Митя так задвигал вехоткой, что спина в несколько минут побагровела. Часто дыша, он припал к Алешке:
— Тебе опять уши заложило? Выклянчил, говорят, пробу…
Алешка выскользнул из-под его рук, выпрямился, посмотрел на Митю дерзкими красными глазами.
— Почему — выклянчил? Кто это тебе в уши надул?
— К Никитину ходил насчет пробы?
— Ну и что? Может, это преступление — просить экзамен устроить? И в-вообще это похоже на допрос… — Он стоял под горячими струями, хлеставшими его по лицу, отплевывался беспрестанно и прикрывал глаза не то от дождя, не то от чего-то другого.
— Значит, правда, — глухим, упавшим голосом проговорил Митя и стряхнул с ресниц капли воды, будто слезы.
— Ты ведь ходил насчет своей академии, — я тебе ничего…
— Но я про себя говорил потому, что ты отказался.
— И правильно сделал, как видишь. Ты обижаешься, что ли? Я подумал: если за двоих хлопотать, ничего не выйдет. Всегда легче про одного себя говорить. А сейчас тебе уже будет проще. Ручаюсь. Дорожка пробита. Факт.
— Спасибо, — сказал Митя и по скользкому полу зашлепал из душевой.
Так вот что имел в виду Алешка, когда предсказывал, что некоторым придется догонять его вприпрыжку! Хорош дружок! И, оказывается, он «пробивал для Мити дорожку»!..
Заметив в руке вехотку, Митя швырнул ее в угол и стал быстро одеваться.
Кладовщица Люся жила далеко от депо. Когда Алеша провожал ее в первый раз, он немало удивил девушку своей неожиданной молчаливостью. Люся не догадывалась, что его удручала длинная, незнакомая дорога. Боясь заблудиться на обратном пути, он мучительно старался запомнить всевозможные приметы и жалел, что у него нет при себе кусочка мела, — можно было бы тайком делать отметки на заборах, на стенах домов, как в игре, в которую играл когда-то в детстве.
Сегодня Алеша не думал о дороге. И если что мешало ему сегодня, так только разговор с Митей в душевой.
У Люси тоже было плохое настроение — не то пропал из кладовой, не то сломался какой-то дорогой инструмент, Алеша не понял, но из всех сил старался утешить ее. И это ему удавалось. Он умел и других развлечь и с неизменным успехом от себя отогнать мысли, мешающие быть веселым. Достигал он этого довольно простым средством — говорил. Говорил, как поются восточные песни, — о том, что видел. Падал снег — он говорил о снеге, причем легко вплетал рассуждения даже о снеге прошлогоднем. Если светила луна — то, разумеется, о луне. Если же, как сегодня, луна отсутствовала, то можно было сострить насчет нерасторопности горсовета…
Вскоре Люся как будто забыла о своей неприятности, смеялась, оживленно говорила о всяких деповских делах, о себе и вдруг спросила, случалось ли Алеше задумываться над будущим.
— А как же! — Он постарался тоном подчеркнуть наивность вопроса.
— Ну, и что ты видишь в будущем?
— Кончится война. Жизнь пойдет чудесная, без карточек…
— А дальше? Лет через пять, например?
— Лет через пять? Ты женишься, — предсказал он без сожаления.
Люся рассмеялась.
— Хотя бы сказал: выйдешь замуж.
— Не все ли равно…
— Как странно люди рассуждают! Угодишь кому-нибудь в депо, и сразу: «Хорошего жениха тебе!» А вот институт кончить или хотя бы техникум никто не догадается пожелать. — Люся помолчала и добавила задумчиво: — Выйти замуж, наверное, не фокус. Главное — базу создать.
— Какую базу? — искренне заинтересовался Алеша.
— Образование получить, специальность хорошую.
Алеша, как бы в шутку, сказал, что девчонкам не обязательно утруждать себя такими заботами.
— Да? — запальчиво возразила Люся. — Довольно отстало думаешь. Самое страшное — это зависимость.
Он повертел пальцем перед своим лбом:
— Что-то не дошло до меня.
— Если девушка выходит без всякой специальности, она попадает к мужу в зависимость. А что, если он разлюбит ее? Женщина должна быть самостоятельной и независимой.
— Смотри-ка, целая стратегия! — иронически заметил Алеша.
Рассуждения эти не очень пришлись ему по вкусу, он еще не понимал, почему, но задумываться не имел желания.
А Люся, развивая свою мысль, заговорила о преимуществах образованных и культурных людей перед людьми некультурными и необразованными. Алеша слушал ее с чуть насмешливым вниманием.
