— И не пытайся даже улизнуть, как загнанная лисица, дружок! Здесь тебе не кустарник, а улица Ларцов не Рибекурский лес. Дела твои плохи. Эй, вы, — обратился он к своим спутникам, — хватайте его, пусть он поймёт, кто мы такие! А вы, горожане, ни с места! Ну, вставай, разбойник!
— Бей разбойника! — в один голос крикнули оба стражника и замахнулись кинжалами.
— Вот я намну вам бока, трусливые псы! — крикнул незнакомец.
Одним прыжком он очутился на середине зала. Его палка поднималась и опускалась, как цеп на току, разбивая головы и плечи пришельцев. Слышно было, как трещали кости. Тот стражник, который только что так бахвалился, с шумом повалился на спину, уронив гизарму. Его товарищи отступили, взывая ко всем святым, но незнакомец преследовал их и продолжал лупить со знанием дела.
Тьебо Гизар кричал во всю глотку, умоляя противников разрешить спор на улице.
— На помощь! — вопили пострадавшие. — А то этот дьявол выпустит из нас кишки.
Наконец, избитые и порядком измятые, они выскочили за дверь, не переставая орать.
Когда Ламберу, несмотря на возражения хозяина харчевни, удалось пробраться к выходу, незнакомец уже успел скрыться. Храбрые вояки осыпали друг друга проклятиями и ругательствами. На шум выбежали люди из соседних домов и лавок. Они никак не могли понять, в чём дело.
— Какой-то опасный разбойник хотел задушить кабатчика Тьебо, — объясняла стоящей рядом кумушке торговка яблоками.
Слухи разрастались, с улицы Ларцов проникли на улички, выходившие в Сите, и со скоростью скачущей лошади распространились через мосты по всему Парижу. Двое стражников подняли своего сержанта и удалились, поддерживая его под локти.
Ламберу, который остановился на пороге, удалось заметить, что, достигнув улицы Малого моста, они поспешно сняли свои красно-синие шапки.
— Эта история мне совсем не нравится, — вздохнул Тьебо Гизар, наводя порядок в своём заведении после потасовки. — Видно, незнакомец из Бовези не так уж прост, как кажется.
— Да, да, — заметил Ламбер, — он орудовал дубинкой на редкость искусно. Буря на Уазе не удивила бы меня так, как это происшествие.
— Ну и времена, ну и времена, — ворчал Франсуа Лантье, — ударяя кулаком по столу. — Кругом скрываются, дерутся, устраивают заговоры. Дофин — против Этьена Марселя, Марсель — против Карла Наваррского[24]. А Карл Наваррский хочет продать Францию англичанам. Ох, беда, беда! Солнце уже село за крыши, а моего Колена всё нет да нет.
И он в сопровождении Ламбера быстрым шагом направился к улице Малого моста. С порога его окликнул Тьебо:
— Постойте, Лантье, а моя вывеска? В это воскресенье я должен принимать важных гостей. Мне нужна вывеска! Где она?
Но Лантье и не обернулся. Ему мерещилось, что его Колен пустился в отчаянные приключения, которым не будет конца.
Колен не был на правом берегу, как полагал его отец, и даже не думал о приключениях. Взобравшись на колокольню церкви Святого Северина, он с высоты восьмидесяти футов любовался Парижем. Взгляд его рассеянно скользил по рядам крыш старого города. Колен чувствовал себя, как птица в небе. Колокольня была не достроена. Каменщики не закончили кладку верхней части: голый остов из балок и столбов торчал над массивом из белых камней.
Чтобы попасть сюда, нужно было решиться на опасный подъём по узкой и неудобной винтовой лестнице, которая выводила прямо на крышу. Но, очутившись, наконец, между кровлями домов и облаками, Колен почувствовал опьянение, охватывающее человека, когда пред его глазами вдруг открывается прекрасный пейзаж. Сена разделяла город на две части. Она спокойно несла свои воды меж поросших ивами берегов и перед тем, как заключить в нежные объятия остров Сите, имеющий форму корабля, стремительно проносилась мимо Коровьего и Волчьего островов, а затем, порезвившись под пролётами обоих мостов, широкой лентой изгибалась среди полей.
С высоты город казался белым, как невеста в подвенечном уборе. Узкие и извилистые улицы обрисовывались только вытянутыми в ряд коньками крыш, одинаково белых от гипса, которым были покрыты черепицы. И эти зазубренные линии сходились, шли рядом и скрещивались, чтобы совсем затеряться в тех местах, где возвышались церкви, чьи колокольни пробивались сквозь море крыш.
Колен вполголоса произносил знакомые названия, словно перебирал бусы волшебных чёток, состоящих из вознесённых над Парижем шпилей. Он хорошо знал свой город и находил в этом какое-то внутреннее удовлетворение.
