ни коробки, ни Мары Моревны. Украдкой смахнув слезинку, она почесала Пушка за ухом:
— Не беспокойся, теперь всё хорошо. Там, где живёт надежда, никакое горюшко надолго не задерживается. Так где, говоришь, оладушки дают?
Зима никак не наступала. Календарь намекал, что близится Новый год, а судя по погоде, на дворе ещё стояла мрачная ноябрьская осень. С деревьев облетели почти все листья, и только гроздья алых ягод пламенели между тёмных ветвей. Дни стали короче, солнце почти не показывалось из-за нависших серых туч, а лужи по утрам покрывались тоненькой коркой льда. Снег выпадал уже дважды, но потом приходила оттепель, и он таял, превращаясь в бурую грязь. Тайка каждый раз расстраивалась: как же это — Новый год, и без снега?
Зимой в Дивнозёрье было серо и скучно: мавки-хохотушки и водяницы зарылись глубоко в ил, кикиморы спрятались в кучах прелой листвы, полевые духи заснули в последнем стогу, и даже леший Гриня до весны залёг в спячку в заброшенной медвежьей берлоге. Домовые сидели по домам и с самых осенних Мокрид — дня, когда засыпают земля и вода, — носа на улицу не казали.
Только рыжий коловерша Пушок, похожий одновременно на кота и сову, не боялся мороза и ежедневно воевал с многочисленными воробьями и синицами, которые прилетали в сад, чтобы полакомиться ягодами.
Сегодняшнее утро опять началось с бухтения коловерши:
— Тая, это никуда не годится! Ты ведьма или где? Придумай, как нам отвадить пернатых разбойников! Спасу от них нет.
— Да что ты к птичкам пристал? — Тайка помешивала ложкой бурлящую овсянку. — Зима на дворе. Они тоже кушать хотят.
Был выходной, но она всё равно встала пораньше, чтобы прибраться в доме и нарядить ёлку — надо же было как-то создать себе новогоднее настроение!
— Но это моя рябинушка, — заныл коловерша.
— Не жадничай.
— И черноплодка моя!
За печкой заворчал-заворочался домовой Никифор:
— Что за крик спозаранку? Дай поспать, обормот!
— И боярышник тоже мой! — не внял Пушок.
В следующий миг ему пришлось уворачиваться от валенка, которым домовой запустил в неугомонного коловершу.
— Лучше вот овсяночки попробуй, — Тайка улыбнулась. — Со сгущёнкой. И тебе, Никифор, я тоже положу. Доброе утро!
— Сами ешьте свою овсянку, — надулся Пушок.
Вихор из перьев на его голове торчал, как боевая причёска воина племени ирокезов. Тайка протянула было руку, чтобы пригладить, но коловерша обшипел её и утёк под стол, нарочно зацепив когтями скатерть. Подбежавший домовой чудом успел подхватить сахарницу, а Тайка в сердцах звякнула ложкой о кастрюлю.
— По-моему, кто-то зажрался.
Ответом ей стало негодующее сопение из-под стола.
— Ладно, — она вздохнула, — в конце концов, скоро Новый год. Давайте не будем ссориться? Никифор, у тебя не найдётся пары дощечек? Сделаем для птиц кормушку.
Затея удалась! Кормушка получилась просто загляденье, и Тайка, набив карманы семечками, направилась в сад. Стоило ей только приладить кормушку на ветку и насыпать угощение, как тут же налетела тьма-тьмущая птиц. Тут были и воробьи, и синицы, несколько снегирей и даже один красавец-клёст.
— Шапку надень! — донёсся с кухни голос домового, но Тайка сделала вид, что не услышала.
Ей совсем не было холодно, хотя ночью опять подморозило, поэтому изо рта шёл пар, а щёки вмиг разрумянились на ветру.
Пушок вылетел следом, спикировал на ветку боярышника, росшего у забора, и принялся важно расхаживать туда-сюда с хозяйским видом.
— Ишь, разгалделись, — проворчал он, глядя на птичий пир.
— Зато твои ягоды не трогают. Теперь доволен? — Тайка подышала на ладони и спрятала руки в карманы куртки.
Однако одного из снегирей — мелкого, зато с самой яркой грудкой — семечки не заинтересовали. Воровато оглядываясь, он перелетел на ту же ветку боярышника, где сидел Пушок, и клюнул красную ягоду.
Коловерша, обалдев от такой наглости, взревел:
— Моё! — и бросился вперёд.
Снегирь заметил опасность слишком поздно. Он попытался было упорхнуть, но, получив удар лапой, упал с ветки, как сбитое яблоко.
— Ты что, очумел?! — Тайка сбежала с крыльца и подхватила птичку. — Пушок, тебе не стыдно?
— Я думал, что он улетит, — потупился коловерша. — Они же шустрые. Ну, обычно… Тая, не смотри на меня так. Я правда не хотел. И мягкой же лапкой бил, без когтей!
— Ишь, не хотел он! А зачем тогда бросался? — фыркнула Тайка и унесла снегиря в дом, захлопнув дверь прямо перед носом у поникшего Пушка.
Коловерша не обманул — снегирёк оказался цел и невредим. Тайка подумала, что тот, наверное, упал в обморок от страха (если, конечно, птицы вообще способны падать в обмороки). Едва оказавшись в тепле, пернатый гость очнулся, открыл глаза-бусинки и завертел головой, а потом, выпорхнув из Тайкиных ладоней, повис на занавеске, в страхе озираясь по сторонам.
— Не бойся, никто тебя не тронет, — Тайка поставила блюдечко с водой на подоконник и насыпала горстку семечек, но снегирь и не думал спускаться.
Она уже успела пожалеть, что притащила в дом дикую птицу: помощь ей, похоже, не требовалась, а мозгов было… ну, как у обычного снегиря. Теперь ещё и выгонять замучаешься.
— Кыш-кыш! Никифор, а ну-ка дай мне полотенце.
Заслышав её голос, птица взмахнула крыльями и заметалась под потолком.
— Зачем тебе? — домовой высунулся из-за печки.
— Попробую поймать и выдворить этого истеричного снегиря, — вздохнула Тайка.
— Ничего я не истеричный, — донёсся с абажура звонкий мальчишеский голос.
Никифор крякнул, а Тайка чуть не шлёпнулась на пол от неожиданности:
— Мамочки, он ещё и разговаривает?!
— Не надо говорить обо мне так, будто бы меня здесь нет, — снегирь встряхнулся и почистил об абажур клюв. — Что это за рыжее чудовище? Зачем вы схватили меня? Вас мой дед подослал, да?
— Никто нас не подсылал, — надула губы Тайка. — Мы даже не знаем, кто ты такой. А уж о деде твоём тем более не слышали.
— Не ври, о нём все на свете знают! — звонко чирикнул снегирь.
— И как же его зовут?
— Морозко. А по-вашему, стало быть, дед Мороз, хозяин вьюги и метели, зимний воевода, повелитель льда, владыка Севера и прочая, и прочая…
Тайка, не удержавшись, хихикнула:
— Если дед Мороз твой дедушка, то ты, выходит, Снегурочка, что ли?
— Сама ты Снегурочка-дурочка, — огрызнулся вредный птах. — То сестра моя старшая. Неужели непонятно?
— Что-то я не слышала, чтобы у деда Мороза другие внуки были, — Тайка покачала головой, а Никифор, подкравшись сзади, сунул ей в руку полотенце и пробурчал:
— Не нравится мне этот хмырь пернатый. Его, понимаешь, подобрали бездыханного, в дом принесли, обогрели, а он ещё и обзывается!
