голосом, как будто прямо сейчас собрался помирать.
— А у нас, между прочим, сегодня на обед картошечка, грибочки солёные, пирожки с вареньем. Вишнёвым, твоим любимым.
Уши коловерши на мгновение встали торчком, но сразу же вяло поникли.
— До пирожков ли нынче? У меня, можно сказать, жизнь не удалась.
— Да что случилось-то? — Тайка упёрла руки в бока. — Рассказывай уже.
Коловерша пошевелил обвисшими усами:
— Ах, оставь меня, Тая. Иди, ешь свою картошечку. Тебе хорошо питаться надо, расти… а со мной, считай, всё кончено. Я уже мёртв внутри!
Домовой Никифор выбрался из погреба, водрузил на стол большую банку солёных огурцов и, вытерев со лба пот, наябедничал:
— Он со вчерашнего вечера такой, Таюшка-хозяюшка. Любовь у него, панимашь!
— Какая ещё любовь?
— Знамо какая, — домовой понизил голос до шёпота, — несчастная!
Тайка припомнила, что накануне Пушок вроде бы летал куда-то с дикими коловершами.
— У вас что, вечеринка не задалась? — она протянула руку, чтобы погладить коловершу, но тот надулся и зашипел, пришлось просто поправить одеяло.
— Много они понимают! — буркнул Пушок. — Невежды узколобые. Эх, зря я им про День святого Валентина рассказал…
— Что, на смех подняли? — Тайка сама никогда не разговаривала с дикими коловершами, но подозревала, что те вряд ли смогут оценить праздник, о котором прежде слыхом не слыхивали.
— Наоборот, — вздохнул Пушок, высовывая из-под одеяла свой розовый нос. — Ночка сказала, что это очень романтично. Поэтому по весне она будет вить гнездо с тем, кто подарит ей самое вкусное лакомство.
— Ночка? Кто это?
— Зазноба нашего охламона, — Никифор, кряхтя, забрался на печку. — Чёрненькая вся, только усы, носочки и грудка белые.
— Краси-и-ивая, — простонал несчастный коловерша.
— И она выбрала не тебя, так? — Тайке стало очень обидно за Пушка, но чем тут помочь, она, право, не знала. — Не грусти, Пушочек. Хочешь, я котлеток приготовлю специально для тебя? Или давай на выходных в кино съездим в райцентр? Я тебе попкорн куплю. Ты какой больше любишь, солёный или сладкий?
— Уже, наверное, никакой…
Тайка вздохнула: похоже, дело было куда серьёзнее, чем она думала.
— Кстати, а что ты подарил Ночке?
— Только не смейся. Шоколадку «сникерс», — коловерша облизнулся.
— Хм… так, может, она не ест сладкое? Надо было сначала разузнать, что она любит.
— Да всё она ест! — Пушок от отчаяния запустил когти в одеяло. — Вот только мой подарок даже не открыла. А знаешь, почему?
Он дождался, пока Тайка покачает головой, и загробным голосом провыл:
— Испугалась обёртки.
— Что?!
— Что слышала. Обёртка, говорю, яркая и шуршит. Эта дурёха как увидела — сразу давай шарахаться и орать. Я и не подозревал, что Ночка такая трусиха…
— М-да, неловко как-то вышло, — Тайка, прищурившись, глянула на него. — Слушай, а «сникерс» этот ты откуда взял?
— Из магазина, — коловерша заволновался, ещё больше укрепив её подозрения.
— Украл, значит?
Пушок попытался юркнуть под одеяло, но не тут-то было: Никифор сцапал его за шкирку и вытащил на свет.
— Что будем делать с этим ворюгой, Таюшка-хозяюшка?
— Завтра же отнесёшь деньги в магазин, понял? Это тебе не яблоки с деревьев тырить, рецидивист пернатый!
— Да и сам собирался, — проворчал Пушок. — Нечего тут «рецидивистами» обзываться!
