бывало, и я не придал этому значения. И мне не пришло в голову спросить, не случилось ли чего, на обратном пути, когда нас вез домой верный Анхель. Встреча с тем человеком совершенно стерлась у меня из памяти к тому времени, как мы вернулись, и дед наполовину в шутку, наполовину всерьез пригрозил, что отдаст меня в армию, если я подведу его перед учительницей. Уже в кровати, увидев пропущенный звонок по «Вотсапу», я перезвонил матери и сказал, что у меня всё отлично, а потом набрал отцу, он тоже пытался со мной связаться несколько раз, пока я был на футболе. Мне пришлось постараться, чтобы не проговориться о съемках (дедушка не разрешил мне пойти и посмотреть на них утром, зато разрешил после уроков) и не испортить отцу хорошее настроение, с которым он рассказывал, что получил заказ. После разговора я уснул счастливый, думая, что жизнь прекрасна, и не зная, что всего через сорок восемь часов нейтронная бомба уничтожит наше существование.
На следующее утро я пришел в школу на десять минут раньше обычного. Хотел начать день с того, чтобы похвастаться перед Начо и Лео фоткой с Хуаной Чичарро. Я ее послал Кларе по «Вотсапу», но попросил, чтобы она никому не пересылала, — хотел посмотреть, какие у тех двоих будут лица, когда они ее увидят.
Клара сдержала слово. Как всегда. Я ей во всём доверял и мог рассказать о чём угодно, зная, что она будет нема как могила. Когда сама Клара просила сохранить что-то в тайне, она говорила всего одно слово, в котором выражала всю идею:
— Швейцария.
И было понятно, что надо вести себя как швейцарский банк, который ни за что на свете не расскажет, что люди со всего мира прячут там свои капиталы, чтобы не платить налоги на родине.
Секреты у Клары были не такие, как у меня. Она развлекалась шоплифтингом, и не потому, что денег не хватало. Отец мог ей купить всё, что она пожелает, — и покупал, стоило ей открыть рот и о чём-то попросить. Но Кларе было скучно — вот она и наловчилась снимать с вещей магниты и укрываться от камер наблюдения. Это были дурацкие кражи, и она не раз выбрасывала украденную вещь в мусорку, едва выйдя из магазина, либо отдавала первому же нищему, которого видела на улице. Дошло до того, что она заговаривала с попрошайками, спрашивала, что им нужно, шла в магазин, воровала эту вещь и приносила им. Попрошайки глядели на нее так, будто увидели, как Супермен подтягивает колготки.
Мать Клары умерла года три назад, и она тогда сменила школу и перевелась к нам. Она переехала к дедушке с бабушкой, а ездить от них в старую школу было слишком далеко. А может быть, в семье решили, что ей полезно будет сменить обстановку.
Мы с Начо и Лео не знали Клару до этого, а она никогда не говорила о смерти матери. Любой человек старше двадцати пяти, узнав о ее преступных занятиях, подумал бы, что она ворует, чтобы: а) привлечь к себе внимание, б) компенсировать какую-то психологическую проблему, или в) из-за депрессии. Но он не додумался бы до истинной причины: г) ради развлечения. Вот и всё. По крайней мере, так мне тогда казалось.
Я хранил ее секрет и даже иногда ходил с ней по магазинам и прикрывал ее. Притворялся, что при этом у меня сердце не рвется из груди от волнения, и всеми силами сдерживался: так хотелось психануть, выбежать оттуда и не останавливаться до самого Тимбукту. Я до истерики боялся, что Клару поймают. И когда нам наконец удавалось без происшествий покинуть магазин, я клялся себе, что в другой раз придумаю хоть какую-нибудь отмазку, чтобы с ней не ходить. Но я ведь был я — непробиваемо крутой парень, который, несмотря на то что был внуком уважаемого человека, рисковал, помогая подруге воровать из магазинов, и я знал, что снова соглашусь пойти с ней, потому что меня обязывает моя роль интересного, прикольного и крутого пацана. А еще потому, что мы с Кларой друзья — как показало то утро, когда она меня ждала с телефоном наготове, чтобы снимать реакцию Начо и Лео.
Я им объявил, что у меня есть фотка, от которой они офигеют, и, хотя они меня донимали сообщениями, словно рой комаров во дворе детского сада, я стойко молчал. И вот наконец настала моя минута славы.
— У меня есть две новости: хорошая и плохая. Не спрашиваю, с какой начать, а начну сразу с плохой.
— Ты сменил пол второй раз, и теперь тебе снова нравятся девчонки, — атаковал Лео.
— Экий ты невежда, Лео. Можно поменять пол и всё равно бегать за девчонками, — пошутил Начо.
— Так, не уводите в сторону. Я как раз насчет девчонок, но это уже хорошая новость.
— Ты сменил пол один раз, выяснил, что тебе нравятся парни, и теперь тебя переводят в девчачью школу-интернат, — не унимался со своей шуткой Лео.
— Хватит, это уже тупость какая-то пошла. Кстати, имей в виду: я вчера видел, как Карлита в кошачьем парке обжималась с Тони. Так что не рассказывай теперь, будто вы с ней мутите и всё такое, — срезал меня Начо с умным видом.
— Плохая новость — что теперь вы меня возненавидите. А хорошая — что мне пофигу, потому что после того, как я заглянул в декольте Хуаны Чичарро, на ваше мнение мне плевать. На колени, ничтожные! — воскликнул я и показал им фотку — как охотник демонстрирует голову льва, которого убил на африканском сафари.
— Мать моя женщина! — заорал Начо.
Лео ничего не сказал. Он застыл с раскрытым ртом. А Клара в это время снимала их на видео и подкалывала:
— Лео, закрой рот, а то навозные мухи налетят!
— Но… но… Чува-а-а-ак! Какой ты рядом с ней страшный! Что ты ей наплел, чтобы она с тобой сфоткалась? — воскликнул Начо, выхватив у меня мобильник.
Я рассказал, как съемочная группа приезжала в фонд и как дедушка воспользовался случаем и познакомил меня. Я обычно не распространялся о том, в каких необычных местах бываю благодаря деду, и не хвастался знакомствами со знаменитостями и важными людьми. Мне так нравилось больше: два разных мира. В одном я и дедушка, в другом — все прочие. Но тут случай того стоил. К тому же ребята никогда не просили меня что-нибудь им устроить через дедушку и не
