— Да простила я тебя. Это все уже быльем поросло. На самом деле я тебе благодарна.
— За что благодарна? Что ты сделала, мама? — спросила я.
— Неважно. Забудь, — сказала тетя Барбара.
— Я не могу забыть. А если я умру? Я не хочу в ад! — Мама расплакалась.
— Ты не умрешь пока… У тебя еще много-много лет, — твердо сказала тетя Барбара. — И что за чушь ты мелешь про ад?
— Папа говорил, что я отправлюсь прямиком в ад.
— Папа был просто старый дурак.
— Мне всегда казалось, что вы с папой очень держитесь друг за друга. Ты всегда была его любимицей.
— А почему дедушка сказал, что ты отправишься в ад? — настаивала я. — Потому что ты сбежала с папой?
— Для начала я сбежала с парнем Барб, — сказала мама.
Я уставилась на тетю Барбару.
— Майкл был ее женихом. У них уже был назначен день свадьбы, заказано свадебное путешествие, все обговорено. Я должна была быть подружкой невесты.
— В сиреневом платье с фрезиями в волосах, — сказала тетя Барбара. — А у меня должно было быть все по полной программе: белое кружевное платье и букет из лиловых фрезий и белых роз. Правда, я уже и тогда была полновата для белых кружев, но я села на строжайшую диету, чтобы сбросить за три месяца двадцать килограммов. Все было предусмотрено до мельчайших деталей!
— Не предусмотрено было только то, что я все испорчу, — сказала мама. — Он мне даже не особенно нравился. Вообще-то, мне казалось, что он скучноват.
— Он и был скучноват, — сказала тетя Барбара. — Я всегда заранее знала, что он скажет.
— Но ты не знала, что он сделает.
— Да уж, по нему было не похоже, что он способен закрутить с моей младшей сестрой.
— Вы его любили, тетя Барбара? — спросила я.
— Мне, наверное, казалось, что да. Тогда. Она вздохнула.
— Я думать не думала, что это так далеко зайдет, — сказала мама. — Я просто хотела с ним немного пококетничать. А потом все как-то вышло из-под контроля.
— Тебе было всего шестнадцать. Ты просто дурила. Я гораздо больше сердилась на Майкла, чем на тебя.
— Почему ты не согласилась помириться с ним? Он ведь тебя умолял. На самом деле он никогда и не переставал тебя любить, разве ты не понимаешь?
— Я в этом не так уверена. И потом, дело не в этом. Я перестала его любить. Он стал мне не нужен.
— Может быть, вы встретите кого-нибудь другого, тетя Барбара? — сказала я.
— Мне кажется, сейчас мне уже никто не нужен, — ответила тетя Барбара. — Мне нравится жить одной, совершенно независимо. Хотя я рада была бы иметь детей.
— Давай мои будут у нас общие, — сказала мама. — А если я не выживу…
— Прекрати!
— Ты выживешь, мама!
— Если вдруг. Ты позаботишься о детях, Барб?
— Ты же знаешь, что да.
— Джей может еще что-нибудь выкинуть.
— Я его уйму, не волнуйся. И тебя тоже, если ты не перестанешь пороть чепуху. Поспи лучше.
Мама несколько дней не вставала. Мы ходили по квартире на цыпочках. Кендэлу приходилось убавлять до минимума громкость телевизора. Нам не всегда удавалось убавить до минимума его собственную громкость. Он начинал громко плакать по самому пустячному поводу.
— Кендэл, ну постарайся же быть хорошим мальчиком, — упрашивала я.
— Нет, я хочу быть плохим, — отвечал Кендэл.
Он все время изводил меня, пока я делала для мамы необыкновенно красивую открытку "Выздоравливай!". Я изобразила чудесный сельский пейзаж с синими птицами и цветущими яблонями, крошечными ягнятами и белыми лебедями на реке. Четыре фигуры шли по нему, взявшись за руки, в лучах заката: мама, Кендэл, тетя Барбара и я. На праздничное платье тети Барбары у меня ушла целая обертка от «Кэдбери». Я наклеила перышки вокруг маминых плеч, чтобы изобразить куртку с меховым воротником, и блестки на ноги — это были блестящие туфли.
Маму я наклеила чуть-чуть высоковато, так что она у меня парила над землей, даже когда я пририсовала к блестящим туфлям высоченные шпильки. Перышки тоже выглядели странновато. Они слишком напоминали крылья ангелов.
— Дай посмотреть, — попросил Кендэл. — Пусти Джорджа посмотреть, Лола Роза.
— Слушай, не тычь мне в лицо своей грязной акулой, — раздраженно сказала я.
Джордж был перемазан вареньем, клеем и вообще всякой грязью.
— Его надо вымыть.
— Он не любит, когда его моют. Вот поплавать он бы не отказался. Лола Роза, можно мы скоро сходим навестить настоящего Джорджа?
