— Пойдем.
Вадим с чайником двинулся за ними.
В заставленной мебелью комнате стояла маленькая пушистая елка, обмотанная гирляндой с лампочками. Лампочки неравномерно мигали, как будто заикались. Таю отчего-то затошнило. Ася выдвинула ящик большого стола, поискала там, достала простую тетрадь в коричневой клеенчатой обложке, перелистала ее и протянула Тае, указывая пальцем:
— Прочти.
Тая прочла: «Петербурга не люблю, рыжий туман ненавижу, не могу справиться с этой осенью, вижу, что в мире тоска, брожу по островам часами и почти наверное знаю, что Бога нет».
Тая вздрогнула и прочла написанное еще раз. Вгляделась. Весь абзац заключен в кавычки, значит это цитата.
— Кто это, Ася? — трудно проталкивая слова, спросила Тая.
— Это в 1913 году писала в своем дневнике девочка Лиза, влюбленная в поэта Александра Блока. Много лет спустя в оккупированном немцами Париже она была известна как монахиня мать Мария. Она помогала всем нуждающимся, многим спасла жизнь, сотрудничала с движением французского Сопротивления и погибла в фашистском лагере в 1943 году.
Все вместе было настолько неожиданным, что как будто сдавило что-то посередине груди. Слезы вскипели на глазах сами собой.
Ася отошла далеко, а Вадим неожиданно оказался рядом, положил тяжелую руку на плечо и спрашивал настойчиво и тревожно:
— Что ты плачешь? Что ты плачешь? Не плачь! Скажи, скажи, что?
Голос Аси:
— Тебе не понять, Вадим, потому что ты — мужчина. Таис понимает. Есть такие чувства, о которых нельзя сказать словами. О них можно только плакать.
И внезапный взгляд Вадима на Асю. Такой, который — девочка знала об этом наверняка — она, Тая, будет помнить всю свою жизнь. Ася права: о многом не скажешь словами. Например, о мучительной, сладкой — почти до обморока — зависти девочки-подростка к чужим чувствам. Вадим, которого Ася (впервые?) назвала мужчиной, смотрел на женщину, которую он любит и будет любить всегда…
За длинным разложенным столом, к которому присоединили еще и маленький кухонный столик, сидело столько народу, что Тая никак не могла всех пересчитать. Сбивалась и начинала сначала. Ася переоделась в простое короткое платье цвета бирюзы, зачесала наверх волосы и повесила на шею нитку жемчуга. Никто на нее не смотрел, кроме Вадима. «Привыкли!» — решила Тая. Маша всех Тае быстренько представила. Но Тая же не Дмитриевский — феноменальной памятью не обладает. Несколько маленьких чирикающих девочек — приятельницы младшей сестры Новицких, Люды. Две аккуратные бабушки — одна родственница, другая — одинокая соседка по квартире. А вот эта молодая женщина с разноцветными волосами-перьями — кто? А пожилой мужчина, который беседует с отцом Маши? А молодой человек с маленьким мальчиком на коленях, сидящий рядом с Вадимом?
Тая бросила свое бесполезное занятие и стала есть. Это ее всегда успокаивало. Блюд на столе было немного, но зато каждого — ешь сколько влезет. И все — вкусное.
— Вот тот салат — Асенька готовила, — с гордостью объявила гостям мама Новицкая. — А вот этот винегрет — Люда с девочками. А Маша еще вчера лимонный торт испекла.
Тая вздохнула. Она любила готовить, особенно сладкие блюда, но фанатичная кулинарка Марина практически не подпускала ее к плите. «Учись, доченька, чтобы в люди выйти! Вот твоя задача! — говорила она. — А сготовить мне и самой не труд…»
«Ну выйду я в люди, — подумала Тая и почему-то представила себя в чистом поле — колосящаяся пшеница и небо от края до края. — И что, скажите, мне там делать?»
— Проводить, проводить Старый год! — шумел отец сестер Новицких, чем-то похожий на большое лиственное дерево. — Кушайте, налегайте, гости дорогие! Последний раз в этом году угощаемся! Не жалейте выпивки и закуски, на кухне еще гусь с яблоками доходит и винегрета полный таз…
«Наш человек!» — подумала Тая, улыбнулась папе Новицкому и налегла на изумительно вкусный печеночный паштет с яйцами и морковью.
Тимка, сгорбившись, сидел в углу на коврике, подняв худые колени выше ушей. Дружок с недоумением на морде вертелся рядом и то нюхал, то лизал его пальцы.
Папаша не просыхал со вчерашнего дня, когда на работе распустили народ на праздники, и сейчас вполне мирно посапывал на тахте, распространяя вокруг себя облако знакомых до боли ароматов.
Во включенном телевизоре со слегка ошалелым видом, в блестках и брызгах, скакали эстрадные звезды, сменяемые красочными призывами есть, пить, стирать, лечиться, мыть голову и сохранять после всего этого кислотно-щелочной баланс — не то во рту, не то в кишках, не то под ободком унитаза.
