В ту минуту, как Израил занес уже ногу в стремя, поданное ему Бэллой, я заметила знакомую высокую фигуру девушки, отделившуюся от стены сакли и быстро скользнувшую за уступ горы.
«Это Эйше! — мелькнуло в моих мыслях. — Она подглядывает за нами, чтобы выдать нас с головой!»
Боясь испугать моих друзей, я ничего не сказала им о появлении Эйше и только молила их торопиться…
Слава Богу, Израил был в седле. Мы обмотали его стан шелковым поясом Бэллы и привязали концы к луке седла, также и руки его мы обернули поводьями, чтобы он не выпустил их в минуту слабости, и, вскочив на двух других лошадей, подаренных молодому беку его матерью, тихонько выехали со двора.
Я оглянулась не без тревоги назад. Белая фигура рельефно выделялась среди ночного мрака у стены сакли. Теперь сомнений уже быть не могло: это была она — Эйше.
Едва мы достигли склона горы, спускающегося вниз по уступам в ущелье, как позади нас раздались отчаянные крики женского голоса.
— Это Эйше, я узнаю ее!.. Нас хватились!.. — вскричала Бэлла. — За нами будет сейчас погоня!.. Положитесь на скорость коня, и айда! Скорее!..
И резким, почти незнакомым мне голосом Бэлла крикнула что-то по-татарски и понеслась вперед, схватив за повод коня Израила.
Я помчалась за ними, стиснув каблуками крутые бока горной лошадки, предназначенной мне Бэллой. Умное животное не требовало понукания. Оно неслось, не отставая ни на шаг, вслед за конями моих друзей.
Это была бешеная скачка, которой я не предвидела конца… Я не могу понять, как мы не сверзились в бездну все трое, потому что черная мгла ночи мешала нам видеть, что было впереди нас. Зато позади — мы знали это отлично — собиралась погоня… Внезапно мертвая тишина горной ночи нарушилась выстрелами из винтовок и топаньем копыт нескольких десятков коней. Замелькали огни фонарей, казавшихся хищными, страшными глазами шакалов. Вот она уже близко, страшная погоня… Я не могла различить во мраке, велика ли была толпа всадников, следовавшая за нами, но шум голосов и выстрелы, раздававшиеся поминутно, говорили за то, что Эйше не теряла времени даром и созвала чуть ли не всех джигитов аула Бестуди, чтобы преследовать нас.
— Нас настигают, мы погибли! — произнес полный отчаяния голос Израила.
— О, проклятье шайтану, поразившему меня болезнью!.. Я слаб, как дитя, и не могу с кинжалом в руках защищать вас, женщин!
— Я убеждена, Израил, что ваши одноплеменники не причинят вам зла! — попробовала я успокоить его.
— О, ты не знаешь их, госпожа! — подхватил с возрастающим волнением молодой бек. — Что прикажет мулла, то они и сделают с нами. А мулла никогда не простит мне, что я не пожелал иметь женой его внучку Эйше.
— А ваш отец, наиб? — перебила я бека. — Разве он не заступится за вас?
— Отец! — произнес он с горечью. — Разве ты не слышала, госпожа, что сказал отец? Он отрекся от Израила с той минуты, как Израил отказался повиноваться требованию муллы!
Погоня между тем все приближалась и приближалась. Я уже могла различать ржанье коней и отдельные голоса преследовавших нас всадников. Мы неслись теперь как вихрь мимо поместья наиба, где несколько лет тому назад молоденькая княжна Бэлла наслаждалась безмятежным счастьем. В доме наиба еще не спали. В окнах горели огни. Должно быть, жена и дочери бека ожидали возвращения их повелителя из мечети.
— Быть может, ваша мать, Израил, на время укроет вас от погони? — высказала я вслух пришедшую мне разом в голову мысль.
— Моя мать, — отвечал молодой горец со вздохом, — тоже не любит Бэллу за то, что Аллах не дал ей сына для продолжения знатного рода Меридзе! И она к тому же побоится идти наперекор отцу.
Мы замолкли, подавленные безысходностью положения, и только скакали все вперед и вперед… Через минуту поместье наиба, лежавшее в долине, осталось далеко позади нас, и мы снова стали подниматься на горную кручу.
Голоса погони мало-помалу стали стихать. Очевидно, преследующие потеряли нас из виду, сбившись с тропинки. Копыта наших лошадей были предусмотрительно обмотаны паклей, и вследствие этого путь наш совершался бесшумно.
— Слава Богу, мы спасены! — хотела я было уже сказать, как вдруг громкое ржание послышалось навстречу нам из-за утеса и черный силуэт коня и всадника преградил мне дорогу.
