— «Очень мне интересно все это слушать о Шольцах и о новом жильце!» — передернула плечами Боришка.
А мать, заново тщательно протирая тряпкой всю мебель, по которой раз уже прошлась Боришка, продолжала:
— Ты думаешь, почему я согласилась у Шольцев убирать, грязь их выводить? О тебе, глупенькая, думала, на тебя же собиралась деньги истратить…
Мама уже давно ушла на кухню, а у Боришки в ушах все еще звучали эти слова, и ей казалось, что она начинает ненавидеть это подаренное ей пальто; всякий раз, надевая его, она неизменно будет видеть перед собой неуютную, затхлую квартиру Шольцев, где приходилось работать ее матери, выгребать грязь.
После этого они уже ни о чем больше не разговаривали, и все воскресенье протекало так же буднично, как любой день недели. Мать готовила обед, а отец читал газету, Боришка бесцельно слонялась из комнаты в кухню и обратно — никто не обращал на нее внимания. И хотя Бори по-прежнему считала, что с ней обошлись несправедливо, она все сильнее стала испытывать какую-то безнадежность, глухую тоску, а порою даже чувство собственной вины: ей казалось, что и она в чем-то была неправа…
Время от времени приходили жильцы дома, о чем-то просили, что-то возвращали. Словом, самый обычный день…
Вечером Боришка все же пошла в театр.
Спектакль о Ромео и Джульетте буквально покорил ее. И если бы не постыдное детское платье, то ее наслаждение было бы полным. Она восхищалась яркими красками театрального действия и легким, хотя и мудрым языком Шекспира. Кроме того, пьеса словно отвечала на еще не осознанные ею, но уже будоражившие ее душу вопросы. Порою Бори украдкой даже бросала на отца укоризненные взгляды: «Вот слышишь, что говорят там, на сцене? Джульетта — моя ровесница, а уже не ребенок. Джульетта ходит на балы, влюбляется и, наконец, выходит замуж…» Но отец совсем не замечал ее взглядов: он внимательно смотрел на сцену, поглощенный тем, что там происходило.
Когда после третьего акта опустился занавес, мать предложила Боришке конфеты, но она отказалась.
— Что ты ей все конфеты да конфеты! — рассмеялся отец. — Конфеты — ведь детская забава, а ты их взрослой девушке предлагаешь! Ведь она на следующей неделе замуж собирается, как эта… Джульетта…
Они прошли в буфет. Там отец взял стакан минеральной, как и мать (хотя вполне мог бы заказать и кофе), — чудные они какие-то, старомодные! Пить минеральную воду, когда можно взять все, что угодно… Если бы к ней подошел сейчас артист, играющий роль Ромео, она сказала бы ему, что сегодня ей исполнилось четырнадцать лет и она с большим правом могла бы сыграть роль Джульетты, чем та актриса…
— Смотрите-ка, наш инженер! — воскликнула вдруг мать. — Вон стоит в углу. Узнаешь его, Карчи?
Боришка нехотя последовала глазами за взглядом матери. Подумаешь, раньше на четвертом этаже, в квартире между Ауэрами и тетушкой Гагарой, жили Шольцы, а теперь будет жить инженер. Ну и что?.. Интересно, сколько у него детей? Хорошо, если бы ее ровесники, а не малыши. У них в доме живут в основном бездетные да старики, молодежь — только в их квартире да у Ауэров.
Однако Боришка не увидела никого, кто, по ее представлениям, походил бы на инженера, собирающегося поселиться в квартире Шольцев. Взгляд матери был обращен в сторону огромной вазы, но там стояли две блондинки, скорее всего сестры (так они были похожи одна на другую), а за ними какой-то молодой человек.
— Где?
— Там, у вазы. Разве ты не узнал его? Ты же разговаривал с ним. Видишь, где стоят две блондинки, у вазы…
Однажды — это было еще в пятом классе — они дурачились с Кучеш на последнем уроке. Кучеш неплохо умела рисовать и, к удивлению Боришки, изобразила на развернутом листе тетрадки своего будущего избранника, обозначив стрелками цвет волос, глаз и даже губ: белокурые, серые, красные. Бори с трудом удержалась от смеха — каким же еще может быть у человека рот (не белый же и не черный!)! «Звать моего мужа будут Кальман», — сказала Кучеш. Боришка тоже принялась рисовать мужскую голову, к волосам провела стрелку — черные, к глазам — черные, ко рту никакой стрелки не нарисовала, зато на щеках изобразила ямочки и под рисунком подписала: «Рудольф». Ей всегда нравилось это имя.
Учитель правописания Бенде диктовал предложения, Николетта Ковач писала их под его диктовку на доске, а Бори с Кучеш сидели на предпоследней парте и рисовали мужские головы.
Они пришли к единодушному мнению, что Кальман и Рудольф должны быть настоящими взрослыми мужчинами, лет двадцати двух — двадцати трех, уже перешагнувшими порог первой молодости и преуспевшими в жизни.
Боришка не умела рисовать так, как Кучеш, поэтому ее Рудольф получился на бумаге весьма непривлекательным, но в ее воображении он был очень красив. «Ничего, стоит мне только встретить его, и я вмиг его узнаю!»
