– Это что? – спросил Сашка.
– Генрих Гейне, – протянул Ленька жалким голосом и в темноте грустно улыбнулся.
Он скомкал один лист и поджег его. Пламя лизнуло бумагу, погасло, задымилось и снова вспыхнуло.
– Двигайся сюда, – сказал Ленька.
Сашка подвинулся.
Они сожгли почти весь перевод Гейне, когда на лестнице раздались шаги. Ленька обжег ладони, в мгновение погасив костер.
В отверстие снова просунулась рука с фонарем и на этот раз уже две головы. Раздался голос Сашкеца:
– Эй вы, гуси лапчатые! Вылезайте!
Пыльников и Пантелеев прижались к стене и молчали.
– Ну, живо!
– Лезем, – шепнул Ленька.
По одному они вылезли через отверстие на лестницу. Вылезли заспанные и грязные, облипшие мокрой мочалой и соломой.
Ничего не сказали и стали спускаться вниз.
Сашкец и Мефтахудын проводили их до ворот. Сашкец стоял, всунув рукав в рукав, и ежился.
– Нехорошо, дядя Саша, – сказал Пыльников.
– Что ж делать, голубчики, распоряжение Виктора Николаевича, – ответил Алникпоп. И, затворяя калитку, добавил: – Счастливо!
На улице было холодно и темно.
Фонари уже погасли, луны не было, и звезды неярко мигали в просветах туч.
Сашка и Ленька медленно шли по темному большому проспекту. Прошли мимо залитого огнями ресторана.
– Сволочи, – буркнул Сашка.
Это относилось к нэпманам, которые пировали в этот поздний ночной час.
Ребята уже чувствовали голод.
Дошли до Невского. На Невском ночные извозчики ежились на козлах.
– Идем назад, – сказал Ленька.
– Стоит ли? – протянул Сашка. – Все равно спать не дадут.
– Ни черта, идем.
Снова пришли к зданию Шкиды.
Предусмотрительный Мефтахудын закрыл ворота, пришлось пролезать сквозь сломанную решетку, запутанную колючей проволокой.
Никем не замеченные, залезли под лестницу и заснули.
Утром по привычке проснулись в восемь часов. Когда вышли во двор, в Шкиде звонили к чаю. Нежаркое солнце отогревало землю, роса на траве испарялась легким туманом.
За дровами, с веревкой и топором в руках, вышел Мефтахудын. Он вытер ладонями лицо, посмотрел на восток и зевнул.
Увидев мальчишек, подошел.
– Что, в флыгэли начивали?
– Нет, – испугался Сашка. – Нет. Мы не в флигеле…
Мефтахудын засмеялся.
– Знаем я, сам видел, как лезли.
Потом посмотрел на небо и добавил:
– А минэ што – жалко, что ли. Я свой дэла сдэлал.
Ленька хлопнул татарина по плечу.
– Знаю!
Когда Мефтахудын ушел, он предложил:
– Пойдем в Шкиду…
Они поднялись в школу и прошли на кухню… Староста и дежурный напоили их чаем, позвали Янкеля и Япошку.
– Ну как? – сочувственно спросил Японец.
– Плохо, – ответил Ленька. – Больше гопничать нельзя. Холодно.
– Д-да, – протянул Янкель. – А вы все-таки поскулите у Викниксора, – может, разжалобится.
Напившись чаю, сламщики, по совету товарищей, пошли к заведующему.
– Войдите! – крикнул он, когда они постучались к нему.
Ребята вошли и остановились у дверей.
– Вам что?
– Простите, Виктор Николаевич…
– Нет… Я сказал: из школы вон. Мне таких мерзавцев не нужно.
Повернулись, чтобы уйти.
– Впрочем… Если вставите стекла, то…
– То?
– То… Можете через месяц вернуться в школу.
– Спасибо, Виктор Николаевич.
Вышли… Сделалось совсем грустно и тяжело.
– Это что же значит? – проговорил Ленька. – Если не вставим стекла, так и совсем можем не являться? Так, что ли?
– Видно, так, – вздохнул Пыльников.
– Надо мыслить, где достать денег. Стекла вставлять, как видно, придется.
Они снова вышли во двор.
– Идем на улицу, – сказал Сашка.
Прекрасный весенний день не доставил им обычного удовольствия. Шли медленно – куда глаза глядят.
– Что-нибудь надо продать, – сказал Сашка.
– Да, – согласился Пантелеев. – Надо что-нибудь продать… А что?
Оба задумались.
Шли мимо Юсупова сада.
– Зайдем, – предложил Ленька.
Зашли, уселись на скамейку…
В саду весна чувствовалась ярче, чем на улице. Набухали почки, и на берегу освободившегося от льда пруда пробивалась первая травка.
Сламщики сидели и думали.
– У меня есть одна вещица, – покраснев, заявил Ленька.
– Какая вещица?
– Зуб.
Он снял кепку и, отогнув подкладку, вытащил оттуда что-то маленькое, завернутое в бумажку.