Я вскрикнула от неожиданности и страха, но в ту же минуту знакомый голос произнес над моей головой:
— Не бойся, госпожа, это я, Хаджи-Магомет.
— Бэлла! Бэлла! — вырвалось у меня радостным криком. — Твой отец здесь, с нами!
Она быстро повернулась в седле, и я услышала ее восторженно-радостный шепот, говоривший что-то по-татарски.
Хаджи-Магомет отвечал ей на том же непонятном для меня наречии. Голос его дрожал при этом от волнения.
Должно быть, крепко любил старый Хаджи свою Бэллу.
Потом он внезапно пришпорил коня и, обернувшись к нам, произнес быстро:
— Спасайтесь, дети, погоня близко… я слышу, она уже настигает нас.
Действительно, погоня, отставшая было на время, снова появилась из-за ближайшего утеса, наперерез нашему пути.
От быстроты коней зависело теперь спасение четырех всадников.
И умные животные, казалось, понимали это; они несли нас быстрее ветра, не ослабляя, не прекращая ни на минуту бешеной скачки.
Я ясно слышала близко-близко от нас голос наиба, кричавшего нам что-то.
Но как бы в ответ на его слова мы пронеслись мимо него с быстротой вихря… Джигиты с гиканьем и криками помчались за нами… Я ударила лошадь нагайкой, чтобы не отставать от Хаджи-Магомета, скакавшего впереди меня.
Еще минута — и быстрые горные лошадки вынесут нас как на крыльях далеко от преследователей… Но вдруг что-то неожиданно загрохотало где-то очень близко от меня, мой конь споткнулся сначала, потом осел как-то странно на задние ноги и со всего размаху грохнулся на землю, увлекая меня за собой.
Я увидела белое облачко, рассеявшееся в минуту во мраке, и поняла, что моя лошадь сражена выстрелом из винтовки.
Удар от падения ошеломил меня, но не лишил сознания. Я почувствовала адскую боль в виске, и что-то липкое и теплое заструилось по моему лицу. И в тот же миг, освещая меня ручным фонарем, надо мной склонился усатый джигит с бронзовым от загара лицом.
Он что-то сказал, обращаясь к другому, по-татарски, чего я, конечно, не могла понять. Потом предо мной вырос другой горец, такой же усатый и черный. Они подняли меня с земли и посадили на лошадь, крепко привязав к седлу поводами. Это было совершенно лишнее, так как я и не думала о бегстве… Голова моя точно разламывалась от боли, в ушах звенело… Я едва держалась в седле от усталости и слабости, охватившей меня.
Я очнулась или, вернее, проснулась в маленькой красной комнатке со странным изображением месяца и какими-то таинственными непонятными надписями на стенах… Я лежала на ковре из оленьей шкуры, разостланном посреди красной комнаты… Голова моя по-прежнему ныла…
Не без удивления оглядывала я странную, незнакомую мне обстановку, стараясь припомнить во что бы то ни стало, как я попала сюда… Но память положительно отказывалась мне служить.
Наконец ковер, прикрывавший вход, зашевелился, и ко мне вошла высокая девушка-горянка с красивым, но недобрым лицом и мрачными глазами.
Я не без труда узнала в ней Эйше.
Она взглянула на меня взглядом, полным ненависти и вражды, и сказала мне что-то по-татарски, затем приблизилась ко мне вплотную и грубо дернула меня за руку, принуждая подняться.
Я повиновалась.
Потом она сделала мне знак следовать за ней. Мы вышли из красной комнаты и очутились в большом полутемном помещении, посреди которого на мягких подушках сидело несколько старых лезгин, в том числе мулла и наиб, отец Израила.
— Слушай, девушка, — произнес мулла, лишь только я вошла и остановилась у порога, — мы позвали тебя, чтобы ты сказала мне правду… Ты теперь в нашей власти, и от твоего ответа будет зависеть твоя участь.
Тут он перевел глаза на внучку и обратился к ней с вопросом по-татарски. Эйше что-то долго и пространно отвечала мулле. Когда она наконец замолчала, сидевшие на подушках горцы разом заговорили, перекрикивая один другого.
Они долго спорили, размахивая руками, бесцеремонно указывая на меня пальцами, сердясь и волнуясь. Наконец они замолчали, утомленные долгим спором. Тогда мулла обратил ко мне свои пронизывающие, острые глазки и сказал:
— Эйше говорила нам, что ты, девушка, уговорила бежать из аула бека Израила и Бэллу, дочь Хаджи-Магомета Брека, жену бека Израила Меридзе. Правда ли это?
Я объяснила, что почти до последнего дня ничего не знала о бегстве, которое давно уже было порешено между ними.
Мулла перевел мой ответ старейшинам аула.
