Саша беспомощно взглянул на мать. Он не знал, надо ли взять шоколадку? Он не хочет ее, но как он должен поступить и что ответить? Поглядел на Витю, но увидел только один глаз, большой, черный и строгий. И Сашок понял.
— Нет, — покачал он головой и спрятал за спину. — У нас не было партизан. И я сытый, я не хочу вашего шоколада.
Витин глаз подобрел, заискрился. Фашист сунул шоколад в карман, пробормотал ругательство, поднялся и отошел от мальчика.
Прошло еще несколько томительных минут. Наконец гитлеровцы уверились, что в доме нет партизан, и ушли.
Эсэсовцы обыскали всю деревню, облазили чердаки и сеновалы, подвалы и чуланы, но партизан не нашли. Возвратившись в избу старосты, офицер подозвал Аркашку, схватил за ухо и закатил ему три звонкие оплеухи, потом круто повернулся на каблуках и пролаял команду — прекратить поиски.
Вместе с эсэсовцами уехал и полицай Мирханов. Аркашка, размазывая по лицу слезы, плаксиво уверял, что партизаны в деревне есть.
Поздно вечером уходили в лагерь двенадцать партизан. Деревня провожала их теплым мерцаньем огоньков коптилок; приветливо шумел навстречу верный соратник — темный лес.
Сумрачным февральским утром Старокрымское шоссе было пустынно. Лишь изредка на большой скорости с шумом проносились «оплели». Они обгоняли одиноко шагавшего по обочине дороги нищего паренька с котомкой через плечо и сучковатой палкой в руках. Паренек вяло поднимал руку — подвези! Но машины пролетали мимо, даже не притормаживая.
Впереди горбился небольшой мостик через ручей. Шоссе, спокойно бежавшее среди лесных зарослей, в этом месте делало крутой поворот и спускалось к морю. На изгибе стоял приземистый дуб. Паренек сел на выпирающий из земли корень, положил палку, сбросил котомку и достал оттуда кукурузную лепешку. Покончив с лепешкой, стряхнул на ладонь крошки с колен и тоже отправил их в рот. Потом спустился к ручью, напился. Поеживаясь от холода, вернулся под дуб, посидел еще, откинувшись на спину, отдыхая.
После привала он шел по шоссе недолго и уже через сотню-другую шагов свернул на проселочную дорогу, углубился в лес и вскоре вышел к небольшой, расположившейся у подножия горы, деревеньке. На окраине ее остановился и долго смотрел на белые домики.
Паренек был невысок ростом, худой и тоненький, и казался совсем еще мальчиком. Он остался, видимо, доволен осмотром, потому что смело подошел к крайней хате и постучал в окно.
Долго не отзывались. Подождав, он стукнул еще раз. Окно распахнулось, высунулась всклокоченная, заспанная голова.
— Чего надо? — грубо спросила голова.
Паренек изобразил глубокое страдание на своем чумазом лице и, протягивая вперед грязные, красные от холода руки, жалобно пропел:
— Подайте, Христа ради, сиротинке одинокому, нету отца-матери. Подайте на пропитание.
— Проваливай, пока цел! — сердито буркнула голова. — Много вас тут ходит.
Окно с шумом захлопнулось.
— Погодь, Василий, — кто-то снова подошел к окну. — Староста велел всех подозрительных к нему направлять. Ты что, не чуял?
Скрипнула дверь, и на пороге появился рослый детина с повязкой полицая на рукаве:
— Кто такой будешь?
— Сестру я ищу, изголодался совсем, — пропел малый. — Отец-мать померли, а сестра где-то здесь живет, не упомню, в какой деревне. Теперь вот ищу…
— Может, и она давно уже померла?
— Может, и померла, — согласился паренек. Лицо его сморщилось, он зашмыгал носом.
— Ну, ладно, будет нюни распускать, — сказал полицай. — Идем к старосте. Там разберемся. Может, ты вовсе не сестру ищешь, а партизанский разведчик. Вчера вон поймали. Из Симферополя шел с провожатой, будто слепой. А на поверку вышло — зрячий. Связной, по партизанским отрядам ходил.
Они прошли в дом старосты, стоявший посредине деревни.
Староста, недовольно ворча, долго вертел в руках бумажку, по складам разбирал написанное.
«Подателю сего феодосийскому мещанину Коробкову Виктору разрешается посещение деревень Феодосийского уезда по случаю розыска потерявшейся семьи. К старостам и другим властям просьба не чинить препятствий».
Староста почесал в затылке, соображая, как же ему поступить в таком необычном случае. Посмотрел еще раз на подпись феодосийского бургомистра, на круглую гербовую печать: документ казался убедительным.