— Святая Женевьева, Святой Стефан, Святой Косма, — перечислял он, — Святой Николай, Святой Иларий и Святой Бенедикт, Святой Яков возле бойни, Святой Мерри, Спаситель и богоматерь, Святой Павел, Святой Гервезий и Святой Иоанн, Святой Иосиф, Святой Эгидий и Святой Маглорий, Святой Северин и собор Парижской богоматери. — И снова повторил: — Святой Северин и собор Парижской богоматери. — С одним были связаны воспоминания об играх детских лет, другой как бы воплощал в себе мощь и красоту родного города.
Солнце вдруг прорвалось сквозь тучи над церковью Сен-Дени и ярко осветило множество крыш. Всё мгновенно озарилось золотым светом: и Лувр, где жил король, пока его не захватили в плен англичане, и ратуша на Гревской площади, где заседал Этьен Марсель, которого считали столь искусным реформатором, и великолепный собор Парижской богоматери, и купол церкви Святого Юлиана Нищего, и зеркало реки Бьевр. А Сена на миг превратилась в струю расплавленного металла. Старая крепостная стена с ощетинившимися башнями, двенадцатью воротами и девятью крытыми переходами, и деревни, расположенные за этой стеной, — всё разом запылало. Косые лучи угасали у подножия монастыря Святой Катерины.
Не раз Колен пересекал город с одного конца до другого по улице Святого Якова. По крепостной стене он взбирался на вершину Куртий и на Монмартр, где ветер вращал крылья мельниц. С такого расстояния их трудно было сосчитать. Многие были скрыты от взора огромными деревьями, но их было не менее сотни, и они снабжали мукой весь город.
Сколько времени Колен провёл на своём наблюдательном посту? Этого он не мог бы сказать. Отец, конечно, уже беспокоится. С минуты на минуту церковный сторож Жоно может запереть ворота. Пора возвращаться домой, на улицу Писцов. Ламбер, его крёстный, поможет успокоить разгневанного отца. Юноша уже собирался спуститься с колокольни, но вдруг остановился и прислушался. Его внимание привлёк шум на улице Ларцов. Сквозь виноградники у церкви Святого Северина можно было наблюдать за происходящим.
Трое мужчин в красно-синих шапках выскочили из харчевни Тьебо Гизара, как черти из купели. За ними вдогонку бежал четвёртый, на голову выше, и изо всех сил колотил их палкой.
Колен с большим интересом следил за этой сценой, пока её участники не скрылись за домами.
Мальчик добрался до площадки, где кончалась винтовая лестница, и в последний раз заглянул вниз, облокотившись о каменный карниз, который опоясывал колокольню. От удивления он протёр глаза. Кто-то пробирался через виноградник. Колен узнал человека, только что избивавшего людей в шапках, какие носила стража прево. Он полз на четвереньках меж кустов виноградника в сторону прилегавшего к церкви кладбища.
Время от времени незнакомец оборачивался, чтобы удостовериться, что за ним нет погони. Он крался, выбрасывая руки вперёд и подтягивая затем колени, прислушивался и снова продолжал ползти. Его кожаный камзол сливался с красно-бурыми побегами винограда. Добравшись наконец до низкой каменной ограды кладбища, человек легко перемахнул через неё и кинулся в высокую траву, которая росла между могилами.
Увлекаемый безрассудным любопытством, Колен кубарем скатился по лестнице. Объединив в памяти обе сцены, невольным свидетелем которых он стал, юноша уже создал в воображении мрачную историю. Почему бы не попробовать распутать её нити? Ведь он здоров, полон сил и готов на смелые подвиги. Может быть, человек, который полз через виноградник, принадлежит к войскам Серкота[25], того англичанина, который заявил в Понтуазе, что именем своего короля захватит Париж и выгонит оттуда и знатных и ремесленников.
Лестница спускалась к часовне, расположенной в левом приделе храма. Рядом был колодец глубиной в тридцать футов, вырытый, по преданию, самим святым Северином. Ходила молва о целебных свойствах воды, и к колодцу отовсюду стекались больные золотухой. Узкая полоска света скользила по сырым плитам часовни и вдоль колонн, увешанных гирляндами из листьев. Колен приник к двери, которая вела на кладбище. Через щель можно было всё видеть, оставаясь незамеченным. Но не успел он здесь притаиться, как дверь распахнулась. Внезапно ослеплённый, Колен застыл, как застигнутая ярким огнём сова; человека в кожаной безрукавке тоже удивила встреча с юношей. Несколько мгновений они стояли друг против друга, потом незнакомец тихонько прикрыл тяжёлую дверь.
