какой-нибудь концерт в фонде), — взял трубку. И когда я рассказал ему про кашу, которая заварилась, дед ответил именно так, как я рассчитывал:
— Успокойся, шельмец. Я сейчас всё улажу.
Через два часа дедушка был у нас.
Он подмигнул мне и сделал вид, что зашел по чистой случайности.
— Привет, малой. — Он всегда так ко мне обращается при других. — Где твой папаша? Даниэль! Даниэль! Не прячься в кабинете, выходи ко мне! — шутливо позвал он.
Отец вышел с такой печальной миной, будто только что хоронил щеночка.
— Ребята, что у вас стряслось? Вы что такие мрачные оба? — поинтересовался дед.
— Это ты его позвал? — строго посмотрел на меня отец.
— Не, не угадал, — возразил дедушка. — Малой, оставь-ка нас ненадолго.
Я вышел, но встал за дверью гостиной, чтобы послушать, о чём они будут говорить. Отец пожаловался деду, что я вырос в неуправляемое чудовище, эгоиста и засранца и что теперь ему приходится быть со мной строже. Что до сих пор он был никудышным отцом, но теперь будет стараться и возьмет меня в ежовые рукавицы. Отец распинался довольно долго, я стоял за дверью и обтекал, а дед молча слушал. Но тут у отца зазвонил телефон. Он взял трубку и заговорил совсем другим тоном, спокойным и профессиональным.
Мой отец — графический дизайнер, и неплохой. До кризиса у него была небольшая компания, светлый и современный офис на улице Провенса, прямо напротив Каса Мила [4]. Но потом компанию пришлось закрыть, потому что большинство его клиентов либо сами закрылись, либо были на муниципальном бюджете и не могли позволить себе его услуги. А оставшиеся уже не хотели платить отцу столько, сколько он запрашивал. Отец очень тяжело это воспринял. Несколько месяцев он почти ни с кем не разговаривал, только дымил как паровоз. Наконец ему пришлось распустить всех сотрудников, он стал работать из дома и бросил курить. Компанию он переименовал, работает теперь один, только время от времени обращается за помощью к паре бывших коллег. А, и курит он теперь тайком.
То, что отец работает из дома, по идее, для меня должно бы быть хорошо. Раньше я его, бывало, не видел целыми днями, а теперь он всё время сидит в четырех стенах и выходит только на встречи с клиентами или коллегами, и то по утрам. Только переносит он это всё из рук вон плохо. До сих пор с тоской вспоминает времена, когда у него была своя фирма и полно заказов, так что некогда было впадать в депрессию. Когда с матерью у них еще всё было хорошо, а я ходил в начальную школу и не доставал его.
Звонок был от нового клиента — сети супермаркетов. Отца приглашали в Мадрид, чтобы поручить ему важный заказ, — только приехать нужно было завтра же с утра и остаться там на несколько дней. Отец сказал, что, конечно, приедет, повесил трубку и пересказал всё это дедушке. Мать была в командировке, так что меня надо было либо оставлять дома одного, либо отправлять к маминой сестре, тете Монтсе, и ее мужу Тони.
— У них и так полно хлопот с детьми. Вот что: давай я заберу малого на пару дней, а ты спокойно поезжай. Обещаю, дурака валять он у меня не будет.
Гнев отца на меня тут же уступил место волнению и неуверенности перед собеседованием. Я отошел на второй, а то и на третий план. Я порадовался, что эта неизвестно откуда взявшаяся возможность избавила меня от цунами отцовских истерик и нравоучений. А уж пожить несколько дней у дедушки, да еще посреди недели, — это вообще полный восторг. Только обидно было, что все претензии отца, о которых он только что кричал, оказались настолько неважными, что он и трех секунд не сопротивлялся, прежде чем принять дедово предложение.
Мы поехали на служебной машине фонда, с Анхелем — водителем, который работает на деда уже целую вечность. Анхель — настоящий шкаф, колоссальное тело, увенчанное маленькой головкой с огромными ушами. Но он до крайности вежливый, почтительно здоровается и всё такое, как и положено водителю такого важного человека.
Служебная машина — это была одна из любимых вещей в моей тогдашней жизни. Мне нравилось, когда Анхель открывал мне дверь и я садился в машину как ни в чём не бывало, но всякий раз кто-нибудь глядел на нас с удивлением, любопытством или даже восторгом, узнав дедушку в лицо.
— Видишь, шельмец? Вот и решена проблема, — сказал мне дедушка уже в машине, улыбаясь от уха до уха.
— Дед, да при чём здесь ты? Ты же не мог знать, что ему позвонят и предложат…
Не успел я договорить, как вдруг всё понял. Я вскинул брови с озорством, как малыш, который признаётся, что слопал на завтрак пять пончиков.
— Дед, если отец узнает, что эту работу ему сосватал ты, он тебя убьет.
— Но мы ведь ему не скажем. Ну и, строго говоря, твой отец дизайнер будь здоров, а им как раз такой и нужен был. Но ты не думай, что это я ради тебя расстарался.
Я ничего не ответил. Промолчал и улыбнулся. Потому что знал, что он прав: мой отец — отличный дизайнер; и знал, что всё это дед сделал ради меня. Потому что любит.
Эти три дня были незабываемыми. Наверное, дед предчувствовал, что его ждет, потому что уже знал, что им заинтересовались. Хоть он и был убежден, что у него всё под контролем и он отразит удар, но то, что случилось, оказалось совершенно невозможно предотвратить. Мы оба очень хорошо понимали, что мне надо вынести наказание, как следует постараться в школе и даже ограничить визиты к деду и привилегии, которыми я пользовался. И словно на прощание — мы-то считали, что разлука будет временной, но получилось совсем не так, — дед устроил мне настоящий праздник.
Мне, конечно, пришлось идти в школу, и дедушка вместо отца встретился с Мартой, моей классной руководительницей, и пообещал, что я напишу ей реферат по истории, чтобы компенсировать неучастие в групповой работе. Марта хоть и сдерживалась, но не могла не затрепетать перед Виктором Каноседой, явившимся во плоти. Она безнадежно попала в сети дедушкиного обаяния и харизмы — он умеет кого угодно расположить к себе лаской, дружелюбием и стратегически продуманными обещаниями.
— Сальва, только не дури и сдай ей такую работу, чтобы всем утереть нос.
— Ну да, легкотня… И как я это сделаю?
— Да просто
