Василий Федорович всегда, как бы он ни устал, внимательно выслушает ребят и всерьез примет их ребячьи заботы и дела.
Как-то раз его вызвали в Петрозаводск, на важный съезд, очень важный. Он и тогда не забыл про ребят, привез им породистых белых кроликов. И ещё конфет, но это отдельно…
— Товарищам привет! — поднимает руку Большаков.
Взрослые и дети отвечают звучным:
— Терве![5]
Присев на ступеньку, Василий Федорович закуривает свою трубочку.
На самой нижней ступеньке крыльца уселись девочки. Они с интересом слушали Анни, дочь лесоруба Кярне. Анни — высокая, тоненькая девочка в пионерском галстуке и с длинными светлыми косами.
— Я на ламбушке[6] лебедей видела, — тихо рассказывает Анни. — Белые лебеди, красивые-прекрасивые…
Голос у Анни ровный, спокойный. И только где-то в глубине его таится сдержанное восхищение. А глаза у Анни, как вода в ламбушке, — зеленовато-синие и прозрачные.
— Лебедь гордо так плывет впереди. А за ним — лебедушка. И все глядятся в озеро, охорашиваются, чистят перышки.
— Это они от блох, — разрушил очарование рассказа белобрысый Тяхтя.
— Что ты выдумал? У лебедей — и блохи? — возмутились девочки.
Мальчишки хохотали.
— Не выдумал. Спроси хоть самого Василия Федоровича.
— Это верно, — подтвердил, смеясь, Большаков.
— А я аэроплан видел, настоящий, — сказал Юрики, сын Василия Федоровича. — Он низко-низко летел над лесом, прямо чуть за вершинки сосен не задевал. Я даже видел, кто там сидел.
— А кто? — спросила маленькая Лина. Юрики снисходительно улыбнулся.
— Кто? Герои, конечно: Молоков, Шмидт, Водопьянов…
— А куда они летели?
— В Арктику. Они все больше туда летают, — деловито разъяснил Юрики.
— А зачем?
— Смешная какая! Разве ты не знаешь? Полюс открывать.
— А зачем?
— Чтобы узнать про погоду. Оттуда к нам идет холодная погода.
— Не надо, я не люблю холод.
— Ты подожди, я вырасту, — продолжал Юрики, — полечу и сам открою Южный полюс: пусть оттуда к нам идет тёплая погода.
Лина обрадовалась.
— И все время будет лето? Долго-долго?
— Целый год!
— И учиться не надо?
— Ну, кто же учится летом! — пожал плечами Юрики, — Ох, и здорово это будет! — сказал один мальчик.
Юрики сиял, будто он и на самом деле открыл уже такой полюс.
— Ребята! Если не учиться, то и открывать ничего нельзя будет, — сказал Большаков.
— Почему?
— Знать ничего не будете.
Это серьезный довод… Но Юрики нашел выход:
— Можно учиться в дождик!
Тяхте стало обидно, что не он первый захватил себе Южный полюс.
— Так тебя и станут дожидаться, пока ты вырастешь. И без тебя откроют, — поддразнил он Юрики.
Юрики огорчился: в самом деле, расти еще долго, а полюсов этих всего-навсего две штуки. Один уже открыт, кто-нибудь — раз, два — и откроет второй. Юрики в будущем просто делать нечего!..
— А стратосфера?! — торжествующе закричал Юрики. — Там еще можно успеть наоткрывать всякой всячины.
— Я тоже хочу… в стратосферу, — с трудом выговорила Лина.
— Ты еще маленькая, тебе нельзя, — попытался отговорить ее от безумного шага Юрики.
Но на крыльце набиралось все больше и больше ребят, желавших стать летчиками. Они рвались в небо, в стратосферу.
— Что же это такое? Сказать ничего нельзя!
Юрики серьезно взволновался за свою будущность и шепнул Тяхте:
— Давай вместе напишем письмо в самый главный воздушный комитет и попросим: пусть, пока мы вырастем, для нас оставят самый маленький кусочек неоткрытой стратосферы.
— Я подумаю, — солидно ответил Тяхтя.
— А у меня тоже есть интересное сказать, — хитро прищурил один глаз Василий Федорович, внимательно слушавший разговоры ребят.
— Ну, скажите!
Василий Федорович пыхнул трубкой и после некоторого молчания коротко сообщил:
— К нам едут канадцы.
— Вот это хорошо! — оживились взрослые и с интересом принялись обсуждать новость.
— Чего хорошего? — заворчал один из лесорубов. — Приедут: «Мы — Америка!..», начнут «класс» в работе показывать… А ты догоняй ихнюю Америку.
— А ты, не гнавшись, уже притомился?
— А вот на соседнем участке, — заговорил третий лесоруб, — наши мужички такой «класс» показали канадцам — держись! Хладнокровные они ребята, эти канадцы, а расстроились.
