В общем, думаю, послезавтра соберу деньги, а послепослезавтра пойду в магазин и накормлю послепослепослезавтра Костиных рыбок.
На первом уроке рыбки спят, к рисованию просыпаются четыре маленькие и одна большая — золотая, красноватая.
А самая большая — спит.
Она спит и на физкультуре. На математике я присматриваюсь и вижу, что она лежит на спине.
Мне становится не по себе. Почему же она не плавает, как раньше?
Я говорю моему соседу Олегу Чижову:
— Посмотри, что с рыбкой. Чего это она?
— Сдохла, — отвечает Чижов.
Он отвечает это спокойно, берет портфель и спускается вниз, где его ждет мама.
Он отвечает спокойно, он — не ответственный, это я — ответственный за рыбок. Галя Середина подходит к аквариуму и всплескивает руками:
— Погибла рыбка!
Погибла!.. Но я же хотел пойти узнать, чем ее кормят, я не пошел потому, что было кино, но дальше, дальше я не ходил только по уважительным причинам! Потом я узнал у Кости Очкина, чем их кормить… Но было много уроков, но был кружок, но ребята не давали денег… Что я скажу Косте, когда он позвонит сегодня?
Я вытряхиваю из карманов все деньги, все деньги, какие у меня есть. Всю мелочь, накопленную от несъеденных завтраков, я вытряхиваю на парту. Получается не так мало.
Я тороплюсь, я бегу. Мне надо еще успеть обратно.
Я возвращаюсь из магазина с кормом и радуюсь, что все рыбки — живы. Все, кроме одной. Ее уже не накормить.
Рыбки заглатывают корм, а я сижу за своей партой и думаю, что сказать больному Очкину, когда он позвонит сегодня. Я — ответственный!
Рядом со мной плавают рыбки. Четыре маленькие и одна большая. Золотая, красноватого цвета. Я теперь знаю, чем кормят золотых рыбок. Теперь я знаю все. Только что я отвечу Косте?
У меня тетя живет в Киеве. А там в «Детском мире» рапиры продают.
Самые настоящие рапиры. Только игрушечные.
Мне их тетя еще в прошлом году привезла. Уже немножко с тех пор обломалась одна рапирина.
Когда я на каникулы к тете отправлялся, мне Димка наказывал:
— Привези мне рапиры. Я тебе деньги верну.
Когда уезжал я из Киева, вспомнил про рапиры для Димки, и тетя мне их купила. Приехал я. Встречаю Димку.
— Ну как? Привез рапиры?
— Привез.
— У, спасибо, — говорит. — А я деньги собрал. Ты приходи ко мне. У меня сегодня день рождения как раз.
День рождения — это удачно. Я люблю на дни рождения ходить. На днях рождения всегда вкусного много.
И подарок покупать не надо. Я ему рапиры отнесу. Да еще он мне за них денег даст.
Я так и маме объяснил.
А мама говорит:
— Как же так? За подарок ты деньги возьмешь?
— Так он же обещал. Договорились же.
— Отнеси рапиры просто в подарок. Очень хорошо выйдет.
— Может, это и выйдет. Но мне же не зря деньги нужны. Я у него деньги возьму, еще рубль добавлю и железную дорогу куплю. Мне железную дорогу надо.
— Не пойму, — говорит мама, — откуда у тебя такая жадность?
— Ну ладно, — говорю. — Отдам бесплатно. Только я ему тогда свои старые рапиры отнесу, с поломкой. А новые себе оставлю.
— Ну и ну! — сказала мама и ушла на работу. Вытащил я старые рапиры. И что в них плохого? Рапирину эту клеем заделать можно. Еще вполне новая рапирина!
Подумал я, подумал и новые Димке отнес. Пусть подавится!
Он мне деньги сует. А я ему обратно. Такой добрый — противно просто. Как будто я Рокфеллер.
— У… Ты почему сердитый сидишь? — Димка спрашивает.
— Голова что-то болит, — отвечаю. Не скажу же я, что мне рапир жалко. Даже сладкое мне невкусно есть было.
С мамой два дня почти не разговаривал!
А в феврале у меня день рождения был. И тут ни с того ни с сего Димка мне в подарок железную дорогу притащил. Совершенно бесплатно.
Значит, выгодный подарок я сделал. Железная дорога на рубль дороже стоит. Зря я, значит, переживал. А рапирину подклеить можно. Я уже пробовал.
Пение у нас — самый веселый урок. Что хочешь, делай — можно перекрикиваться, можно из трубочек переплевываться, можно задачки по арифметике списывать. Кому что нравится.