Никифор поставил его на лапы, коловерша пригладил языком шерсть на загривке и сердито добавил:
— Руки-то зачем было распускать? Теперь я нуждаюсь в моральной компенсации: давайте сюда вашу картошку!
Едва они сели за стол, в стекло вдруг настойчиво постучали, и Тайка увидела за окном ещё одного коловершу.
Тот был немного покрупнее Пушка, с мехом ровного дымчатого цвета, чёрными крапинками на серых перьях и круглыми жёлтыми глазами.
— Здрасьте! — он влетел на кухню и завертел головой, словно ища, чем бы поживиться. — Ха, а вкусненько у вас пахнет…
Пушок угрожающе зашипел, и Тайка сразу поняла — а вот и он, более удачливый соперник в борьбе за сердце прекрасной дамы.
— Летел бы ты восвояси, Дымок. Не друг ты мне больше, а псина позорная!
— А я, ващет, не к тебе, а к ведьме твоей! — буркнул гость.
— Чем могу помочь? — холодно осведомилась Тайка. Этот Дымок ей сразу не понравился: держался нагло, да ещё с грязными лапами полез на чистую скатерть. — Потрудитесь покинуть стол, я тут за вами прибирать не нанималась.
Пришлый коловерша сконфузился и перепорхнул на спинку стула.
— Извиняйте, волнуюся я. Ночка в беде! А всё из-за того, что этот олух, — он кивнул на Пушка, — дурацкий день не-помню-кого-там придумал.
— Ничего я не придумывал! Тая, скажи ему! Или я за себя не отвечаю!
— Хвост свой побереги, — фыркнул в ответ Дымок, надувая грудь.
А Тайка в запале стукнула кулаком по столу:
— Замолчали оба! Станете драться, обоих сразу за шкирку — и на улицу! Рассказывайте, что стряслось.
— Так вот я, сталбыть, и говорю, — Дымок прижал уши (они у него были смешные: длинные, с кисточками на концах). — Полетели мы, значица, в берёзовую рощу пировать. Никого нет, хорошо, солнышко припекает, еды завались — в общем, расслабились мы, перестали скрываться… и вдруг, откуда ни возьмись — бабах!!! Гляжу: Ноченька моя брык — и лежит, не шелохнётся. А к ней мужик от в такенных сапожищах бежит с ружьём наперевес. Я сам еле ноги унёс.
— А Ночка? — ахнул Пушок.
— Живая она. Только забрал её мужик энтот. Ещё шёл, чесал в репе и приговаривал: «Так вот ты какое, чудо в перьях!»
— Надеюсь, ты за ним проследил? — Пушок шкрябнул когтями по обшивке дивана.
— Я… не подумал, — Дымок втянул голову в плечи и захлопал глазищами, на него было жалко смотреть. Эх, горе-кавалер…
Тайка на всякий случай встала между коловершами — во избежание.
— Скажи, а нос у этого мужика красный был?
— Вроде да.
— Ещё борода седая и голос такой хриплый, прокуренный?
— Угу, — по-совиному ухнул Дымок.
— Тогда это дядя Коля. Он у березняка всегда приманку на тетерева оставляет. Небось, её-то вы и жрали? Ничего себе, подарочек на День святого Валентина! — не дожидаясь ответа, она схватила с вешалки куртку, вдела ноги в сапоги и прикрикнула на коловершей. — Чего расселись, рыцари пушистые? Идёмте вашу даму сердца выручать.
* * *
Дядю Колю в Дивнозёрье не жаловали. Он жил один, ни с кем не здоровался и держал во дворе на цепи беспородную злющую псину по кличке Полкан. По выходным к нему приезжали из города приятели, которых в деревне за глаза называли «браконьерами». Браконьеры ходили на охоту или рыбалку, а потом выпивали и бузили — да так, что соседи даже участкового вызывали. В общем, неприятный тип был этот дядя Коля, и Тайке было боязно
