Ярослав Свиридов - Шляпс!

— Черт с вами! Сколько стоит этот ваш сырок?

— Тридцать рублей, — сказала буфетчица. — Что еще будете брать? У нас еще пирожки есть. Свежие!

Папа ссыпал горсть мелочи и, коротко кивнув, быстрым шагом вышел из столовой.

— Ворона, значит… — сказала ему вслед Анна Степановна.

Когда Ерохины вошли в актовый зал, пятый «Д» уже переодевался. Лягушки выуживали из большой коробки ободки с ушками и зеленые перчатки. Куклы рисовали друг дружке румяные щеки.

Большинство реквизита было куплено в магазине «Все по 39 рублей», и у некоторых лягушек уже недоставало по уху.

Денис, прилаживая длинный нос, пожаловался Костику:

— Блин! Нос на соплях держится!

Костик на секунду перестал мазать лицо белым гримом:

— В таком случае береги их. Не высмаркивайся!

— Да ну тебя!

Соня поднесла папе два пухлых целлофановых пакета.

— Твое обмундирование.

Папин костюм состоял из видавших виды красных женских сапог, зеленых штанов от теплой пижамы, черной войлочной куртки в стиле восьмидесятых, широкого армейского ремня и пука бороды, сделанной из — папа попробовал на зуб — крашеной елочной мишуры.

Папа спрятался за стоящее в углу сцены фортепиано и, кряхтя, переоделся.

— Ну-ка, сфотографируй меня, — папа вручил Соне телефон.

Соня уже надела хвост и, чтобы тот не волочился по полу, сунула кончик в карман пушистой рыжей безрукавки.

— М-да, — сказал папа, рассматривая получившийся снимок. — Я похож на пятилетнего ребенка, который оделся на улицу без помощи мамы.

— Отлично выглядишь!

— Не верю! Как любил говорить мой коллега-режиссер Станиславский.

Папа достал бороду, распутал и пару раз обернул вокруг шеи на манер длинного шарфа.

— Вперед! Нас ждут дикие дела!

Папа вышел на середину сцены.

— Алё! — призвал он. — Господа! Дети! Начинаем! Папа Карло! Ты где? Подать сюда папу Карло!

Митрофан Белов протиснулся сквозь строй лягушек.

— Я не могу найти полено, — пожаловался он.

Все стали оглядываться по сторонам, ища требуемый реквизит.

— Где полено? Полено! — забеспокоился папа.

Полено не отзывалось.

— Как оно хоть выглядело?

— Ну, такое, — Митрофан изобразил в воздухе полено. — Из двухлитровой бутылки от пепси-колы было сделано. И бумагой обклеено. Виктор Геннадьевич обещал привезти настоящее полено из деревни…

— О! — папа поднял указательный палец, показывая, что ему в голову пришла идея.

Он сходил за пианино и принес огнетушитель, который заприметил, пока переодевался.

— Сойдет?

— Но он красный.

— Красное дерево — самая ценная порода древесины, — утешил Митрофана папа. — Ничего, обернем чем-нибудь. Не переживай. В театре всё условно. Так! Начинаем. Первая сцена! Давай, Карло!

Митрофан сел на стул, прокашлялся и неуверенно сказал, обращаясь к огнетушителю:

— Какое хорошее полено. А вырежу-ка я из тебя куклу!

Митрофан замолчал. Потом он открыл рот и помолчал еще немного.

— Научу ее говорить… — попробовал подсказать текст папа.

— Научу ее говорить, — послушно повторил Митрофан и опять замолчал.

— Тут написано: «Папа Карло режет полено, которое начинает пищать».

— Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! — покорно пропищал с края сцены Денис.

— Подожди! — осадил папа. — Он еще не начал тебя вырезать!

— У меня ножа нет, — тихо признался Митрофан. — Я его дома забыл.

— А ты давай руками полено обработай, — подал голос Костик. — Ты ж на карате ходишь. Сам говорил, что вас там учат убивать доски ребром ладони.

— У кого-нибудь случайно есть нож? — спросил папа.

К ужасу папы перочинные ножики оказались почти у всех мальчиков класса.

— Я-то думал, это приличная школа, — сказал папа.

— А мы после уроков в ножички играем, — объяснили ему.

— Ну не, так дело не пойдет. Вы таким ножиком порежетесь еще, не дай бог. Не хватало нам кровищи на сцене. У нас тут все-таки не телевизор, а театр! Может, у вас тут есть что-нибудь похожее на нож? Что-нибудь плоское?

— У Костика есть пара плоских шуток, — проворчал Митрофан.

— Пап! У нас тут железная линейка валяется! — пришла на помощь Соня.

Папа повертел в руках линейку.

