду в горы к Рошу.
Даниила обуяла несказанная радость. А он-то думал — Иоиль позабыл свою клятву! Теперь, вдвоем, они всего добьются. Снова соберут отряд, куда сильнее прежнего. Но нет, все не так просто.
— Зачем тебе уходить из дома, Иоиль? Мы же ни от кого этого не требовали.
— Не могу я там оставаться. Отец меня ни на шаг не отпускает — так боится. Я знаю, что он готовит. Он мне сам утром сказал — отправляет меня в Иерусалим, завтра, с одним своим другом. Договорился, чтобы я там учился в школе. Вот и пришлось убежать прямо сегодня.
Даниил глядел на друга и никак не мог решиться. Наконец произнес:
— Школа в Иерусалиме! Ты же всегда об этом мечтал.
Иоиль отвел глаза, пробормотал смущенно:
— Да, раньше. До того, как у нас появился отряд.
— Но тебе и сейчас хочется учиться?
— Мое дело — бороться за победу. Я поклялся. Если здесь нельзя оставаться, если это небезопасно — уйду в горы.
— Я больше Рошу не подчиняюсь.
Иоиль помолчал, а потом с необычайной серьезностью поглядел на друга и негромко сказал:
— Ты не должен из-за меня порывать с Рошем.
— Уже порвал, ничего не поделаешь. Я тут много о чем думал в последние дни. Сдается мне, мы пошли куда-то не туда. Когда мы Рошу помогали… Помнишь, мы наш отряд совсем не для того собирали… Нападать на людей на дорогах, на своих, на иудеев, так Божьей победы не добьешься. От этого Рим слабее не станет. Только ослабеем мы сами. Вот уже потеряли Нафана и Самсона. Чуть не потеряли тебя.
Иоиль молчал.
— Нам нужен новый вождь, — произнес он наконец. — Мы должны быть наготове, когда придет день.
— Да, да, — слова друга будто возвращали Даниилу почти утерянную надежду. Так хочется поделиться тем, что у него на уме, просто необходимо высказаться. — А пока тебе надо учиться, Иоиль. Это твое дело. Ты к нему призван. Когда настанет день, нам понадобятся не только земледельцы и ремесленники. Без священников и книжников не обойтись, а ты поможешь привлечь их на нашу сторону — ты их понимаешь.
Иоилю никогда не удавалось скрывать свои чувства. Он и теперь не сумел спрятать вспыхнувшую в глазах радость.
— Така мне то же самое сказала, — признался мальчик. — Ты уверен, Даниил?
— Совершенно уверен.
— А что остальные подумают?
— Они выбрали меня вожаком, они мне доверяют.
— Понимаешь, дело еще и в отце, — после недолгого молчания добавил Иоиль. — Он хороший человек, очень хороший. Ты его совсем не знаешь, видел только с одной стороны, да и то не с самой лучшей. Ему так хочется мною гордиться. Если я умру за отчизну — умру, как зилот, — этим можно гордиться. Но в тот день на дороге, закованный в цепи, я понял, пока ему гордиться нечем, что я такого сделал? А ты, ты, Нафан и Самсон, вы мне еще одну попытку дали. Я этого никогда не забуду. Я у вас в долгу.
— А возвращаться в город сегодня не опасно?
— Не думаю. Но прежде мне надо еще кое-что сделать. Начать с того, что я принес подарок для Лии. От Таки. Ей теперь сюда одной не прийти. Ей тоже запрещено выходить из дома.
— Лия будет ужасно рада, — пробормотал Даниил, пытаясь скрыть собственное смущение.
— Думаешь, Лия, — неуверенно произнес Иоиль, — позволит мне самому передать ей подарок?
— Надо попытаться, — с тем же сомнением в голосе отозвался друг. — Она тебя часто видела — правда, из другой комнаты.
Он открыл дверь в жилую половину. Там горела плошка с маслом. Лия подняла голову.
— Тебе Иоиль подарок принес, от Мальтаки, — объяснил Даниил, замер выжидательно, Иоиль у него за спиной. Похоже, девочка снова в тисках страха — дрожит, но не двигается, только смотрит испуганно.
— Така шлет тебе привет, — ласково проговорил Иоиль. — Просит ее не забывать, даже если она теперь не сможет часто приходить.
Он протянул руку, положил сверток на полку возле двери, отступил обратно в мастерскую, Даниил за ним.
— Ты знаешь, — с несказанным изумлением поглядел на друга кузнец, — этого порога никто не переступал, только твоя сестра да вот ты.
— Мне Така велела попробовать. Какая же Лия красавица! Хотелось бы мне… Да, Така тебе тоже кое-что просила передать.
У Даниила побагровели щеки.
— Через четыре ночи будет праздник Судного дня[74]. Сначала пост, как обычно, потом служба в синагоге. А я… кто бы мог подумать… я к тому времени буду в Иерусалиме, увижу все своими глазами. Просто невероятно! Но и Капернаум оставлять жалко, мне будет не хватать наших праздников. Девушки танцуют и поют в виноградниках. Ты придешь на праздник в город?
— Да я не знаю, как себя там вести!
— Приходи. Така ужасно обрадуется. И еще кое-что про Лию. Мы с Такой хотим, чтобы ты знал — за сестру не беспокойся. Если придется ее оставить, мы о ней позаботимся. Когда настанет долгожданный день, Така переберется сюда, или лучше мы в целости и сохранности доставим Лию к нам домой.
Даниил старался подыскать слова благодарности, но мальчик уже стоял в дверях:
— Знаешь, Така очень любит Лию. Ей будет ужасно не хватать твоей сестры. Боюсь, Таке будет одиноко.
Даниил не подымал головы.
— Теперь отец жалеет, что дал ей столько свободы. Разрешал повсюду ходить со мной. Вконец ее избаловал. Она просто не желает оставаться дома, как другие девчонки.
«Да, попробуй лесную птичку в клетку посадить», — подумалось Даниилу.
Иоиль отвернулся, уставился куда-то в дальний угол:
— Отец хочет выдать ее замуж.
Даниил даже не заметил, как вцепился в рукоятку молота, как побелели костяшки пальцев.
— За одного старого друга семьи. Но Така и слышать об этом не хочет. Нелегко отцу приходится, наверно, он сейчас и жалеет, но когда-то давно он ей пообещал и не может нарушить слова. Он пообещал… пойми, у нас в семье не так, как у других. Когда маме было восемь лет, ее просватали за одного мальчика. А в пятнадцать она встретила моего отца, бедного студента, он учился у дедушки, читал свитки в его библиотеке. Они… они друг в друга влюбились. И что тут началось! Мамин отец был вне себя от ярости. Ему пришлось просить того мальчика, с кем она была помолвлена, чтобы он с ней развелся. А он ее и в глаза не видел. Тогда отец с матерью пообещали — никогда не выдавать детей замуж насильно, пусть сами выбирают.