У нас по пению учительница Мирра Павловна — добрая. Только по классу бегает и всех стыдит:
— Ну не стыдно, мальчики, а? Девочки, а, не стыдно?
Борька Кузьмин на пении всегда козлом кричит: «бе-е-е». Славно у него выходит. Как у настоящего артиста.
— Записывайте слова! — кричит Мирра Павловна. Одна Тоня Ивушкина записывает. Она — заядлая отличница. Если нужно — все у нее и перепишут.
— Записывайте слова, ребята:
Средь нас был юный барабанщик,
В атаках он шел впереди…
— А как барабанщик пишется — через мягкий знак или через твердый?
Это Борька Кузьмин спрашивает. Так просто, для смеха.
— Не надо никакого знака, — радуется Мирра Павловна.
— Ну вот, а я поставил!
Ничего он не ставил, он и не писал вовсе. Так, для смеха говорит.
А мы все смеемся.
— Ну-ка, споем, — кричит Мирра Павловна.
Мы шли под грохот канонады.
Мы смерти смотрели в лицо.
Вперед продвигались отряды,
Спартаковцев, смелых бойцов.
— А можно я вместо спартаковцев динамовцев петь буду? Я за «Динамо» болею. — Это Борька Кузьмин веселится.
Не получается у нас песня про барабанщика. Кто куда ее выкрикивает.
И звонок звонит. И мы расходимся. Ну, его, барабанщика! Посмеялись, и ладно…
Сел я вечером за уроки — слышу, дедушка что-то в своей комнате напевает. Мастерит и напевает. Прислушался — знакомое. Вроде слышал я уже где-то…
И смолк наш юный барабанщик,
Его барабан замолчал.
А, вот оно что! Про барабанщика песня! Про того самого, который без мягкого знака пишется. И чего это дедушке вздумалось про барабанщика петь. Дедушка у меня серьезный. Зря петь не станет.
— Ты откуда, дед, эту песню знаешь?
— А мы ее в пионерлагере пели.
Ничего себе! Какая старинная песня. Если дедушка ее в пионерлагере пел. И зачем только такую старину разучивать?
— А ты что, знаешь эту песню? — спрашивает дедушка из своей комнаты.
— Да нет…
Неохота было про наше пение объяснять. И тогда дедушка мне рассказал, как в отряд к ним приехали когда-то красные конники еще с гражданской войны и немецкие политзаключенные, как вместе со старинными пионерами, взявшись за руки, пели у костра эту песню о геройском барабанщике.
— Ты подумай, какие слова замечательные! — говорит дедушка.
Я подумал — и в самом деле хорошие. Просто из-за крика их утром расслышать было нельзя.
— Давай споем вместе, — предлагает дедушка.
И стали мы с дедушкой петь пионерскую песню.
Мы шли под грохот канонады.
Мы смерти смотрели в лицо.
Вперед продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов.
И еще раз:
Вперед продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов.
Балбес этот Борька Кузьмин. Старинная песня, а хорошая!
Что же это Мирра Павловна нам не объяснила. Ни про красных конников, ни про немецких политзаключенных. Правда, такой крик был, что не пробьешься.
Промчались годы боевые.
Окончен наш славный поход,
Погиб наш юный барабанщик,
Но песня о нем не умрет.
Надо будет у Тони Ивушкиной слова списать. А если Борька следующий раз козлом заорет, я ему дам раза. Притихнет. Тоже артист выискался!
Решили, мы Новый год как следует справить. Всем классом.
Стали обсуждать.
Я выдвинула предложение:
— Давайте соберем денег в складчину. Купим фруктов, пирожных, крюшону. Расставим из буфета столы, и устроим самый настоящий «огонек». Как в телевизоре.
Люся Подоконникова меня поддержала:
— Можно всякие сюрпризы подготовить неожиданные: Андрюша прочтет стихи, Клава станцует «Молдаванеску», Анька песню «Пять минут» споет.
Все дружно зашумели, обрадовались. Сенька Оглазников сказал:
— Я могу прокрутить кинофильм. У папы проектор есть. Можно в прокате фильм взять какой-нибудь…
— Про любовь, — вздохнула Маша Шавалкина.
А Ксения Кузьминична говорит:
— Ну, зачем нам «огонек»? Мы же не взрослые. Давайте, как в прошлом году — елку организуем. Как хорошо было, а?
Я, например, промолчала. И Люся Подоконникова тоже, и Сенька Оглазников, и Маша Шавалкина.