— Это почти сабля. Ладно…

Папа стал сгибать и разгибать линейку, пока она не лопнула посередине. Получившийся «нож» он вручил Митрофану.

— Так… — сказал папа. — Мы еще не двинулись дальше первой страницы, а уже недосчитались целой кучи реквизита. Давайте проверим, чего у нас еще не хватает.

После пяти минут возни папа составил два списка.

Чего нет:

1. Шарманка.

2. Магнитофон.

3. Луковица.

4. Три золотые монеты (они же — сольдо).

Что есть:

1. Две золотые монеты (они же — сольдо).

2. Гроздь пластмассового винограда на тарелке.

3. Холст, изображающий очаг.

4. Плетка.

5. Лист водяной лилии (зеленая ледянка).

6. Золотой ключик.

7. Азбука.

8. Дерево.

Плетку папа сразу сунул себе за пояс. Золотой ключик, в котором папа узнал сувенирный пластмассовый штопор, был передан Тортилле-Маше.

Шарманку (коробку с ручкой) никто не видел с прошлой среды. По версии, высказанной Митрофаном, ее могла выкинуть уборщица. Карло должен был выходить с шарманкой в конце спектакля, и папа рассудил, что можно обойтись и без нее.

А вот магнитофон был необходим. Без музыкального сопровождения танцы лягушек и кукол теряли смысл. А без танцев почти полностью теряли смысл и сами лягушки с куклами. Имелся шанс, что, возможно, о местонахождении магнитофона знал завхоз. Папе предстояло это выяснить.

Луковицу, которую нужно было грызть Буратино, решили заменить на яблоко. («Это даже логичнее, — заметил папа, — все равно нормальные люди не грызут луковицы».)

Виноградная гроздь, хотя никуда и не пропала, вид имела неказистый. Когда-то ее невозможно было отличить от настоящей. Пластмассовые виноградины были так похожи на живые ягоды и так манили сорвать и съесть их, что это в итоге и сгубило гроздь. Ее использовали в качестве реквизита уже не в первом спектакле, и с каждым учебным годом из-за голодных актеров виноградин становилось все меньше и меньше. Гроздь собирались использовать в сцене ужина Карабаса и Дуремара в таверне для создания видимости изобилия на столе. «Ее мы тоже заменим яблоком», — разрешил папа, критично осмотрев ощипанную гроздь.

Проблему с недостающими монетами (круглыми шоколадками в фольге), в одних сценах изображающих сольдо, а в других — золотые, папа решил просто. «Будем считать, что их пять, — сказал он. — Каждая достоинством в два сольдо или два с половиной золотых».

Холст (большой картонный лист), на котором был изображен очаг, требовал предварительной работы. В нем следовало проделать дырку, а потом аккуратно заклеить. Иначе Буратино не смог бы проткнуть очаг своим хрупким носом. «Провертим дыру перед спектаклем. Если прорвем очаг на репетиции, заменить его нам будет нечем», — объяснил папа.

С остальным реквизитом все было в порядке. Митрофан даже нашел кусок обоев, которым обернул огнетушитель. Обои были коричневые, что вполне походило на кору дерева.

— Тишина! — скомандовал папа. — Начинаем!

Митрофан удобнее расположил спелёнутый огнетушитель на коленях и занес над ним половинку линейки. Хлопнула дверь. Папа обернулся. У входа в актовый зал стоял мальчик.

— Э… А где все? — спросил он.

— Кто все? — не понял папа.

— Ну это, короче, где ораторы?

— Какие ораторы?

— Ну, типа кружок.

— Тут кружок ораторского мастерства обычно проводится, — пояснил Костик.

— Сегодня тут репетиция. Твой кружок где-то в другом месте, — папа сделал неопределенное движение рукой. — Иди, поищи.

Мальчик вышел.

— Давай, — кивнул папа Митрофану.

Митрофан занес линейку над огнетушителем. Дверь в зал снова отворилась. Внутрь просунулась голова мужчины.

— Это, короче, если тут ребята будут типа искать ораторское мастерство, передайте, что оно сегодня как бы в кабинете истории.

— Хорошо, — пообещал папа.

Голова мужчины исчезла.

— Это был руководитель кружка, — сказал Костик. — Я туда ходил в прошлом году.

— Да? И как? Тебе удалось овладеть ораторским искусством? Чему там тебя научили? — поинтересовался папа.

— О, это не опишешь словам…

Когда Митрофан с Денисом добрались до конца первой сцены, дверь снова отворилась.

— Короче… — начал новый гость.

— Твой кружок в кабинете истории! — не дал ему договорить папа. — Так больше продолжаться не может! Дайте мне бумагу и фломастер!

Получив требуемое, папа размашисто написал на листе: «Короче, кружок ораторского мастерства занимается типа в кабинете истории».