Борька куда-то исчез еще днем, никого ни о чем не предупредив.
Мать расфасовала по полиэтиленовым пакетикам с новогодней символикой подарки для всей семьи (Тимка уже подглядел, что ему причитались новые кроссовки взамен развалившихся старых) и теперь на кухне резала картошку для праздничного салата оливье, роняя в миску привычные слезы.
«Интересно, знает ли она, что Борьку отчислили из лицея, или еще нет?» — подумал Тимка. Лично он сообщать матери об этом не собирался. Пусть Борька сам вопросы решает. У Тимки своих дел и своих вопросов навалом. Впрочем, если быть точным, текущий вопрос у него всего один.
— Где взять деньги?! — вслух спросил самого себя Тимка, обхватил пальцами лодыжки и глубоко задумался.
Дружок покрутился на коврике и, свернувшись клубком, улегся рядом с хозяином.
Уже выходя из дома вместе с Таей, Маша вдруг спохватилась:
— Послушай, Тая, я ведь совсем забыла: у тебя же подарка нет!
— Как нет? — удивилась Тая. — Есть, конечно, вот он! Спасибо еще раз.
Когда после боя курантов папа Новицкий, нацепивший красный колпак и дурацкую бороду из старой мочалки, принес откуда-то мешок с подарками и стал с шутками и прибаутками раздавать их гостям, Тае захотелось залезть под праздничный стол. Куда как кстати вспомнилась одна из любимых поговорок отца: «Незваный гость хуже татарина!» Мало того, что сама явилась в гости на Новый год без подарков, так еще и хозяев в неловкое положение поставила. Ясно, что мешок с подписанными сюрпризами Новицкие готовили заранее, ориентируясь на список приглашенных. Откуда они могли знать, что им на голову свалится еще и Тая Коровина?..
— Таис Петербургская! — возгласил между тем папа Новицкий и закрутил головой, соображая, кто же из многочисленных гостей его семьи существует под такой звучной кличкой. После некоторых колебаний с места поднялась кругленькая девочка с пунцовыми щеками.
— Получи, Таис, свой подарок и будь счастлива в Новом году! — громко сказал Новицкий.
Тая с недоумением смотрела на аккуратный сверточек, перевязанный фирменным голубым с золотом бантиком. На сверточке красовалась наклеенная этикетка, подписанная каллиграфическим почерком: «Таис Петербургской — наши лучшие пожелания!»
Осторожно оглядываясь по сторонам, Тая не удержалась и тут же, за столом, на коленях развернула подарочную, в серебряных звездах, бумагу.
Внутри находилась маленькая коробочка в ромашках, явный футляр от флакончика духов или иной парфюмерной мелочи. Тае показалось, что она даже чувствует тонкий цветочный аромат. Открыв коробочку, девочка заглянула внутрь, а потом наклонила ее. На ладонь выскользнул крошечный кулончик из темного нефрита в виде древнегреческой амфоры и тоненькая цепочка, которая крепилась к ручкам сосудика.
— Ах! — сказала Тая.
Сидящая рядом Маша с любопытством заглянула ей в ладонь.
— Гляди-ка, как ты ей понравилась… Это когда-то Аськин любимый был, — объяснила она. — Она сама-то уже давно не носит, а я выпрашивала — не отдавала. Хотя вообще-то Аська не жадная совсем…
Тая покраснела и сжала кулончик в кулаке.
— Да я не про тот подарок, — с досадой сказала Маша. — Я про другое. Полина у Николая Павловича — она же как ребенок совсем: радоваться радуется, но первым делом подарка к Новому году ждет. Новый год-то она хорошо понимает… А у тебя ведь нет ничего?
Тая отрицательно помотала головой и поняла, что скорее умрет, чем отдаст несчастной Полине полученный от красавицы Аси кулончик.
— Сейчас, — сказала Маша и убежала по коридору.
Вернулась с красивой фирменной коробкой печенья — в шоколаде и с абрикосовым мармеладом.
— Вот, это Людке Вадим подарил. Она сладкоежка, но давно мой старый альбом с лошадьми хотела, — скороговоркой выпалила Маша. — Я ей не давала, потому что они с Нинкой на них сверху принцесс пририсовывают и Бритни Спирс клеют, но потом все равно бы пришлось, вот я с ней сейчас и поменялась на печенье. Держи, отдашь Полине.
— Ох, Маша, нет! Нельзя же так! — выдохнула окончательно сконфуженная Тая. — Твой альбом! Давай… давай я лучше потом Люде такое же печенье куплю!
— Да ладно! — махнула рукой Маша и улыбнулась. — Что мне теперь! Пускай их принцессы с Бритни скачут — куда же деваться!.. Ну пошли скорее, и так опаздываем уже!
