— Это кто же к нам сюда столько президентов и наследных шахов привезет на балалайках играть? Что, президентам делать нечего?
— Не надо начинать с самых главных президентов, — убеждает девочка Катя. — Можно начинать с некрупных. Президенты сейчас разные бывают. У нас дома сейчас в гостях живет президент артели «Крупная рыба» из Конакова дядя Вася Удочкин.
— Вон сколько у вас иностранцев отдыхает. Это тоже дает простор для фантазии: «Пёс Шарик гонится за кабаном вместе с иностранным любителем природы, чтобы сфотографировать его». Или: «Местный кабан гонится за иностранным любителем природы вместе с Шариком, чтобы загрызть их фотоаппарат».
— Уж про дядю Фёдора надо писать совсем сочно: «Местный житель дядя Фёдор выкапывает очередной клад». Надо, чтобы в открытках размах был, жить хотелось и за кабаном бегать.
Матроскин выслушал это угрюмо. Но все-таки кое-что понял и принял. И такая кислая улыбочка у него на физиономии все-таки появилась.
А Шарик по-настоящему улыбаться стал всем прохожим. Ему и в самом деле захотелось жить весело и с размахом. И дело с продажей молока и открыток у них веселее пошло.
Только все равно Матроскин решил, что ничего хорошего им от этой девочки ждать не придется.
Глава четвертая
Продолжение происков Матроскина
В тот же вечер они — кот Матроскин и Шарик — отправились к почтальону Печкину. На него и на его колдовскую книгу теперь вся надежда была.
Надо было его попросить, чтобы он отворотное зелье сделал. Чтобы дядя Фёдор от этой девочки отвернулся.
Кот Матроскин сказал:
— Надо бы, чтобы от колдовской Печкинской бабушки какая-нибудь польза была.
— И какая же нам будет польза? — спрашивает Шарик.
— А такая. Дадим мы дяде Фёдору зелья, он про эту девочку сразу и забудет.
— Слушай, Матроскин, — говорит Шарик. — А может, эта девочка не такая уж плохая. Видишь, как она нам в торговле помогла. Может быть, потом нам девочка еще хуже попадется. Когда нам жениться время придет.
— Не попадется! — успокаивал его Матроскин. — К тому времени дядя Фёдор взрослее и умнее станет. Он футболом увлечется, велосипедом, штангой. И ему будет не до девочек. А если его мама приедет, нам совсем легко станет. Потому что мамы очень не любят, когда их дети влюбляются.
Почтальона Печкина долго уговаривать не пришлось. Он сам давно уже хотел какое-нибудь зелье по книге сделать. Он тоже хотел стать колдуном на полставки, чтобы по вечерам подрабатывать.
Он уже и книжку приготовил, и очки свои в порядок привел.
И когда Шарик с Матроскиным к нему пришли, он уже был созревший.
Шарик начал издалека:
— У нас дядя Фёдор влюбился.
— Знаю, знаю. Не слепой. Об этом вся деревня говорит. Я теперь для вас самый нужный человек буду. Только что-то я вас не пойму. Чего это вы его любви так испугались? Я вот, когда молодой был, до пенсии, я в продавщицу Лиду Урусову пять раз влюблялся. Когда товар хороший завозили.
— Вы не считаетесь, — сказал Шарик. — От вашей любви никому вреда не было, кроме тёти Шуры. А когда дядя Фёдор влюбляется, это всех задевает.
— Не хватало нам только, чтобы он сегодня-завтра женился! — закричал Матроскин. — Нас тогда, может быть, сразу на улицу выставят. Вы нам лучше про свою бабушку и про свою книгу расскажите.
— А чего тут рассказывать, — говорит Печкин. — Была у меня бабушка Терентьева Светлана Романовна — ответственный сельский работник. А по вечерам она подрабатывала. Для заработка. Кого от сглазу лечила, на кого сглаз напускала. Зубы заговаривала, дерганье снимала. Могла жениха приворожить.
— А как она это делала? — спросил Матроскин.
— Очень просто. Приходит к ней, допустим, соседка Татьяна Семеновна и говорит: «Что-то моя золовка Дарья Частова ведет себя кое-как: плюется через забор, на днях в петуха моего поленом кинула». — «Этого мало», — говорит моя бабушка, Светлана Романовна. «Мало?! — кричит Татьяна Семеновна. — А поросенка моего девятипудового палкой гоняла по своему огороду? А телевизор себе, злодейка, купила, и стиральную машину в сельпе?! Напусти на неё сглаз какой или порчу, или скрюченность какую сильную. Вот тебе за это, бабка Светлана, плошка с яйцами».
— И что из этого получалось? — спросил Шарик.
— А то. Берет моя бабушка специальную книгу. Раскрывает её где положено. Начинает шептать что-то. Плеваться через плечо. Какие-то коренья варить. И через три дня результат налицо. Приходит к ней соседка Дарья Частова, вся повышенной скрюченности, и шмоток сала несет. И меда банку сотового. И говорит: «Смотри, Терентьевна, как меня всю вывернуло. Не иначе как соседка моя Татьяна на меня порчу наслала. Будь добра, поколдуй чуток, чтобы с нею такое же случилось». Ну моя бабка и рада стараться. Книгу свою достает, коренья варит. Через левое плечо плюется. И все, глядишь, опять удача. Через день и бабка Татьяна скрючилась.
— Скажите, — вмешался Матроскин, — а как насчет раскрюченности? Это ваша бабушка умела?
— Насчет раскрюченности хуже, — ответил Печкин. — Опыта не было. Раскрюченность не заказывали. Ее все больше скрючивать просили да сглаз… живать.
— Нам скрючивать никого не надо. Нам отворотное зелье нужно, — сказал Матроскин. — Нам надо, чтобы дядя Фёдор про эту девочку забыл. Мы вам заплатим.
— Будем пробовать, — сказал Печкин. — Будем экспериментировать. Будем дядю Фёдора спасать, деньги зарабатывать.
А Матроскин, между прочим, и не собирался деньгами расплачиваться. Он любил молоком платить.
Почтальон Печкин принес свою книгу, надел очки и начал читать:
— «Лекарство для похудания… Лекарство от похудания… Лекарство от хромоногости… лекарство для хромоногости… Отвар от глистов и блох… отвар для глистов и блох…»
— Это все не то, — сказал Шарик. — Ближе к теме. Нам нужен отвар против любви. С блохами нам спешить не надо.