– Золотой зуб, – повторил он. – Я его осенью в Екатерингофе нашел… Думаю, что можно продать.
Сашка улыбнулся.
– Зачем же ты его столько времени берег?
Ленька покраснел еще больше.
– Глупо, конечно, – сказал он, – но говорят, что зуб приносит счастье.
– Счастье, – усмехнулся Сашка. – Много он тебе счастья принес.
Ленька решил продать зуб.
– А я что продам? – сказал Пыльников.
Он развязал узелок. Вынул марксовский «Капитал».
– Дадут что-нибудь?
Ленька взглянул на заглавие.
– Думаю, что не дешевле моего зуба стоит.
Сашка перелистал страницу. Потом положил книгу обратно в узелок.
– Нет, – сказал он, – Маркса продавать не могу… Я лучше сапоги продам.
Ботинки у него были новенькие, английские. Брат зимой привез, когда приезжал навещать.
– Продам, – решил Сашка.
Он тут же снял ботинки и завернул их в узелок.
– Идем, – сказал он.
Они вышли из сада. Сашка с прошлого лета не ходил босиком и сейчас шел неуверенно, подпрыгивая на острых камнях.
Сперва зашли в ювелирный магазин.
Толстый еврей-ювелир долго рассматривал зуб, сначала простым, затем вооруженным глазом, потом посмотрел на парней и спросил:
– Откуда у вас это?
– Нашли, – ответил Ленька.
Ювелир минуту раздумывал, потом бросил зуб на чашку миниатюрных весов и, не спрашивая о цене, вынул и положил перед товарищами бумажку в пять лимонов.
– Мало, – сказал Пантелеев.
Ювелир взял бумажку, чтобы спрятать.
– Ладно, давай, – проговорил Ленька и, спрятав дензнаки в карман, вместе с Сашкой вышел из магазина. – Спекулянт чертов! – буркнул он.
Из магазина пошли на Александровскую толкучку, где за десять лимонов продали первому попавшемуся маклаку Сашкины английские ботинки.
В Шкиду поехали на трамвае: устали за сутки и имели возможность позволить себе такую роскошь.
К Викниксору в кабинет вошли без всякой робости.
– Опять? – спросил тот. – В чем дело?
– Получите за ваши стекла, – сказал Ленька и выложил перед завшколой пятнадцать миллионов рублей.
Викниксор посмотрел на деньги, присел к столу и написал расписку.
– Возьмите, – хмуро сказал он.
Потом смягченным тоном добавил:
– Через месяц приходите.
Сламщики вышли.
– Куда идти? – тихо спросил Сашка.
– Домой, – ответил Ленька, – больше идти некуда.
Сходили в класс, попрощались с товарищами и разошлись – один на Мещанскую, другой на Васильевский остров.
Три тени. – Череп во тьме. – Заседание в подполье. – Блуждающий огонек. – Тревога Мефтахудына. – Облава. – «Юнком». – Ищейки из ячейки. – Кто кого. – «Зеленое кольцо».
– Т-сс. Тише.
Ни звука.
Три тени, бесшумно скользя, вышли на парадную лестницу и минуту прислушивались. В Шкиде было тихо. Ребята уже спали, и только изредка тишину нарушал шорох возившейся под полом крысы.
– Ну, идем. Нас уже ждут, – опять раздался шепот, и три таинственные фигуры начали спускаться по лестнице, осторожно держась за перила и стараясь не производить шума.
Мелькнул просвет парадной двери, выходившей на улицу, но за ненадобностью давно уже и наглухо закрытой.
Таинственные фигурки минуту потоптались на месте, словно совещаясь, и, наконец, решившись, стали так же бесшумно прокрадываться под темный свод лестницы. Непроницаемая безмолвная мгла поглотила загадочных пришельцев. Они шли на ощупь, держась за холодные выступы ступеней и удаляясь все дальше от света. Тусклый просвет парадных дверей поблек вдали, и зеркальные окна замутились и посерели, едва виднеясь мертвыми матовыми пятнами. Вдруг передняя тень вздрогнула и отпрянула назад.
– Смотрите!
Прямо со стены глядело на них страшное, квадратное, бледно светящееся, словно фосфорическое, пятно:
Пришельцы прижались к противоположной стене. Но тут один из них, самый храбрый, рассмеялся и сказал:
– Ведь это ж трансформаторная будка. Чего вы сдрейфили?
Почти тотчас откуда-то сбоку из темноты раздался глухой голос.
– Пароль?
– Четыре сбоку! – ответила первая тень.
– Ваших нет! Проходите, – донеслось снова из темноты, и перед таинственными пришельцами раскрылась дверь в слабо освещенное помещение.
Это был дровяной сарай Мефтахудына, куда он складывал дрова, перед тем как распределять их по печкам.
И сейчас еще в сарае было немного дров, разложенных рядами у стенок. На одной из этих поленниц сидели три темные сгорбившиеся фигуры.
При появлении новых пришельцев сидевшие приветствовали их громкими криками:
– Урра! Пришли. Пыльников! Кобчик!
