подметила его торопливость, приняла ее за жадность. — А уж нам-то было бы как хорошо!
— Не могу, к сожалению. Обещал стать министром. Коктейль мне будут подавать на стол. Так что милости прошу… — Он многозначительно посмотрел на Раису.
— Надо же, один любит коктейль, другой — фантики…
— Ах ты, лукавая! — Раиса погрозила Цыганке пальцем. — Лучше уж прямо скажи Дауду о своей просьбе.
— Никаких просьб у меня к нему нет. — Цыганка немножно растерялась, потому что очень не любила, когда ее подлавливали на хитростях.
— Нет? — удивилась Раиса с детским прямодушием.
— Нет!
— Значит, ты не хочешь после меня читать «Королеву Марго»?
— Не думала, что ты такая предательница!
— Почему предательница?
Дауд решил вмешаться:
— А ты кончила читать?
— Еще и не начала. Некогда было. Сегодня начну. А после меня будет читать Цыганка. Ладно? Она тебе не простит, если ты дашь книгу кому-нибудь другому.
«Наверное, для отвода глаз говорит, что еще не читала», — подумал Дауд.
— Девочки, хотите еще коктейля?
— А вон Петух идет, — ехидно сказала Раиса. — Ты его угости, может, он тогда не будет заставлять тебя поднимать за ним ручки…
Дауд выронил недопитый стакан. Этого он от Раисы не ожидал.
Ему казалось: он поступил именно так, как она хотела. Чтобы не было драки…
Стакан разбился, очередь ворчала. Дауд стоял растерянный и не мог ни на что решиться.
— Возвращайте стаканы! — кричала продавщица. — Не во что наливать. Нельзя же пить по часу, надо и о других подумать! Вон сколько народу!
— Салют! Коктейль глушите? — Петух весь искрился доброжелательностью и расположением.
— Сегодня угощаю я, — объявила Цыганка и посмотрела на Петуха так, что Дауду открылась ее сердечная тайна.
— Сладкие напитки не по мне, — многозначительно ухмыльнулся Петух и подмигнул Дауду.
Но Дауду не хотелось с ним шутить. Он сунул мелочь в окошко ларька и сказал:
— За стакан, пожалуйста.
— За стакан — десять копеек, а не семьдесят, — не поняла его продавщица.
— Он разбил стакан и платит за него, — пояснил мужчина, стоящий возле окошка.
— Разбил стакан? — Продавщица высунулась из ларька и обвела взглядом очередь. — Где он? А ну подойди сюда! Кому говорю, подойди! А вы все чего молчите? На ваших глазах человек безобразничает, а очереди хоть бы хны! Напихивают своих чад деньгами, потакают им во всем, а потом разводят руками: они, видите ли, ни при чем…
— А вы своих как воспитываете? — спросила ее пожилая женщина из очереди.
— Мне, слава богу, некого воспитывать!..
В очереди зашумели. Кто-то осуждал продавщицу, кто-то жалел…
Тем временем ребята отошли на порядочное расстояние, и дальнейшая перепалка была им неслышна.
— Сколько же ты заплатил за разбитый стакан? — шутливо спросила Раиса, видимо, стараясь сгладить впечатление от своих слов.
— Сколько надо, столько и заплатил! — сказал Дауд.
— Говорят, ты купил черного ягненка?
— Пусть говорят!
— Так да или нет?
— Это мое дело!
— Правда, что ты назвал его Али-Булатом?
— Тебя это не касается!
— А что это ты расхамился? — вмешался Петух.
— Да пошли вы все к черту! — Дауд почувствовал, что больше не может сдерживаться — злость душила его. Он круто повернул назад.
— Кому говоришь, эй! — крикнул вдогонку Петух.
— Тебе! — остановился Дауд.
— А сам трусливо убегаешь! Боишься схлопотать?..
— Я никого не боюсь! А такого петуха, как ты, тем более! — сжав кулаки, Дауд остановился.
— Что это вы распетушились, герои? — с деланным смехом вмешалась Раиса.
Но было уже поздно.
Петух с ходу ударил Дауда в лицо. Удар не только не напугал Дауда, но снял с него какое-то оцепенение. Страха больше не было, была только злость. Резким сильным движением Дауд свалил Петуха и схватил его за горло. Петух дрыгал ногами, пытался оторвать от шеи руки Дауда, но не мог с ним справиться. Почувствовал, что задыхается и погружается в какую-то яму…
— А-а-а! — закричал он из последних сил.
— Ты совсем с ума сошел? — Цыганка бросилась к Дауду и оттолкнула его в сторону.
— Уж и пошутить нельзя? — с лица Раисы не сходила странная застывшая улыбка. Она не могла понять, что произошло с Даудом.
— Шути с кем хочешь, но не со мной! — Дауд обошел девочек, готовый вновь кинуться на Петуха.
— Ты мне еще попадешься, — с угрозой ворчал Петух, поднимаясь с земли и отряхиваясь. — Я тебе еще покажу… Не будь здесь девчонок, я бы тебе шею свернул…
— Лучше свою побереги! — опять кинулся к нему Дауд.
— Брось, брось, говорю! — испугался Петух, увидев перед собой перекошенное лицо Дауда.
— Трус ты, и больше никто!
Раиса и Цыганка стали между ними.
— Ну-ну, — Цыганка со злостью поглядела на Дауда, — все знают, смелее его нет никого в школе!
— Лицемерка ты! — махнул рукой Дауд и пошел к своему дому. — Теперь и я вижу, какой он смелый!..
* * *
Всю ночь Дауд ворочался с боку на бок. Яркие звезды заглядывали ему в окно. Их свет раздражал и мешал уснуть. Дауд повернулся лицом к стене. Но в это время вдали протяжно засигналил поезд. Стук его колес слышался так отчетливо и громко, словно они жили возле вокзала. Почему-то раньше Дауд не замечал этих назойливых звуков.
Он лег на спину и заткнул уши пальцами. Звуки слились в монотонный единый гул. Так гудит в ауле железная печь, когда в ней дружно разгораются дрова. На потолке затанцевал было бледно-желтый луч, скользнул по стене и исчез в окне. Это еще что такое? Может, померещилось? Но луч опять взлетел на потолок и пропал. Еще раз, еще… А если это Раиса и Петух подают ему с улицы знак фонарем, чтобы он вышел?
Дауд встал, но не успел подойти к окну, как на море глухо и утробно заголосило судно, и тут он сообразил: на потолке появлялся отраженный луч маяка горы Анджи́-Арка́.
Кто-то прошел мимо дома, пиная пустую консервную банку, в полуночной тишине банка гремела на всю улицу. Эх, выскочить бы и поддать наглецу, узнал бы, каково людям, когда они не могут заснуть…
Два раза в комнату к Дауду заходила мама. Старательно поправляла одеяло. Он притворялся крепко спящим.
Истошный пронзительный вопль раздался с улицы. Испуганный Дауд, ничего не соображая, подскочил к окну. Вопль перебивался шипеньем, шипенье — воплем. Две темные кошки, вцепившись друг в друга, покатились по склону горы.
«Даже кошки не могут жить в мире, — подумал Дауд, — что уж удивляться людям. А отец все учит ничего не осложнять. Как же не осложнять, когда справедливости не добьешься. Я вот мучаюсь бессонницей, а Раиса спит себе спокойно и видит
