Три колобка тут же оказались в его объятиях.
Вот глупые-то, вот глупые, говорил горбунок, поглаживая свободной рукой тихо хнычущих колобков, вот глупые! Расшалились, траву курили, в кресле-качалке качались, ночью в свете луны не спали! А мы играть хотели, капризно надул губы один из колобков, в мытарей! А почему ж в мытарей, задумчиво проговорил горбунок, вы же все лето играли в индейцев? Глупые, глупые колобки мои! Папу у порога торчать заставили! Маму напугали! Она думала, вы опять индейцы, горбун мягко покачал головой и поежился, толчком ноги открывая дверь в комнаты. Так а отчего вдруг мытари?
А мы, папа, просто Библии вчера начитались, счастливо вздохнул, медленно соловея в папиных руках, самый младший из колобков. Да, папа, от Матфея читали, плакали сильно. А где вы полночи с мамой Машей были? А мы, ребятки, на берег моря ходили, на нашу Косу смотрели, ветром дышали. А почему нам нельзя с вами?
Там очень сильный ветер, дети, очень сильный и темный. Он кружит в осоке, в низкорослых наших деревьях, в густой, в рост человека траве. Все шумит и качается. Далеко на рейде стоят корабли, которые приплыли к нашим берегам. Они поопускали глубоко в море свои длинные темные тяжелые цепи, звено за звеном. Тяжелый якорь погрузился наполовину в песок. Подводные течения наносят на эти цепи песок и ил. Якорь становится еще тяжелее, и корабли могут спокойно спать. Никакой шторм не сможет их сорвать с места, настолько тяжелы эти якоря и настолько крепки эти цепи.
А потом их из песка вытаскивают ангелы, папа? Какие ангелы, колобок? Ну, те, которые приходят к тебе за данью? Да, улыбнулся горбунок, обязательно ангелы! Эти ангелы когда-нибудь, а возможно, даже в самом ближайшем будущем, и нашу Косу оторвут от материка, и она пойдет вперед, разрезая ночное море.
А что скажет на это император Тиберий? А что он может сказать, ласково проговорил горбунок, укладывая малышей в их широкую пузатую кроватку с деревянными круглыми набалдашниками по углам. Колобки заснули, тесно прижавшись друг к другу. Ничего он не скажет. А если захочет сказать, к нему явятся ангелы с голубыми шевронами, в голубых касках и скажут ему то-то и то-то. Так-то и так-то разъяснят ему, что происходит, и все тогда будет хорошо. Тиберий успокоится. Понтий Пилат устало вздохнет, вымоется по пояс и пойдет ловить бычков на отмели. А Коса будет плыть, плыть и плыть, преодолевая расстояния и пространства. Лодки на берегу будут служить пристанищем для влюбленных, имеющих странные формы, птицы будут кричать, а мы никогда, никогда уже не состаримся, и с нами никогда не произойдет ничего плохого.
Леня купил на Косе дом, но сначала жить в нем не собирался. Бывал здесь раз, много два раза в год с женой и ее крикливыми родственниками. Приезжали они всей бандой, распределяясь сразу по всему периметру огромного и прекрасно распланированного сада. Убогость почвы не помешала бывшим хозяевам посадить здесь несколько десятков прекрасных яблочных, вишневых, персиковых деревьев, разбить шикарные клумбы с цветами, устроить четыре живописных куртины с фонтанчиками и лавками под гроздьями винограда, который на этой почве как раз произрастал преотличнейшим образом. Персики, правда, здесь родились маленькие. Но зато вполне мохнатые и вкусные. Леня не любил гладкие персики. Они отчего-то вызывали в нем отвращение, подобное которому он испытывал, когда видел искусственно выведенных бесшерстных собак или кошек.
Как-то он держал одну такую у себя на коленях. Пучеглазое морщинистое существо обреченно и мудро смотрело на него и чувствовало такую же неловкость, как и сам Леня. Оно как бы говорило, Леня, я не виновато, что стало животным, тем более таким чудовищем. Я обезображено селекцией, я продукт вырождения, но что поделать. Понимаю, тебе неприятно сейчас, и ты держишь меня на своих коленях исключительно потому, что моя хозяйка — жена начальника таможни. Но и мне, говорил взгляд животного, и мне, Леня, и мне очень неприятна вся эта ситуация. И ты мне тоже очень несимпатичен. От тебя пахнет застарелым перегаром, который ты пытаешься отбить лосьоном, одеколоном, мятными леденцами и таблетками “антиполицай”. Но все это херня, Леонид, от тебя пахнет дурно, и ты дурен. Ты неприятен, как индивид, который пытается делать вид, что может всю свою жалкую жизнь прожить и избежать контакта с ее метафизическим дном.
Каким дном, спросил Леня, забывшись, что за ерунда! Что вы сказали, удивленно подняла брови жена начальника таможни, вы что-то сказали сейчас, Леонид Лазаревич? Да бог с вами, вяло улыбнувшись, ответил Леонид и сделал вид, что всецело поглощен разглядыванием необычной формы ушей животного. В комнате давно уже стояла не очень приятная тишина. Милое чаепитие на балконе семейной усадьбы явно становилось в тягость всем. Нужно было как-то уходить, но Леонид не желал уходить, так и не прояснив до конца шансы на положительное решение своего вопроса. Он был приглашен хозяином дома, жена явно оказалась здесь случайно. Она не вписывалась ни в его планы, ни в планы хозяина дома. Но что с этим можно было поделать?
Метафизическим дном, Леня, ответила кошка. Метафизическим, но боюсь, что ты даже слова такого не знаешь. Да конечно, ответил Леонид обиженно, у меня три курса политехнического за плечами. Что и говорить, прокомментировала кошка, Эйнштейн.
Он проглотил “Эйнштейна” и долгое время сидел и даже не думал ни о чем. Кроме, может быть, того, что с выпивкой стоит завязывать, что печень печенью, а нервы шалят… Я, между прочим, петерболд, продолжила беседу кошка, меланхолично глядя в глаза Лене. Что такое, подумал он, “петер” что? Петерболд, порода, полученная в Санкт-Петербурге вследствие странной, мистически прихотливой встречи донского сфинкса, красавца и донжуана Афиногена Мифа и ориентальной кошки, ведьмы Радмы фон Ягерхоф.
Я, пожалуй, пойду, сказал Леня, вставая с места. Куда можно положить вашего петерболда? Как, вы разбираетесь в породах, оживилась жена начальника таможни. Таможенник благодарно взглянул в лицо Лени, и у него впервые за весь вечер возникла слабая надежда на благополучное разрешение всех проблем, связанных с ввозом просроченных лекарств из Венгрии. А че там разбираться, скромно, но с явным чувством собственного достоинства произнес Леня, Радма фон Ягерхоф и Афиноген Мифа стали родоначальниками породы, а ваша…
Владмира, подсказала женщина. Это я в честь мужа назвала. Он у нас Владимир, а кошка у нас Владмира. Правда, хорошее имя? Очень удачное, согласился Леонид. Владмира, сказал он с чувством, — едва ли не лучший