— Это правильно, но не так легко достигается, — заключил он с несколько грустным глубокомыслием. — В жизни все устроено так, чтоб человеку было как можно труднее, чтоб ему ничего легко не давалось. Голову кладу — для того чтоб стать образованным и культурным, нужно прочитать всего какую-нибудь сотню книг. Но в чем беда? Сколько уж времени свет стоит, а никто не может сказать, какие это книги. И приходится искать их самому, А попробуй найди! Чтоб отыскать эту нужную сотню книг, придется целые горы переворошить. А на это может уйти столько лет, что ни черта не успеешь. Вот как обстоит дело…
«Умница!» — восторженно подумала Люся и спросила, кем собирается он стать в будущем.
— Наверное, кем-нибудь в области техники. По наследству: у меня отец инженер.
— А мне представлялось, ты по литературной части пойдешь.
— Почему?
— Так. Язык у тебя подвешен.
— Вот не приходило в голову, — шутливо, но с удовольствием проговорил Алеша. Надо будет подумать…
— Ты любишь стихи?
Он хотел было сказать, что насчет стихов лучше всего обращаться к его сестре Вере, что никогда не задумывался, любит он стихи или нет, но воздержался от этого признания. Порывшись в памяти, он извлек несколько строк из того, что слышал в Верином чтении:
Валя, Валентина,
Что с тобой теперь,
Белая палата,
Крашеная дверь…
Хорошие стихи. Или вот.
Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит…
Вообще стихов написано тьма-тьмущая, — сказал он, намекая, что запомнить их нет никакой возможности.
— А сам писать стихи умеешь? — спросила Люся.
— Знаешь, не пробовал как-то…
— А ты попробовал бы, — она взглянула на него через плечо, — и написал что-нибудь мне на память…
— На память? По-моему, ты никуда не уезжаешь, а я умирать не собираюсь…
— Разве только в таких случаях пишут? — обиделась Люся. — Ну, как хочешь.
— Ладно, сегодня ночью сочиню для тебя стихи, — с пафосом пообещал Алеша и взял девушку за руку…
Условия для творчества неожиданно оказались блестящими: когда Алеша пришел домой, Вера уже спала.
— Мне кажется, у нее неважное настроение, — сказала Анна Герасимовна, вопросительно глядя на него и, вероятно, надеясь, что он выскажет какие-нибудь предположения.
Но Алеша ничего не сказал, хотя и догадывался о причинах дурного настроения сестры, Как бы то ни было, это чудесно, что она спит.
Поужинав, Алеша ушел в другую комнату, зажег настольную лампу и положил перед собой чистый лист бумаги.
Долго сидел он, навалившись локтями на стол и чутко прислушиваясь к мыслям. В голове царил поразительный застой. Ни одной мысли, за которую можно было бы ухватиться. Приходили на ум слова, яркие и тусклые, шумные и тихие, но все непокорные, разобщенные; они с коротким стуком ударялись друг о друга, словно холодные стальные шарики, и своевольно разбредались, раскатывались в стороны. Кто бы мог подумать, что это такое мучительное дело — сочинять стихи!
Но он не собирался отступать перед трудностями. Да и нельзя было отступать — он обещал Люсе стихи, и стихи будут!
Наконец он сообразил, в чем загвоздка: наверное, не было вдохновения. Даже гениальные поэты, как известно, писали только по вдохновению. Но штука эта, видимо, ужасно не постоянная и своенравная. Тебе нужно писать, а его нет. Впрочем, стоит ли отчаиваться: если его нет сию минуту, — в следующую оно может появиться? Важно только не пропустить момент. Должно быть, не ко всем оно приходит одинаково быстро. Значит, надо ждать, терпеливо ждать. Все равно оно придет, и тогда слова сами побегут, поспевай лишь расставлять их!
Анна Герасимовна заглянула в комнату. Обхватив голову руками, Алеша сидел за столом, устремив на чистый лист бумаги сосредоточенно-неподвижный взгляд. Услыхав шорох, он повернул встрепанную голову.
— Это ты? Я скоро, мамочка… Заметку надо написать.
Анна Герасимовна неслышно притворила дверь. Стало очень тихо. О стекло бились снежинки. На оконной раме шуршала отставшая полоска бумаги. Алеша где-то читал или слышал, что вдохновение любит ночь и тишину. Почему бы сейчас ему не прийти, самое время! Однако оно не торопилось, совсем не считаясь с тем, что Алеша не может больше ждать: как-никак, завтра на работу, а ведь опоздание не объяснишь долгим ожиданием вдохновения…