И вот Боришку словно жаром обдало: ведь это тот самый Рудольф, которого нарисовало ей ее воображение еще тогда, в 5-м классе, на уроке учителя правописания Бенде. Сейчас Рудольф шел им навстречу. Высокий, с иссиня-черными волосами, черноглазый. Он заулыбался, узнав мать, и на щеках его появились те же самые ямочки, что и у «ее Рудольфа».
— Смотрите, он к нам идет, — проговорила мать. — Я, между прочим, рада, что он будет жить у нас в доме. Зовут его Тибор Шош.
Рудольф, которого звали Тибором Шошем, приближался.
— А что, мостостроитель — это трудное дело? — спросила мать. — И надо же, едет куда-то далеко, за границу, строить мост.
За границу!
Да, конечно, мать уже говорила, что сразу же после переезда их новый жилец отправляется за границу. А когда он вернется, они с Сильвией что-нибудь придумают. Сильвия уже давала ей советы, когда она хотела завоевать расположение Варьяша, я сейчас она платит Сильвии за добро, помогая ей и ее переписке с Галамбошем.
Варьяш. Восьмиклассник Варьяш. Второгодник Варьяш (в восьмом классе Миклош остался на второй год). Пятнадцатилетний парнишка. И она еще заговаривала с ним, стараясь привлечь его внимание! Смешно!.. А нужен был ей этот Варьяш, как модные бронзовые заколки для кос. Другие носят, значит, и тебе хочется их иметь?! «Почему ты обращаешься с ним, как с игрушкой, дразнишь его? — неодобрительно спросила как-то Ютка. — Ведь он совсем тебе не нравится». Тогда Боришка рассердилась на Ютку: «И чего она вечно суется не в свое дело?!» Ведь речь идет совсем не о том, нравится ей Миклош или нет. Важно, чтобы у нее был кто-то — кавалер, который повсюду сопровождал бы ее. Рудольф еще не появлялся, так что же прикажете делать, пока его нет? На такой случай сойдет и Варьяш…
Боришка, никогда не смущавшаяся в обществе мальчишек, вдруг пришла в замешательство и густо покраснела. А Рудольф подходил все ближе и ближе. На вид ему было лет двадцать пять (позднее из домовой книги Бори узнала, что ему двадцать девять). Он подходил, широко улыбаясь. «Господи, — подумала, холодея, Боришка, — как это все некстати: ведь я в матроске, с этими дурацкими косичками… Ах, если бы на мне было то платье и те туфли, которые я просила!..»
— Добрый вечер!
Взрослые пожали друг другу руки.
— Это Борбала, наша дочь, — сказал отец.
«Когда вы станете взрослыми, вы должны будете первыми подавать мужчинам руку», — говорила им их учительница Ева Балог на одном из занятий по правилам хорошего тона. «Значит, я первая должна протянуть ему руку», — лихорадочно соображала Боришка.
Но Тибор Шош опередил ее.
— Сервус, Боришка, — сказал он и подал ей руку.
Прозвенел звонок, и все заспешили в зрительный зал.
А Боришку в этом оживленном, веселом людском потоке незримо сопровождала безотчетная грусть.
Тибор Шош завел разговор с матерью: мол, не поможет ли она ему привести в порядок квартиру к переезду. На Боришку никто больше не обращал внимания. «Рудольф подал мне первым руку, — думала Бори, — не потому, что не знает правил этикета, просто он не считает меня взрослой… И он прав — разве в этой дурацкой матроске похожа я на взрослую девушку?!»
Они спускались вниз по лестнице. Боришка смотрела себе под ноги, на ступени, покрытые красной ковровой дорожкой. Интересно, у Рудольфа даже голос был таким, каким она представляла себе: веселым и звонким.
Но с нею он не разговаривал!
III. Ворон и могильный крест. Сильвия Ауэр
По дороге в школу Боришка встретилась с Варьяшем. Миклош поджидал ее, размахивая портфелем и насвистывая. Миклош Варьяш! И чего только воображает о себе этот парень?!
В другое время она замедляла шаги, чтобы не заставлять его бегом догонять ее. Но сейчас Бори шла так, будто вовсе и не замечала Варьяша, даже не кивнула ему головой. Миклош в мгновение ока настиг ее — недаром он же в позапрошлом году стал чемпионом по бегу и завоевал медаль.
— Ты что, чокнулась? — спросил Варьяш.
«До чего же у него дурные манеры! — подумала Боришка. — Даже не поздоровался. Самый что ни на есть неотесанный хам!» И она продолжала идти, не отвечая ему, с высоко поднятой головой. Варьяш посмотрел на нее, не веря еще, что с ним могут так обращаться. Варьяш не был писаным красавцем, но у него были на редкость красивые и нежные глаза. Ютка часто повторяла, что глаза Миклоша отражают его истинную натуру. Впрочем, цвета они были серого, а кому нужны серые глаза? И кому нужен второгодник? Боришка вдруг забыла, что Миклош никогда бы не стал навязываться ей, если бы она сама не постаралась: ведь прошлой весной чего она только не делала, чтобы обратить на себя его внимание. Поступала она отчасти по совету Сильвии, отчасти же потому, что Варьяш казался самым взрослым из всего восьмого класса. Конечно, ее немного подзадоривало и желание посмотреть, какой вид будет у Ютки, когда та узнает, что Боришке удалось «приручить» Миклоша. — ведь Бори догадывалась, что Ютке правился Варьяш.
