шее у нее напрягались жилы; когда прозвенел звонок, она первая поспешила в класс.
Слышалось тихое жужжанье голосов, иногда какие-то вопросы и ответы. Большинство склонилось над открытыми книгами; соседка Жанетты, Аранка Пецели, румяная девочка с пухлыми ручками в ямочках, попросила у Мари Микеш ее тетрадь и стала что-то быстро писать. Долговязая Новак с полнейшим душевным спокойствием пила молоко из бутылки и ела хлеб с маслом, так громко чавкая, что пораженная Жанетта даже обернулась.
— Degeuner… завтракать, — пояснила Новак.
— Слышу, — ядовито ответила Жанетта.
Бири Новак глупо засмеялась и обвела лица соседок торжествующим взглядом: видите, эта девочка из Франции только со мной и разговаривает, а остальных, можно сказать, взглядом не удостаивает! Она с готовностью протянула бутылку Жанетте и, хотя та отстранила ее рукой, продолжала настаивать:
— Пей, вкусно!
Мари Микеш сердито обернулась:
— Оставь ты ее в покое! Не видишь, что ей противно?
А Пецели добавила:
— Она заметила по твоей физиономии, что у тебя легкие болтаются, и селезенка ёкает, а от обеих этих болезней чаще всего бывает кретинизм.
Это высказывание было вознаграждено громким смехом, а Новак зашепелявила, шмыгая носом:
— Оставьте меня в покое! Вечно вы пристаете ко мне!
Круглолицая Йолан Шурани вдохновенно рассказывала что-то подругам, тесным кружком собравшимся вокруг ее парты.
— …и тогда муж узнал, что Анна любит другого… А этот Вронский, обратите внимание, был довольно маленького роста, но очень красивый… И вот муж выгнал Анну из дому, и они уехали в Италию. Ну, тут, обратите внимание, идет довольно скучная часть, пейзажи и все такое, затем они возвращаются, и Анна однажды потихоньку навещает своего сына. Здесь, обратите внимание, слезы сами собой льются…
Йолан Шурани шепотом продолжала историю Анны Карениной; в классе было тихо лишь «зубрилы» бормотали что-то про себя… «Видно, сейчас будет урок строгой и неприятной учительницы», — подумала Жанетта. Ее очень успокаивала мысль, что никакие законы школы пока на нее не распространяются: объяснения учительницы она понимала лишь очень туманно, уроки учить сейчас невозможно — и сколько еще пройдет времени, пока она научится говорить по-венгерски! Ну и язык! Головоломка какая-то. Каждое слово звучит, точно удар молота… Только очень уж странным было чувство, что во всем этом спектакле она не главное действующее лицо, а лишь безмолвный, все замечающий и сравнивающий наблюдатель.
Жанетту смущало немного то, что, присматриваясь к наружности и повадкам одноклассниц, она не могла догадаться, кто они такие, к какому кругу принадлежат; не могла даже установить, в каких отношениях они между собой. В трепарвильской монастырской школе у каждого было свое место, в зависимости от положения родителей. Там класс делился на три группы; границы, разделявшие эти три группы, иной раз могли быть нарушены, но совершенно отчетливо проявлялись в обращении монахинь с учениками. Да и сами дети, принадлежавшие к различным общественным слоям, чуждались друг друга. Численный перевес был на стороне детей шахтеров — грубоватых, плохо одетых сорванцов, предводителем которых была Жанетта. В школе им полагалось сидеть на задних партах; монахини на уроках вызывали их только по фамилиям, а не по именам, наказывали сурово и безжалостно, нудным бормотаньем отвечали на их произносимое нараспев приветствие: «Славьте господа». По-другому обращались они с тупоголовыми, но прилежными и благонравными дочерьми ремесленников и хозяйчиков; эти маленькие набожные особы держались всегда тесной кучкой, постоянно шептались друг с дружкой, давали благоговейные обеты, к каждому празднику убирали часовню цветами; из них выходили впоследствии святоши и ханжи, а некоторые даже шли в монахини. Кроме этих двух групп, была еще одна привилегированная каста — дети чиновников и служащих шахты. Они располагались на первых скамьях и лишь в случае крайней необходимости с холодным и вежливым видом обращались к своим одноклассницам.
Вспоминая о недавнем прошлом, Жанетта с удовлетворением думала, что ни разу не упустила случая насолить заносчивой компании аристократов. И в душе ее созрело решение: здесь она тоже не даст себя в обиду, будет упорно защищаться, а, если нужно, то и нападать! Ее положение здесь, конечно, труднее — ведь воевать придется не против определенных, сложившихся групп, а, как видно, против отдельных недругов; оглядывая ряды парт, она не замечала большого различия в одежде девочек: на всех короткие юбки, клетчатые фланелевые блузки или вязаные кофточки; на шее — красные галстуки. При виде этих галстуков перед тоскующим взором Жанетты возникли трепарвильские вайаны и фигурка маленькой приветливой Розы Прюнье, которая так ловко приклеивала плакаты к забору…
— Вперед!
Жанетта вздрогнула и встала вместе со всеми. В класс вошла Марта Зойом с пачкой тетрадок в руке; она прошла к кафедре торопливой походкой, чуть склонив голову с шапкой густых рыжевато-золотистых волос, и девочки провожали ее теплым взглядом. Снова поднялись с места дежурные, классная руководительница записала отсутствующих; спросив, в какое звено входит каждый из них, она поручила звеньевым навестить больных и вместе с ними приготовить уроки.
— Тетя Марта! — сказала сидевшая рядом с Жанеттой Пецели, с круглым и румяным, как яблочко, лицом — она ни секунды не могла спокойно оставаться на месте. — У Каталины Бэде краснуха, это заразная болезнь!
— Тогда к ней никого не пустят. — Увидев рядом с Аранкой Пецели Жанетту, учительница улыбнулась и захлопнула классный журнал. — Вы уже познакомились с вашей новой одноклассницей? — спросила она.
Подойдя к Жанетте, она хотела было погладить кудрявую черноволосую головку, но, припомнив вчерашнее, удержалась и спрятала руку в карман широкой юбки.
— Надеюсь, вы постараетесь помочь ей справиться с первыми трудностями.
Никто не ответил. Учительница сделала несколько неторопливых шагов между рядами парт; останавливаясь, обращалась то к одной, то к другой девочке и в то же время вела как бы со всем классом задушевную беседу.
— Подумайте, как бы вы сами чувствовали себя в первый день в чужой школе чужой страны. Постарайтесь как можно скорее научить ее нашему языку; вам это будет нетрудно, ведь отец вашей новой подруги — венгерец. Он эмигрировал во Францию из-за преследований и безработицы во времена Хорти [17]. Вы знаете, какое это было время, мы много говорили о нем, да и
