Наталья Николаевна уже привыкла, что ее воспитанники приходят к ней не только в традиционный день встречи, а и в другие дни — поделиться радостью или печалью...
Она проводила Светлану до ворот.
Несколько деревьев уже стояли в ямках. Ребята притаптывали землю вокруг них и начинали поливать. Сейчас напьются корешки, а ветки тянутся к солнцу — им хочется расцвести весной.
LIIОля и Славик встретили Светлану, как всегда, с шумной радостью, но сразу притихли, когда узнали, почему она пришла к ним сегодня.
Светлана присела у маленького письменного стола, на котором с одной стороны стопочкой лежали Олины тетради и учебники, а с другой — Славины.
Хорошо бы позвонить Алле. Только рано еще, она на лекциях.
Когда стали дружить, хотелось обо всем, что волнует, ей рассказать. Теперь можно и не говорить, просто помолчать вместе — Алла и так поймет.
Оля хозяйственно взглянула на часы, повязалась фартуком и ушла на кухню.
Скоро вернулся со службы ее отец. Потом Славка опять выбежал в переднюю — открыть дверь, и сообщил достаточно громко, чтобы Костя мог слышать:
— Светлана, твой лейтенант пришел!
— Это вас так ребята в детском доме называли, — смущенно пояснила Светлана.
Костя посидел минут десять. Светлана чувствовала, что ему нравятся ее друзья.
— Хорошо они живут, — сказал он уже на улице. — Ребятишки хорошие. Большие стали.
— Да, Олечка трогательно заботится об отце.
— И совсем не так сильно у него лицо... помнишь, ты рассказывала.
— Так ведь... больше трех лет прошло. Тогда он прямо из госпиталя. И потом... Костя, он теперь совсем другой, у него тогда такое страшное-страшное напряжение в лице было!
Время сгладило шрамы, но шрамы видны. Они напоминают о войне...
— Костя, давайте здесь перейдем.
Костя взял ее под руку. Они и прежде ходили так. Только все-таки не совсем так: или Светлана по-детски цеплялась за его руку, или Костя поддерживал ее под локоть с немного насмешливой, подчеркнутой внимательностью. Сейчас он взял совсем по-другому — серьезно и бережно, как мог бы взять под руку сестру.
— Напрасно мы идем. Нужно бы у них посидеть — ты такая усталая.
— Нет, нет, мне даже хочется на воздух.
Они перешли через улицу. Отсюда была видна Москва-река и темные арки моста, будто нарисованные уверенной рукой. Распахнулось окно на втором этаже, и вырвалась на улицу песня:
...Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна!
Молодой мужской голос пел то задумчиво, то весело, с какой-то неиссякаемой бодростью. Бывают песни — их просто слышишь, а не слушаешь, слова проходят мимо. А в других каждое слово затрагивает твои мысли...
...Пускай утопал я в болотах,
Пускай замерзал я на льду,
Но если ты скажешь мне снова,
Я снова все это пройду...
Костя замедлил шаг — он тоже слушает.
— Люблю эту песню, — сказала Светлана.
— Я тоже.
...А я остаюся с тобою,
Родная моя сторона!
Не нужно мне солнце чужое,
Чужая земля не нужна!
Они дослушали песню до конца и медленно пошли дальше. Опять музыка из окна. Кто-то неумелой рукой подбирает на рояле аккорды.
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем...
Два голоса поют: один совсем робкий, стеклянно-тоненький, другой постарше. Громко и уверенно прозвучал припев. И аккорды стали полнее:
Песню дружбы запевает молодежь!..
Ребята-ремесленники с веселым топаньем прошли по мостовой и подхватили:
...Счастье народов,
Светлое завтра
В наших руках, друзья!
Юра говорил, что он, Витя и другие ребята, которые вместе с ним ремесленное кончали, где-то в этом районе работают. Может быть, вон тот большой дом строят... Что это будет: школа, больница, просто жилой дом?
Светлана и Костя дошли до угла и остановились.
Легкий белый дымок кудрявился над белым лотком. Девушка в белом фартуке сообщала радостным голосом:
— Есть сливочное мороженое!
Неизбежная кучка ребят около девушки и лотка. Светлана сказала:
— Пойдемте сюда, хорошо? Здесь никого нет.
Они свернули, не доходя до моста, и пошли вдоль набережной.
Широкая река неслась им навстречу, сжатая светлыми каменными берегами. Смотреть на воду никогда не бывает скучно. Ее волнение успокаивает, ее спокойствие волнует.