— Нельзя, конечно. Ты же видишь, как плохо мама себя чувствует.
— Пусть бы нас тетя Барбара сводила.
— Она ухаживает за мамой, ты же знаешь.
— Тогда ты нас своди.
— Ага, дожидайся.
— А почему ты не хочешь? Потому что боишься?
— Заткнись, Кендэл. Не приставай ко мне. Пойди посмотри, может быть, мама проснулась и хочет пить.
Тетя Барбара уснула, потому что она почти всю ночь не отходила от мамы.
— Я не хочу идти к маме. Она страшная.
— Не дури.
— Вдруг ее стошнит на меня?
— Не стошнит. Мне кажется, это у нее уже прекратилось. Она съела вареное яйцо и гренок, а потом суп в обед, и ее не стошнило.
Я предупредила Кендэла, что выброшу Джорджа на помойку, если он дотронется до моей открытки, и пошла сама проведать маму. Она лежала высоко на подушках и курила.
— Мама, тебе нельзя курить!
— Почему? Чтобы не заболеть раком? — рассмеялась она.
Тетя Барбара пошевелилась. Она плотно сидела в кресле, опустив голову на руки.
— Боюсь, что ее оттуда уже не вынешь, — шепотом сказала мама. — Придется ей так и ходить с креслом на заднице.
— Мама! Какая же ты вредная!
— Да, да, конечно. Слушай, Лола Роза, я умираю с голоду. Что у нас есть поесть?
— Могу дать тебе яйца с сухариками.
— Меня с души воротит от всей этой детской дряни. Сбегала бы ты в палатку за горячей картошкой!
Своих денег у нас по-прежнему не было, поэтому мне пришлось стащить кошелек тети Барбары из ее сумки. Я знала, что она не рассердится.
Я бежала к палатке сломя голову, подпрыгивая, как маленький ребенок. Обратно я шла ровным шагом, бережно держа большой, горячий, жирный пакет с картошкой, и наткнулась на Росса.
— Гляди-ка, малышка Лола Розочка! Ну что, пойдем поцелуемся?
— Нет, спасибо.
Я увернулась и помчалась к дому, едва касаясь асфальта, как мамины шпильки на моей картинке. Похоже, маме намного лучше. Самое худшее позади. Правда?
Глава двадцать вторая
Ужас
Я проснулась среди ночи от шагов, шепота и стонов. Тихо соскользнув с кровати, я помчалась в гостиную.
— Маму снова тошнит?
Тетя Барбара склонилась над мамой.
— Она очень горячая. Лола Роза, включи свет, я посмотрю на нее.
Я включила свет. На первый взгляд мама выглядела хорошо. Розовые щеки, блестящие глаза. Слишком розовые, слишком блестящие.
— У нее жар. Я думаю, надо везти ее в больницу, — сказала тетя Барбара.
— Нет, не хочу в больницу, — пробормотала мама.
— Ты больна, родная. Нужно сбить температуру. Лола Роза, помоги мне собрать ее вещи. Я повезу ее сейчас в больницу.
Я завернула маму в одеяло. Она вся горела, но при этом тряслась в ознобе.
— Что со мной еще приключилось, черт побери? — жалобно сказала она.
— Я думаю, это лейкоциты. Я читала кое-что о раковой терапии. — Тетя Барбара положила маме на лоб влажное полотенце. — Химия убивает их, поэтому у тебя нет сейчас никакой сопротивляемости инфекции.
— Ты всегда была такая умная, — сказала мама. — Ну и что будет дальше, доктор Барб? Это уже кранты?
— Да нет, конечно. Любишь ты из всего делать трагедию. Это быстро пройдет. — Голос тети Барбары звучал не очень уверенно. — Лола Роза, поцелуй маму на прощание.
Я поцеловала ее в обе розовые щеки:
— Ты поправишься, мама. Ты должна.
— Будем надеяться, — сказала мама.
Тетя Барбара взяла ее на руки, как ребенка, и понесла вниз по лестнице к машине. Я наблюдала из окна, как тетя Барбара открывает машину и осторожно укладывает маму на заднее сиденье. Машина тронулась. Я смотрела вслед красным огонькам. Потом в темноту, где они только что были. Голос Рока завел свою песню:
"Ты видела маму в последний раз".
— Заткнись! Это чушь. Ты чушь! Тетя Барбара сказала, что все скоро пройдет.
"А что она еще могла сказать? Но ты же знаешь, что это неправда. Мама умрет".
— Не умрет, не умрет, не умрет!
Я заткнула уши. Но голос был внутри:
"Она умрет, и ты ничего не можешь поделать".
— Я загадаю желание, буду молиться, пообещаю что угодно.
Мне вспомнились все волшебные сказки, которые нам читали в школе, где нужно было пройти опасное испытание, выполнить невозможное задание.
— Я сделаю все, что угодно.
"Действительно все?"
— Да, все!
"Хорошо. Чего ты больше всего боишься?"
