Утром Светлана даже заколебалась. Но все не могла рассчитать, уехал Костя или еще там. Потому что если он еще там, может показаться, что она именно его хотела застать. А если его уже нет, странным покажется — взять и приехать сейчас же после его отъезда!
Между прочим, вот уже второй год Костин отпуск не совпадает с Надиным. Вероятно, поэтому Костя и был такой... невеселый. Неужели Надя не могла сделать так, чтобы совпало? Уехали бы куда-нибудь в Крым — или на Кавказ — вот как Галя со своей мамой.
Что-то красное мелькнуло под елками... Целое семейство мухоморов. До чего ж хороши! Прямо как сказочные принцы стоят: все в белом, в белых круглых воротничках и красных шляпах с пупырышками.
Светлана по привычке оглянулась: хотелось, чтобы кто-нибудь полюбовался вместе с ней. Но тихо было в лесу. Она одна.
Вот сюда не нужно приводить ребят — мухоморам всегда достается от мальчишеских ног. Полетят разломанные шляпки, и вместо сказочных принцев — под елками крошево из грибов!..
Нет, лучше наоборот, — привести сюда ребят и добиться, чтобы не сломали, сказать: «Посмотрите, как это красиво...»
Сказочные принцы в красных шляпах остались под елками, а Светлана ушла.
Когда смотришь на деревья в лесу, кажется, что они стоят часто-часто. Подойдешь поближе — и они перед тобой расступаются. Обернешься — пропустили тебя и опять тесно сомкнулись. А деревья справа и слева, те, которые подальше, будто вместе с тобой идут. А те, которые ближе, идут навстречу. И лес получается весь в движении.
Так хочется иногда, чтобы сейчас, вот сию минуту, случилось что-то очень хорошее... Ну, например, письмо от кого-нибудь... или чтобы приехал кто-нибудь...
А вдруг, пока она здесь ходит, кто-нибудь приехал в лагерь? Да нет! Кому же? Кто может приехать?..
Тропинка круто сбежала в овраг. На дне оврага — ручей, весь обросший высокими травами, таинственный, тоже совсем сказочный, как мухоморы. На поворотах разливается маленькими бочажками. В каждый маленький бочажок можно посмотреться, как в большое зеркало.
Вода в бочажках теплая. Воды в бочажках по колено. По воде разбегаются круги.
А сверху смотрят молчаливые ели... Нет, не совсем молчаливые: шуршат, шепчут, поскрипывают...
Где-то далеко в лесу кто-то крикнул:
— А-у!
Уже грибники приезжают в выходные дни
По другую сторону оврага лес совсем другой — молодой, светлый, солнечный... Меньше елок, больше березок и осин.
В этом веселом лесу по тропинке навстречу Светлане шли мужчина и молодая женщина. У мужчины за плечами небольшой мальчуган, женщина несла лукошко с оранжевыми подосиновиками.
Мужчина сказал:
— Хорошенькая девочка!
Светлана, горячо вспыхнув, прошла не оборачиваясь.
«Неужели это про меня?» Но ведь никого другого не было поблизости — значит, именно про нее.
А может быть, они просто разговаривали про какую-нибудь совсем другую девочку?.. Но ведь смотрели-то на нее!
Эх, так и не узнаешь никогда!
А все-таки было приятно...
И вот затихли голоса, опять Светлана в лесу одна.
Ее потянуло к ребятам, в привычный шум.
Переходя овраг, Светлана остановилась у ручья в том месте, где на повороте был маленький круглый бочаг, и долго смотрелась в лесное зеркало.
XLIX«Ваша мама заболела. У нее крупозное воспаление легких. Врачи считают, что это опасно. Ваша мама не хочет, чтобы вам писали или телеграфировали об этом, но, если будет хоть какая-нибудь возможность, возьмите отпуск и приезжайте».
Начальник курса два раза перечитал телеграмму, посмотрел на Костю.
— Без подписи... Странная телеграмма!
— Я понимаю, товарищ полковник, что такая телеграмма — не официальный документ. Должно быть, нужна справка от врача... заверенная... Но дело в том, что моя мать живет за городом... Я не знаю, кто сейчас с ней... и как быстро они сумеют послать вызов. Может пройти и день и два... Я даже не знаю, кому я мог бы сейчас телеграфировать!
— А кто эту телеграмму послал, как вы думаете?
— Может быть, соседка... только вряд ли... Когда я был летом дома, она куда-то на юг уезжала... Я думаю, девочка послала, мамина знакомая. Она в детском доме жила, у моей матери часто гостила... и очень ее любит.
— Это видно, что любит, — сказал полковник, разглаживая рукой телеграмму. — Сколько ей лет, девочке?
Костя в затруднении пожал плечами:
— Да лет... пятнадцать... шестнадцать...
— Вот видите. Могла что-нибудь напутать.