— Вам еще сколько осталось до поезда?
— Часа два.
— Давайте тут посидим.
Они сели на скамейку.
— Светлана, — сказал Костя после паузы, — у меня к тебе просьба есть...
Он хотел заговорить об этом еще дома, потом в поезде, но все откладывал, не зная, как начать, чтобы вышло подипломатичнее.
Светлана почувствовала неуверенность в его голосе и полувопросительно ответила:
— Да?..
— Видишь ли, я сейчас получаю кучу денег...
Светлана как-то вся насторожилась:
— Что ж, это очень хорошо!
— Но ведь я очень мало трачу, мне они совершенно не нужны!
— Мне тоже.
Костю всегда поражало ее уменье угадывать еще невысказанные мысли. У него было ощущение человека, обманутого тем, как спокойно и гладенько лежат все опасные колючки на спине ежа, и протянувшего руку — погладить. И вдруг при первом прикосновении все иголочки встают дыбом под неосторожной рукой, и никакие дальнейшие попытки уже невозможны.
Костя все-таки решил попытаться:
— Светлана, ты мне сделаешь огромное удовольствие, если согласишься, чтоб я тебе посылал сколько-нибудь! Я бы знал, что ты можешь спокойно учиться.
— Я и так могу спокойно учиться.
— Послушай, Света, я очень привык к тебе за эти годы, а тем более именно сейчас... Ты мне как младшая сестренка стала. А о младшей сестренке, естественно, хочется позаботиться. Необходимое у тебя есть, но мало ли что вам, девчатам, может потребоваться... Ну, какие-нибудь лишние чулки или туфли...
Она поймала его невольный взгляд и с ярким румянцем на щеках вызывающе ответила:
— Может быть, вам неприятно, что у меня не шелковые чулки и туфли не модельные? Может быть, вам неудобно сидеть со мной рядом?
— Ну, знаешь!..
Он достал портсигар, но папирос уже не было. Костя с досадой защелкнул крышку и, облокотившись о колени, яростно завертел пустой портсигар. Через минуту за его плечом послышался кроткий голос:
— Костя, вы на меня не обижайтесь. Я вас не хотела обидеть. Только вы мне никогда не предлагайте таких вещей!
— Каких вещей? Ну что, что я тебе предложил такого ужасного?
Она ответила так же кротко:
— Деньги.
Маленькая рука осторожно и ласково завладела портсигаром и водворила его в карман.
— Вы не сердитесь, Костя!
— Я не буду сердиться, если ты обещаешь мне одну вещь.
— Обещаю.
— Как ты можешь обещать, когда не знаешь, о чем я хотел тебя просить?
— Я уже догадалась.
— Ну, скажи, если такая догадливая.
— Вы хотели просить, чтобы если мне нужны будут... ну, эти самые деньги... так чтобы я вам об этом сказала. Да? Хорошо, скажу... Так прямо и напишу: «Костя, мне нужны лишние чулки... шелковые!» Обещаю. Теперь не сердитесь?.. Костя, ведь у меня есть шелковые чулки, я их надевала, когда вы приезжали зимой, а вы и не заметили!
Мир был восстановлен. Светлана сказала первое, что пришло в голову, просто чтобы переменить тему:
— Неловко вышло, я не успела вчера попрощаться с Александрой Павловной, хотя, может быть, ее и дома не было...
— Не знаю, я к ним не заходил.
Не заходил, но пошел именно в ту сторону и порядочно долго пробыл там. Значит, просто походил около Надиного дома. Может быть, в беседке посидел... Что-то у них было связано с беседкой, судя по намекам Александры Павловны.
Светлана опять замолчала, смущенно и сочувственно. Напрасно сказала, не нужно было про Зиминых.
— Светлана, — вдруг сказал Костя (он сам не мог понять, как это вышло), — хочешь, я тебе покажу Надино последнее письмо? Я его еще весной получил.
Он протянул ей конверт, нетерпеливо разорванный сбоку, сложенный пополам и уже немного потертый на сгибе.
Светлана нерешительно вертела в руках конверт:
— Мне... можно прочесть?
— Ну да, я же говорю тебе.
Он встал и пошел к реке, облокотился о каменные перила.
Сейчас она прочла письмо до половины... Теперь, должно быть, перевернула страницу... А теперь второй раз перечитывает...
Светлана перечитывала второй раз.
«Костя, тебя удивит мое длинное письмо. За последние годы мы привыкли уже писать друг другу коротенькие — не обижайся! — какие-то официально-родственные письма.