— Еще бы, обидно им… Три-четыре года тому назад обучали наших, как моторную пилу в руках держать. А теперь ученики учителей переплюнули, — довольно сказал пожилой лесоруб.
— Как расстроились-то! — крикнул вдруг тонким голосом рассказчик.
Слушатели рассмеялись.
— Что же теперь они?
— Они? Из лесу не вылазят, хотят нашим доказать.
— А наши что ж?
— То же самое, не хотят сдаваться. Бабы им всем организовали чай и горячие обеды. На машине подают прямо на делянку, ко пню. Жара! — смеясь, закончил рассказчик.
— А мы чем хуже? — поднялся во весь свой рост громадный Кярне. — У меня в бригаде все рубят двадцать, а то и двадцать пять кубометров.
— «У меня в бригаде…» — передразнил его ворчливый лесоруб. — У тебя в бригаде, как и ты, не люди, а кони. Много, я тебя спрашиваю, в Карелии таких-то бригад? — подскочил он к самому его носу.
— Много, — коротко ответил вместо Кярне Большаков.
— Мало срубить, надо вывезти вовремя, чтобы снегами-метелями не занесло древесину, — солидно заметила одна из женщин.
— Правильно, Матвеевна, — поддержал ее Василий Федорович. — Подвозка особенно у нас хромает, вот из-за таких… — кивнул он в сторону недовольного лесоруба.
— А на чем возить-то? На спине? — запальчиво крикнул этот лесоруб.
— Как на чем? — спокойно оглядел горячившегося человека Большаков. — У нас есть тракторы, мотовоз, деррик… Грузи и вози.
— С ремонтом только у нас неладно, — озабоченно отозвался десятник, отец белобрысого Тяхти, — то горючего нет, то частей, а механика за хвост не поймаешь. Носится как угорелый с одного участка на другой.
— Ладно. Теперь у нас будет свой, постоянный механик, из приезжих. И у канадцев нам еще многому надо поучиться. Народ они дельный. Я рад им, — сказал Василий Федорович.
Детвора облепила взрослых, прислушиваясь к их оживленному разговору.
— А ребятишки с ними приедут? — спрашивали они.
— Как же, с семьями приедут.
— А где они жить будут? — поинтересовался белобрысый Тяхтя.
— Поплотнимся немного, пока будет готов новый барак, — сказал товарищ Большаков. — А если захотят, пусть строятся отдельно. Места в лесу много — стройся, где нравится. Сегодня, после обеда, я поеду смотреть барак и участки для канадцев, повидаю и лесников по одному важному делу… Кто из вас захочет, может поехать со мной, — предложил он ребятам.
Сторожиха Марфа в новом синем халате, повязанная ярким платком, широко распахнула двери школы и начала звонить изо всех сил колокольчиком.
— Открыли, открыли! — кричала детвора и бежала на звон колокольчика.
В дверях показался учитель. Он сердечно поздоровался с родителями и пригласил их в школу.
— Здрасте, Иван Фомич! Здрасте! — шумели вокруг него ребята и говорили все сразу.
Разобрать ничего было нельзя. Учитель, смеясь, пропустил ребят в школу.
Шум, гам, беготня. Из класса слышен треск, напоминающий ружейные выстрелы.
Это ребята хлопают досками парт. Каждый облюбовал себе место и торопился захватить. Не шутка — год сидеть!
У шалунов в большой цене места подальше. Там, позади, вольготней. А девочки, особенно отличницы, чинно занимают первые места, чтобы все было видно и слышно.
— Зачем это им, когда они и без того уже много знают? — удивлялся Юрики.
Маленький Юрики — большой шалун, хоть и пионер. В эту минуту он озабочен серьезнейшим вопросом: с кем сидеть и где? Юрики не успел еще выбрать себе место, как распахнулась дверь и в класс вошли родители во главе с Иваном Фомичом.
Школьники начали хлопотливо рассаживаться по местам.
Когда все угомонились, учитель поздравил ребят с началом учебного года и выразил уверенность, что все они будут хорошо учиться, бороться за качество учебы.
Ребята охотно пообещали, что будут «бороться». А затем Иван Фомич с торжественным видом принес из учительской подарок от шефов-пограничников — новую винтовку.
Винтовка всем очень понравилась.
Ребята, довольные подарком, спели песню про «Красную винтовку».
Пенье вышло не очень стройным, каждый старался петь так, чтобы все его слышали.
Винтовочка, бей, бей,
Винтовочка, бей!
Красная винтовочка,
Буржуя не жалей!
После того как винтовка побывала в руках каждого школьника и каждый мог из нее прицелиться, погладить, понюхать и даже слегка вымазаться ружейным маслом из ее затвора, она вернулась на стол учителя.