— Вот что, — угрюмо заявил он. — Ты здесь долго не задерживайся. Обойди деревню, и сегодня же чтоб духу твоего не было. У нас тут неспокойно. Нагрянут партизаны — не будут разбираться, кого ищешь.
— Партизаны тоже люди, — буркнул Витя. — Разберутся. Я им худого не сделаю.
— Цыц ты, волчонок, — грозно поднял кулак староста. — Моли бога, что у тебя документ справный. За такие речи живо в каталажку угодишь.
Спрятав бумажку, Витя вышел на улицу.
За час он обошел все село. Около каждой хаты просил милостыню. И хотя в этой деревне жили бедно, как и во всякой другой, оккупированной фашистами, женщины делились последним. Котомка быстро наполнялась.
Уже в полдень постучал в дом с двумя скворешнями на тополе у крыльца, спросил Василия Филипповича Маркина. В сени вышел, опираясь на палочку, крепкий еще старик. В аккуратно расчесанной бороде его едва пробивалась седина. Убедившись, что перед ним сам Маркин, Витя сказал:
— Я от деда Савелия. Он просил передать, что не забыл Ишуньские позиции.
— Как же, как же, — с живостью ответил старик, и его удивительно чистые зеленоватые глазки просияли. — Мы с Савелием вместе бились на Ишуни против Врангеля.
Витя остался в доме Маркина ночевать. Вечером собрались женщины и старики. Плотно занавесили окна. Хозяйка оделась потеплее, вышла на крыльцо. Витя достал из котомки газету и развернул на столе.
— Вот. Из отряда прислали. «Правда» и листовки с Большой земли. Мало осталось. В других деревнях раздал. Ваша у меня по маршруту последняя.
Все сгрудились у маленькой чадящей коптилки. Витя читал:
«От Советского информбюро… Оперативная сводка. Войска 1-го Украинского фронта продолжали наступление и овладели районным объектом Житомирской области Ченовичи…»
Женщины зашумели — заговорили наперебой:
— Гляди: продолжали наступление. А когда же оно качалось-то? Мы и не слышали!
— Ой, голубчики мои… Наступают наши. Бьют фашиста, гонят.
Витя оглядел повеселевшие лица, теплая волна залила грудь. Как радостно нести людям дорогие долгожданные вести!
— Вы слушайте, что дальше-то, слушайте! — взмахнул он листовкой. — Вот тут прямо про Крым есть: «На Керченском полуострове наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, овладели сильно укрепленными опорными пунктами немцев Аджимушкай и Колонка».
Витя поднял глаза на окружавших его женщин. Напротив сидела, облокотись на стол, тетя Даша, невестка Маркиных. Морщины на ее лице разгладились, глаза помолодели. Бледнолицая женщина, которую все называли Полиной, пододвинулась ближе, взволнованно зашептала:
— Ты читай, читай…
— Погоди, — перебила ее худая, с провалившимися щеками и потухшими глазами сноха Маркина. Муж ее и единственный сын погибли на фронте в первые дни войны. — Это когда же наши на Керченском-то в наступление перешли? Не слыхать было. На Керченском — ведь это совсем рядом.
— Это в другой сводке было, — ответил Витя. — Наши десант высадили.
— Господи! А мы-то сидим, ничего не знаем. Победа-то, вот она, близко, — охнула Полина. — Я летось, как война-то началась, в Колонку ездила. Тут от нас пути-то всего шесть часов на автобусе. Да ты читай, читай, парень, голубь ты наш сизокрылый.
— «Южнее города Керчь, — читал Витя, — активно действовали наши разведывательные отряды».
— Это наши всерьез за фашиста взялись, — сказал Маркин, собирая в кулак бороду. — Это не то, что в позапрошлом годе. Теперь его шуганут.
— Тут еще про партизан есть, — напомнил Витя. — Про партизан! — больше других взволновалась тетя Даша. — А ну, читай. Может, про моего что-нибудь. Читай, читай, не томи.
Витя снова склонился над листовкой.
— «Партизанский отряд, действующий в Крыму, — читал он, — взорвал на минах немецкий железнодорожный эшелон с горючим… На другом участке группа-партизан пустила под откос два немецких воинских эшелона. Немцы выслали против партизан карательную экспедицию. Советские патриоты заманили гитлеровцев в горы и уничтожили 60 немецко-фашистских оккупантов».
— Это наши действуют, — с гордостью сообщил Витя. — Подрывники у нас мастера!
— А ну, расскажи, расскажи, голубь, — наклонилась к нему тетя Даша. — Сынок ведь у меня там, в партизанах. Может, встречал?
Витя стал рассказывать о партизанских делах. Он припомнил и разведку села Бораколь, и налет на гарнизон противника, и поход деда Савелия за «языком». Слушатели то и дело одобрительно посмеивались:
