Дома я никого не застал, спрятал в сундуке знамена и решил вернуться в город искать Ваську.
Возле калитки я неожиданно столкнулся с темной фигурой:
- Кто тут?
- А ты кто?
Я узнал по голосу Тоньку.
- Ты что одна ходишь? В городе бандиты.
- Знаю.
- Вот убьют тебя, тогда будешь знать.
- Тебя же не убили?
- Глупая, то я, а то ты.
- А где Вася? - спросила Тонька.
- Воюет. Бандитов колошматит. А у меня патроны кончились, пришел зарядить наган...
«Чудак, зачем-то наган выдумал... Сейчас Тонька спросит, и опять надо будет врать».
- У тебя наган есть? - удивилась Тонька. - Кто тебе дал?
- Нашлись люди...
- Покажи.
«Вот Илюха умеет врать, позавидуешь...»
- Не наган у меня, а смитвельсон.
- Ну, покажи смитвельсон, - не отставала Тонька.
- Нельзя девчонкам за оружие браться. У вас на то куклы есть. Тебе покажи смитвельсон, а ты не с того конца возьмешься и застрелишь себя. Отвечай тогда...
- Ты же не застрелился?
- Мы мужчины, понятно тебе?
Тонька молчала. Я тоже не знал, о чем еще говорить. Вдруг я вспомнил, что хотел украсть Тоньку... Сейчас самый подходящий момент: никого нет, тихо кругом...
- Тонь, а Тонь!
- Чего?
- Ты кого любишь?
- Мамку с папкой.
- А еще кого?
- Абдулку.
Сердце мое колотилось.
- Тонь, знаешь что?
- Говори.
- Давай... я тебя украду.
- Как? - испугалась она.
- А так. Отнесу в степь на Кальмиус. Хату из камыша сделаю. Будем там жить. Купаться будем. Я на заводе буду работать, а ты обед варить...
Сначала Тонька засмеялась, но потом призадумалась:
- А как папка с мамкой? Они искать меня будут.
- Зачем? Им еще лучше, кормить тебя не надо. Ну? Украсть?
Тонька колебалась.
- Чего боишься, глупая? Знаешь, как заживем? Обвенчаемся, весело будет. Ну? Украсть?
- А Васю возьмем с собой?
- Зачем?
- Так...
- Можем взять, - сказал я неопределенно.
Тонька вмиг оживилась, как будто этого ждала, она засыпала меня вопросами:
- А что будем делать, если дождь пойдет?
- Ничего. Хата будет с крышей.
Тонька медлила, словно искала, о чем еще спросить.
- А обед в чем будем варить?
- Кастрюлю возьмем или цыганский котел раздобудем.
- Ладно, - сказала она.
- Что ладно?
- Кради меня.
Не ожидал я быстрого согласия и растерялся, не знал, как ее красть, в чем нести. Наговорил всякой чепухи, а теперь расхлебывать надо. Она тоже хороша - не успел сказать, уже и рада - кради! И сразу Тонька показалась мне некрасивой. Я вспомнил о Ваське, захотелось к нему. Сейчас он бьется с бандитами, раздавая удары направо и налево. Стать бы с ним рядом и драться.
Васька, Васька, верный друг мой! Вспомнилось мне его хмурое лицо и нежно-голубые глаза, вспомнилась забота обо мне, и я понял: не Тоньку люблю, а его, друга и заступника Ваську.
Я взглянул на Тоньку. Она выжидающе смотрела на меня, широко раскрыв черные глаза.
- Ну? - спросила она и мягко взяла меня за руку.
- Что?
- Кради, чего же ты?
- Ну тебя... - сказал я и побежал в город.
Глава одиннадцатая.
ДЕНИКИНЦЫ
Так пусть же Красная сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой,
И все должны мы неудержимо
Идти в последний, смертный бой!
Недолго радовались буржуи да колбасники, пришел и на нашу улицу праздник: Васю записали в комсомольцы.
А было это вот как.
В здании городской думы, где теперь помещался райком КСМУ, собрались рабочие.
На дощатой сцене, за столом, накрытым красным флагом, сидела Надя. Револьвер через плечо на ремешке придавал ей грозный вид. Рядом с Надей сидел чернявый паренек в шинели. Звали его чудно: одни - Президиум, другие - Ваней.
В глубине сцены виднелся портрет Ленина. Я первый раз видел его. В простой рабочей кепке, галстуке в белую крапинку, Ленин с улыбкой смотрел на меня. От портрета, от ласковых ленинских глаз в тесном зале было уютно.
Васька смущенно мял в руках картуз, как будто не Надя, а сам Ленин принимал его в комсомольцы. Надя с суровым видом, точно судья, строго спрашивала, сколько Ваське лет, кто его родители и как он смотрит на революцию.
Васька отвечал, что он хорошо относится к революции.
- Кто имеет слово? - спросила Надя в зал.
И тут стали выступать рабочие, хвалили Ваську, вспоминали, как его мучили на коксовых печах.
Ваня Президиум тоже выступал. Он рассказал, как Васька расклеивал листовки против немцев и за это попал в немецкую тюрьму.
- Такие хлопцы позарез нужны в комсомоле, и я буду голосовать за Руднева обеими руками.
Потом на собрание пришел комиссар дядя Митяй Арсентьев. Он сказал, что хотя Васька еще не вышел годами, все равно его нужно принять в комсомольцы.
- Ваши ряды станут сильнее еще на одного бойца. Пусть господствующие классы содрогаются перед коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир!
Хорошо сказал дядя Митяй. Нехай теперь Сенька колбасник содрогается!
- Вопрос ясен, - сказала Надя. - Будем голосовать. Кто за то, чтобы Василия Руднева, сына пролетария, принять в боевые ряды Коммунистического союза молодежи, прошу поднять руки.
Я сидел на корточках возле круглой печки и тоже поднял руку. Надя дала Ваське какую-то книжечку, а дядя Митяй крепко пожал ему руку, как взрослому. Комсомольцы шумно поднялись со своих мест и запели:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов!..
Мне тоже хотелось идти в смертный бой, но меня в комсомол не приняли. Надя сказала, что записывают только тех, кто умеет держать в руках винтовку. Как будто она не знала, как недавно я чуть не застрелил рыжего Илюху. Пускай командир изругал меня, пускай запретил подходить к оружию, но умею я стрелять из винтовки или нет? Если бы не умел, не выстрелил бы...
- Обожди, годика через два примем и тебя, - пообещала Надя.
Если бы часа два ждать, а то два года! И это в то время, когда деникинцы подходят к городу. Белогвардейцы уже захватили станцию Караванную, к городу подходят! Я своими глазами читал на заборе плакат: «Все на борьбу с Деникиным!» Как же мне ждать? Надя уверяла, что Советскую власть никто не скинет. А вдруг беляки разозлятся?..
Одно меня успокоило: если Ваську записали в комсомольцы, то ему винтовку дадут. А там все пойдет как надо - вместе воевать будем. Не может быть, чтобы Васька не дал мне выстрелить в белогвардейца.
С чувством счастья держал я в руках Васькину книжечку. На ее обложке значились четыре красивые буквы: КСМУ. Кажется, все свои патроны отдал бы я, лишь бы выдали и мне такую книжечку! Один Васька понимал, как мне тяжело. Он обнял меня, и мы пошли к себе на окраину.
- Знаешь, как я теперь буду бороться? - с силой проговорил Васька и так крепко сжал кулак, что жилы напряглись: - Буду бороться, как сказал Карл Маркс... Пусть буржуи содрогаются. Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. А приобретут они целый мир! Вот как сказал учитель рабочих Карл Маркс.
- Вась, а откуда взялся этот Деника?
- Из Англии... Есть такая страна-государство, вся в тумане. Такой туман, что ничего не разберешь. И там сидит король.
- Г-гы... к о р о л ь. Бубновый, что ли?
- Я не про карты говорю. Король по-ихнему, а по-нашему царь. Так вот этот английский царь и раскопал Деникина. Говорит, вот тебе пулемет, а еще дам тебе аэропланов, которые сами по небу летают, дам тебе пушек, винтовок, и чтобы ты разбил всех большевиков. Ни одного не оставляй, всех перебей: и рабочих, и крестьян, и красноармейцев.
- Не везет нам, - сказал я, - то Керенский был, то немцы приходили, то бандиты, а теперь Деникин.
Васька вздохнул:
- Не везет, это верно... Только мы с тобой должны помочь Красной Армии. Обязательно должны помочь.
- Я знаю чем. Гранату отдадим.
- Какую гранату?
- Помнишь, в речке нашли?
- Она не действует: подмокла, заржавела...
Вдруг Васька что-то вспомнил:
- Вот что. Надо отдать патроны, которые насобирали. У тебя сколько?
- У меня четыре обоймы. Три да четыре - семь. Семь обойм по пяти патронов, сколько это будет?
По пальцам мы подсчитали: тридцать пять патронов да еще десять штук.
- Маловато, - разочарованно протянул Васька.
- У Илюхи бы взять, - подсказал я. - Рыжий целое корыто натаскал.
- Откуда?
- Наворовал. Что ты, не знаешь рыжего?
- Надо отнять, - сказал Васька.
- Отнимешь, когда он их в землю зарыл.