— Не напутает, товарищ полковник!
— Ладно, не волнуйтесь, дадим вам отпуск. Поспеете сегодня к скорому поезду. Присядьте пока... Или что, вещи вам собрать нужно?
— Спасибо, товарищ полковник! — горячо сказал Костя. — Какие мои вещи! Я в пять минут соберусь.
Пока оформляли документы, Костя сидел у стола, до боли стиснув руки. Ему вдруг пришло в голову, что ведь у Светланы тоже уже начались занятия в училище, и, если она сейчас с мамой, значит...
— Да ты не расстраивайся, друг! — сказал полковник. — Воспаление легких — теперь не страшная болезнь. Сульфидин, пенициллин...
— У нее с сердцем неважно, товарищ полковник, она во время войны себя не жалела.
— Она что, хворала в этом году? Весной, например?
— Нет, не хворала.
— А были у тебя весной еще какие-нибудь семейные неприятности?
— Почему вы так думаете, товарищ полковник?
— Думаю, потому что вижу. Посерьезнее ты как-то стал. Четыре года тебя знаю, по документам — старый фронтовик, а вид у тебя был уж больно, — он усмехнулся, — нестарый. Между прочим, увидишь мать — ты ей скажи, что начальник курса тобой доволен. Поскромничаешь ведь, не скажешь?
— Спасибо, товарищ полковник, скажу.
— Ведь ей это приятно будет, чудак! А кроме того — так оно на самом деле и есть.
Костя не решился сразу войти в дом, чтобы не напугать маму своим неожиданным приездом. Он прошел садом и, увидев, что кто-то стоит в кухне, заглянул в окно.
Светлана с печальным и озабоченным лицом протирала над тарелкой яблоки через маленькое сито.
Костя подходил к дому с теми же предосторожностями, как, бывало, в разведку ходил. Не зашуршала трава под окном, ни одна сухая ветка не хрустнула. Светлана не могла услышать его шаги. Но она сразу подняла голову и потянулась к окну:
— Как вы скоро!.. Костя, вы пройдите через черную дверь, только тихо: Зинаида Львовна спит.
Он вошел в кухню:
— Как мама?
Светлана сдержалась и не заплакала:
— Костя, плохо. Ведь она совсем недавно заболела... Ей стало хуже третьего дня. Я испугалась и послала вам телеграмму. Только я неправильно написала. Я не знала, что нужно справку. Я боялась, что вас не отпустят. Сегодня доктор дал мне справку, и мы еще одну телеграмму... Костя, вы к ней сразу не ходите, посидите здесь. Мне нужно, пока она спит, сделать ей кисель.
Светлана поставила на плитку маленькую кастрюлю, сыпала сахар, размешивала крахмал.
«Может быть, ошибается? Может быть, еще не так плохо?»
— Когда будет доктор?
— Завтра утром. Сегодня уже был. Сегодня придет сестра камфару впрыскивать.
Камфару... и доктор бывает каждый день...
— С сердцем плохо?
— Да.
— Светлана, а что мне ей сказать, почему я приехал?
— Вы про телеграмму ей не говорите. Вы скажите, что у вас занятия в этом году с пятнадцатого сентября и поэтому вас отпустили.
— Не могу я так сказать! Мама сейчас же догадается, что я неправду говорю.
Еще мальчишкой был, хотелось иногда скрыть от мамы какие-нибудь похождения, ребята советовали: «Костя, да ты соври что-нибудь матери!» Не получалось.
Светлана по собственному опыту знала, как это трудно, ему же самому говорила прямо в глаза утешающую ложь.
Она сняла кастрюлю с плитки и прислушалась: — Проснулась, кажется... Посидите здесь, я сейчас.
Через несколько минут вернулась в кухню:
— Пойдемте. Можете ей ничего не говорить про занятия. Я уже сказала, что у вас пятнадцатого начнутся.
Всю жизнь мама заботилась о других, и это было естественно. Было странно видеть ее такой беспомощной. По тому, с какой покорностью она принимала заботы Светланы, Костя понял — она не встанет. Он поверил этому больше, чем словам доктора «будем надеяться».
Кроме сестры из амбулатории, делавшей уколы, приходила еще одна сестра и оставалась на ночь. Они попеременно со Светланой дежурили в комнате Зинаиды Львовны.
Вечером в день приезда Костя позвал Светлану в свою комнату и сказал, прикрыв дверь:
— Светлана, вот здесь в столе деньги. Ты бери сколько нужно. Например, сестра остается на ночь... ведь это, должно быть...
Светлана перебила его:
— Вы только не вздумайте предлагать ей денег, она страшно обидится. Ведь она большой друг вашей мамы — Мария Андреевна, разве вы не помните? Она в госпитале работала. Она вас хорошо помнит, вы в сорок первом году ходили туда, книжки носили раненым.
